Сергей Горюнов, научный сотрудник ИНИОН РАН: Советские иконы – феномен культуры

Давайте для начала поясним нашим зрителям, что скрывает за собой аббревиатура ИНИОН РАН. Насколько я знаю, это крупнейшее научное гуманитарное учреждение еще с советского периода.

– ИНИОН РАН – это Институт научной информации по общественным наукам Российской академии наук. Во многом это – большой мониторинговый центр. Можно сказать, что он состоит из двух частей. В первую очередь, это огромная, фундаментальная библиотека с колоссальными фондами хранения, которые в свое время пострадали от пожаров, но она до сих пор входит в десятку самых больших библиотек страны. Это именно научная библиотека академического сообщества, для исследователей. И вторая часть ИНИОН – это собственно институт научной информации, который, анализируя обязательные экземпляры, в том числе, проделывает реферативные работы, аналитический мониторинг текущего состояния гуманитарной науки и выпускает соответствующую литературу и периодику.

Важно сказать, что ИНИОН РАН существует уже много лет, он создавался еще в советское время (мы видим это и по архитектуре). Но самое главное то, что это центральное учреждение по гуманитарным наукам и свои традиции ведет с советского периода нашей истории. Почему я об этом говорю? В течение полугода в стенах этого замечательного учреждения проходила выставка, посвященная иконам. Представить себе подобное в советский период, и даже в постсоветский, в 90-е, в 2000-е годы – сложно. Где наука и где религия? Отношение научного сообщества к религиозному знанию достаточно сложное. Как вообще стало возможно, что полгода Вы как один из организаторов проводили выставку, посвященную советским иконам?

– Это очень хороший вопрос. Действительно, было непросто все это организовать. В том числе и среди коллег позиция была неоднозначной: вот сейчас религиоведы привезут иконы в Российскую академию наук. Люди смотрели на это во многом с какими-то оставшимися с советских времен идеологическими установками, потому что светское религиоведение в ИНИОН существует аж с 1959 года. Выпускаются БУ по религиоведению со всеми этими «но», которые мы обычно говорим. Сначала, например, он назывался «Бюллетень по научному атеизму кафедры научного атеизма МГУ».

Но с определенного времени это стал «Религиоведческий бюллетень», где публикуется вся литература, выходящая по теме. В этом плане религиоведение в ИНИОН имеет давнюю традицию. Другое дело, что мы сами не ожидали, что нам разрешат привезти иконы в Российскую академию наук. Где проходит эта граница? Для нас, конечно, прежде всего, иконы – это объект религиозного почитания, и к ним нужно относиться соответствующим образом. Это не просто часть культуры, для верующих это – святая вещь. С другой стороны, это все-таки и часть культуры, которую необходимо исследовать, о ней необходимо говорить.

Нас не удивляют искусствоведческие работы об иконах. Но почему-то антропологические пока вызывают разную реакцию. И все же нам удалось сделать выставку, в центре внимания которой был удивительный феномен, так называемая «советская икона».

Давайте об этом подробнее поговорим. «Советская икона» – это устоявшийся термин, или недавно кем-то введенный?

– Термин «советская икона», как и выставка, то есть основная экспозиция, сердце серии мероприятий, которые мы организовывали, принадлежит двум исследователям – доктору исторических наук Дмитрию Антонову и кандидату исторических наук Дмитрию Доронину. Они как бы «переоткрыли» этот феномен, обозначив его этим несколько спорным антропологическим термином. Когда мы говорим, например, о советской квартире, все понимают, о чем идет речь: это одинаковая мебель, ковер на стене… Советская дача, советская машина, советский предмет – для антропологов это характерное наименование.

И в этом же плане рассматривается советская икона, так как возникает она из тех же предпосылок, или, как минимум, из одной из них – дефицита, очень значимого для советской иконы как явления. С другой стороны, гонения. Дефицит и гонения – на стыке этих двух явлений появляется такой феномен, как советская икона.

Наверное, когда Вы начнете описывать, что из себя представляет советская икона, а тем более, если мы сможем показать иллюстрации экспонатов, которые были на выставке, многие наши зрители, особенно старшего поколения, скажут: «А, ну и что же тут такого? Это мы видели в наших деревенских домах» и т.д. Это действительно новое явление, или это – новое явление в академической среде? А для граждан, которые прошли через советский период, сохраняя веру, может быть, это – повседневность?

– Я бы сказал с несколько академической позиции: общий взгляд на XIX век – это скорее упадок высокой иконописи. Распространяются хромолитографические изображения икон (по сути, печатные), масштабируется производство икон, в том числе фолежных подокладных. Фактически это такой феномен, когда икона не пишется целиком: пишутся лики и руки, а все, что под окладом, – не прописывается. Это делается для ускорения и удешевления. Поэтому искусствоведы не уделяют особого внимания этому феномену. Как правило, советская икона рассматривалась в рамках этой тенденции, просто как перенявшая такие традиции изготовления.

Но, если говорить о том, что сделали Дмитрий Антонов и Дмитрий Доронин, – они как бы «переоткрыли» этот феномен, связав его фактически со средневековьем. Потому что часто икона как написанный объект, как мы сейчас ее видим в музее, – это во многом музейный феномен. Икона в культуре существует в комплексном виде. Она всегда украшена окладами, орнаментами. Если молитва человека исполнилась, он обычно одаривал ее, принося так называемые вотивные дары (это когда дают обет). Икона всегда была украшена. И в народной культуре в эпоху гонений, когда основной массив икон был изъят, появляется этот феномен. Он практически повторяет традицию комплексного объекта, когда в эпоху дефицита икона украшается всем, что есть под рукой.

Конечно, тут важную роль играет визуальная составляющая. Надо понимать, что это рубеж веков, электричества тогда почти не было, в деревенских избах было достаточно темно. И это – возможность повторить красивую храмовую икону посредством фольги, которая отражает свет. От одной лучины красный угол весь начинал светиться. С визуальной точки зрения это тоже очень важно. И, конечно, это сразу начало распространяться, потому это создает другое пространство дома.

Мы можем говорить о том, что поначалу иконы украшали, чем могли, – лыком, фантиками от конфет, папиросной бумагой. Могли использоваться чуть ли не элементы пионерских галстуков. Дмитрий Антонов обратил внимание на сближение рождественской елки с советской иконой по этой комплексности. Ведь она тоже первое время украшалась раскрашенными лампочками, которые сгорели, консервными банками… Это была эпоха дефицита. Но это было, и поэтому они настаивают на термине «советская икона». Она рождается в эпоху дефицита и гонений и завершается падением Советского Союза. То есть это феномен советский сам по себе.

Это очень интересно. Когда начинаешь все это рассматривать, техники там довольно сложные. Мы можем обнаружить и тиснение, и прорезные техники, особенно когда появляется фольга. Многим зрителям наверняка известна фольга с молокозаводов, которая использовалась для крышек. С ней было удобно работать, она достаточно толстая. На выставке я часто спрашивал у зрителей: как вы думаете, откуда этот узор? А это донышко от рюмки. То есть тиснули, чем могли, что было под рукой.

Эпоха дефицита создает такие феномены культуры, народного творчества, которые сейчас очень важно исследовать, потому что, по сути, это наша история. Она не мейнстримная, она как будто еще вчера была на задворках. Но мы считаем, что сегодня важно рассказать об истории Церкви помимо той, которая нам представляется в виде исторических документов, конечно, тоже очень важной и значимой. Но история того, как жила народная вера в советское время, – это тоже важно, это часть культуры.

Хочу отметить, что это большая удача для исследователей – фактически сформировать некое новое знание, достаточно цельное и комплексное. Меня поразила в статье одного из этих уважаемых авторов мотивация, которая подвигла их на какие-то действия, когда кто-то кому-то то ли позвонил, то ли написал сообщение: «Их жгут „Газелями”». И вот это стремление сохранить хоть что-то от того колоссального пласта искусства и, по сути, неких богословских представлений, которые могут быть уничтожены просто в силу того, что их эпоха прошла, и они уже не представляют особой ценности, – это действительно серьезное академическое научное открытие и своего рода подвиг – зафиксировать этот пласт нашей культуры. Если бы их отношение, их научный взгляд не сфокусировался на этом, насколько бы незаметно ушла бы та эпоха? И вообще, с чем связано было такое желание уничтожить сохранившиеся советские иконы?

– Поскольку у меня первое образование искусствоведческое, я вам скажу, что могу сравнить это, допустим, с народным костюмом. Есть много историй о том, как люди сжигают вышитые рушники, потому что думают, что все это – старые тряпки. И элементы какой-нибудь редчайшей северной архангельской вышивки могут не сохраниться из-за того, что родители вовремя не объяснили детям, что это такое и какую это несет ценность. То же самое, наверное, и здесь. Пожалуй, многие исследователи правы – искусствоведческая ценность этого невелика. А вот культурная – это уже другой разговор.

Часто эти объекты уничтожаются, потому что их оценивают как наивное творчество народа. Хотя, вот вы говорите про подвиг? Я бы отметил еще и подвиг тех, кто это делал. Потому что в эпоху гонений это было непростой задачей. Чаще всего это были монахини, которые после закрытия монастырей жили где-то рядом, и все об этом прекрасно знали. Они были, как сейчас бы сказали, маргинализированной группой с точки зрения советской идеологии, которая стремилась унифицировать взгляды людей. Они не вписывались в эту историю, не могли работать, например, в колхозе, и продолжали изготавливать иконы. А иконы нужны всем, это же часть культуры и жизни, и это важно.

Мы, например, знаем про свадебные иконы. И какой-нибудь трижды атеист, председатель колхоза, все равно закажет эти свадебные иконы для своей дочери, условно говоря. Потому что – традиция. И так называемые свадебные пары достаточно часто встречаются. Часто можно встретить советские иконы на кладбищах, они там уже выцветшие.

Очень много историй связано с тем, как это все уничтожалось. Дмитрий Антонов и Дмитрий Доронин, авторы проекта, осуществили на текущий момент более тридцати экспедиций по разным регионам. Задействовано 15 регионов. Они выделили региональные традиции, то есть характерные черты рязанской иконы, воронежской иконы. Есть иконы, где используется кружевное украшение – фольга прорезывается как кружево. Сначала, когда они привезли эти иконы, я был уверен, что это кружевная салфетка, ну, может быть засахаренная. А оказалось, что это фольга. Для того, чтобы придать ей белый цвет, характерный для салфетки, использовался зубной порошок, перемешанный с водкой.

Интересны даже способы получения материалов: та же фольга с молокозаводов – ее обычно крали те, кто там работал, и обменивали на универсальную валюту образовников. Это были не иконописцы, а образовники, поскольку там иконописания по сути не было. Только в конце советской эпохи появляется так называемое «наивное письмо». А икона там фотографическая. Те же фотографы, которые днем фотографировали советских граждан на документы, по ночам фотографировали иконы. Раскрашивали их те же люди, которые раскрашивали, например, детские сады, – художники-оформители. Такое задействование разных людей типично для создания советских продуктов эпохи дефицита.

Есть очень много аспектов, которые раскрывают культуру через призму религиозной жизни в разнообразной палитре цветов. Так мы гораздо больше можем узнать о нашем прошлом.

Тут могут возникнуть вопросы о сакральной значимости этих объектов. Если они изготовлялись таким профанным способом: из краденной фольги, людьми, которые, может быть, даже были далеки от веры, от Церкви, то какой сакральный смысл они несли? Вы говорили, что как-то к этому причастны монахини. Но пока весь путь, который Вы описываете, далек от именно веры. Это создание некоего объекта, который, возможно, будет продан, и они получат за это деньги. В нашем традиционном сознании иконописание – это создание чего-то с молитвой, что может придавать сакральный смысл. А здесь –товарно-бытовые отношения. Не получается так?

– Во-первых, это то, что я подсветил. В рамках разговора это тот аспект, на котором я сделал акцент. Были разные акторы – были экспериментаторы, которым было просто интересно. Но монахини делали эти иконы с молитвой. Кто-то, вы правы, зарабатывал. Но, наверное, как раз-таки в этом и заключается исследовательская ценность этого объекта. Потому что нам легко говорить о чьих-то мотивах сейчас, в эпоху свободы, когда, условно говоря, можно, воспользовавшись сетью интернет, изучить любую религию. Но в советское время, в эпоху гонений, предъявлять какие-то высокие требования к благочестию, мне кажется, не вполне уместно.

Да, это все было по-разному. Но одно бесспорно: иконы есть, как минимум, в 15 регионах. Дмитрий Антонов сообщает, что они есть и по всей России, традиционно православной. И даже в тех регионах, которые не полностью православные, – Марий Эл, Мордовия и Азия. А спрос свидетельствует о том, что никакой идеологической победы над религией, ее преодоления, не произошло. И культура жила какой-то своей собственной жизнью. Пожалуй, так.

Сохранились ли имена создателей этих образов, которые, может быть, были авторитетны, к которым обращались специально, чтобы что-то произвести? Или все это было достаточно гомогенно, и особо никто не выделялся?

– Мне кажется – да, в отличие от высокой иконописи, где для нас очень важны имена, название школ, артелей, иконописных изводов, здесь, как и в народной культуре с многими феноменами, – с вышивкой и т.д. – это неважно. Даже в их антропологических интервью встречаются такие описания: «Я делала то-то, моя сестра – то-то, а Шурка делала иконы». Это просто представители народа, которые сохраняли религиозные объекты, делали из них что-то, переделывали.

Искусствоведческого образования у них не было. И даже когда они сталкивались с иконами из прошлого, они порой, в силу того, что оклад устарел, потемнел, снимали его, восхищались тем, как он красив, но потом убирали его и укладывали фольгу, потому что «тогда светится». Это взгляд, на который можно смотреть сверху вниз, но мне кажется, что не стоит этого делать. Я бы не сказал, что в народной культуре значимо авторство. Никаких таких авторитетов, по крайней мере, в их исследовании я не находил. Скорее это возникло как некое большое общественное явление. Наверное, так.

Мы поговорим подробнее в следующей части нашей беседы о том, как распространялись такие иконы. Но самый главный вопрос, который меня интересует, – как распространялись эти образы и традиция. Потому что она, по сути, создавалась с нуля после того, как был жесткий запрет и изъятие традиционных икон. Ведь не было журналов, условно, «кройки и шитья», когда можно было бы распространять по всей стране по единому образу и подобию какие-то бытовые предметы. Как вот это распространялось, как фиксировалось? Были ли какие-то инструкции, рекомендации, как это создавать?

Спасибо за интересный рассказ о выставке и о самой традиции.

(Продолжение в следующем номере)

Полную версию программы вы можете просмотреть или прослушать на сайте телеканала «Союз».

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475