Протоиерей Александр Рябков: Гадания, приметы, гороскопы – почему это неприемлемо для христианина?

– Тема, которую мы поднимаем сегодня, многогранна и многопланова, говорить о ней, мне кажется, можно бесконечно. Но, чтобы не растекаться мыс-лью, начнем с того, что вера в Бога требует от человека отдачи всех его сил. Из Евангелия и Ветхого Завета мы знаем, что Господь требует всего человека без остатка: Он – Бог Ревнитель. И человек, читал он Евангелие или не читал, подспудно понимает, что вера в Бога требует кардинальных изменений в его жизни – и к этим изменениям он часто не готов. Но при этом, родившись или взрослея в культуре христианской, человек не может быть абсолютно чуждым Церкви, христианству или Православию (в нашем узком сегодняшнем понимании). И, не изменив своей жизни, оставшись язычником, он начинает совмещать свои христианские корни с язычеством, которое уже не несет корневых, национальных, народных основ. Скорее, мы сталкиваемся с язычеством, которое знакомо нам из Библии.

Сегодня мы можем признать, что какая-то эмблематика народной религиозности сохранилась и вписалась в церковный обиход. Мы знаем, что есть масленица, она каким-то образом отмечается: есть блины и солярная знаковость, эмблематика, которая уже вмонтировалась в христианскую парадигму: Христос – Солнце правды, и здесь нет больших противоречий. Но есть и другие символы, тоже вошедшие в нашу церковную жизнь и церковный обиход – это не только дни заговенья перед постом, но и праздник Пасхи. Ведь в какой-то мере наш Пасхальный кулич (у южных славянских народов он называется «пасхальный калач» – калач Великого дня Пасхи) тоже солярный (солнечный) символ. Но народное толкование полностью от этого отошло, особенно у южных славян, и Пасхальный калач обозначает терновый венец. То есть символика уже начинает заменяться.

Но сегодня мы говорим не о символах, уже отторгнутых от подосновы языческой религиозности, – мы говорим о язычестве вообще, которое никуда не улетучивается из нашей жизни. И язычество связано не с национальностью, не с народом, не с фольклором, не с бытовой жизнью, а, скорее, с неисправленной, непреображенной внутренней подкладкой нашей души. Ведь когда пророки Ветхого Завета боролись с язычеством, они боролись с Астартой и Ваалом. Хотя мы далеки от ближневосточных реалий (тем более таких древних), у нас сегодня поклонение Ваалу и Астарте присутствует. Ваал – это мощная сила, бог маскулинной, героической силы подавления, насилия (он очень похож на Марса в греко-римской мифологии). Разве мы не видим, что у нас есть поклонение грубой мускульной силе? Конечно, есть. У нас есть поклонение и предпочтение быть на стороне грубой, брутальной, подавляющей все на своем пути силы, груды мышц. Для нас это тоже реальность. И это тоже язычество, только уже не фольклорное, а более глубоко засевшее в душу, то, с чем боролись пророки в народе израильском и с чем, в общем-то, и сегодня Евангелие борется в нас. И культ Астарты был знаком ближневосточным народам и народу израильскому, и с ним тоже боролись пророки. Этот культ чувственности у нас тоже есть. Чувственные наслаждения, удовольствия, плотские страстные увлечения – все это тоже занимает сегодня человека.

И, будучи формально христианином (по наследству, рождению или воспитанию, даже не семейному, а общественному), человек, так или иначе, вынужден – если он понимает это и осознал – отслаивать от себя поклонение языческой грубой мускульной силе и чувственным плотским удовольствиям, услаждениям и страстным желаниям. Когда же это в нас превалирует, человек ищет гарантий в том, что он сохраняет свою силу, удачу, успех, фортуну (это уже языческое слово), ищет гарантий у внешнего мира, в том числе через магию, что наслаждения, удовольствия, телесные радости от него не отнимутся и никуда не денутся. При этом он видит, что жизнь скоротечна, удача и успех покидают многих его современников и знакомых людей, и он – при всем поклонении брутальной и чувственной силе – начинает искать гарантий у природы, в каких-то приметах, которые часто сам и транслирует.

Мы – люди уже урбанистической (городской) культуры, и нам – хотим мы того или не хотим – культура наших предков, живших на природе, в среде естественного обитания, по сути дела, чужда, незнакома и непонятна. Поэтому сегодня те приметы, что люди передают друг другу, уже оторваны от этнографии, народной основы. Зачастую они производятся просто от ветра головы, от собственных импульсов, человек их составляет, как мозаику, из впечатлений своей земной жизни, чтобы успокоить себя, получить те же самые гарантии, не более того.

Разумеется, это несовместимо с христианством – никакая магия (то есть желание повелевать силами природы через какие-то действия) не уживается с христианством, где только один Вседержитель. И я, отдельный слабый человек, при всем своем надуманном могуществе, естественно, не могу повелевать силами природы, катаклизмами, погодой, климатом, своими успехами или удачами своих близких. Это самообман, когда человек ищет через магию гарантий и успехов.

Но когда сознание человека направлено на это, лукавый враг нашей души может подыграть в этом векторе мысли и в какой-то мере человека запутать, иногда создавая иллюзию, что его действия имеют некий результат. Страшно здесь не то, что когда-то потом результата не будет: лукавый враг, искуситель – это всегда отец лжи и рано или поздно, помогая в чем-то человеку, он ввергнет его в разочарование, отнимет от него эту помощь; это не самое страшное – может быть, из этого разочарования выйдет покаяние. Страшно то, что он может увести человека далеко от Христа и ввергнуть его душу в погибель. Из слов апологетов Древней Церкви мы знаем, что у нас только два пути: путь смерти – путь магии, колдовства, неверия Богу, веры в себя и свои силы, а не в Него, и путь жизни – полное доверие Богу.

Мы говорим о вере как о доверии Богу, но в гадании, магии, колдовстве, приметах, которые мы сами производим и передаем друг другу, нет ни грамма доверия к Отцу Небесному. Сама по себе вера вбирает в себя наиважнейшие компоненты – это не отвлеченная теория, не оболочка обрядов, это богатое содержание работы нашей души, сознания и личности, то есть это любовь – бескорыстная, сыновняя любовь к Богу.

Разумеется, мы видим, что в магии, колдовстве, гаданиях, вере в гороскопы нет никакой любви к Богу. Ее здесь в принципе не может быть: здесь не вера, а, скорее, страх – причем не согрешить или себя загрязнить, опорочить, потерять благодать – такого страха нет. Это страх, что есть некий владыка – не любящий Отец, а, скорее, тиран, и нам всеми силами надо успеть предугадать его действия по отношению к нам. То есть мы видим, что сыновней любви здесь нет, а есть только страх и недоверие. Таким образом, вера как доверие здесь полностью отсутствует. И отсутствует не только доверие, но и благодарность.

Ведь люди, обращающиеся к магии, колдовству, гороскопам или приметам, делают это ради пресловутого счастья. Но они не понимают и теряют ту самую нить, которая и ведет к счастью: нить, ведущая к расцвету комфорта нашей души, – это наша благодарность, не более того. Только благодарность Богу, только постоянное культивирование в своем сердце и сознании благодарности и порождает в человеке не внешнее счастье, а глубокое переживание счастья как причастности Богу. И это счастье не теряется, ничто не может отлучить нас от любви Божией, буквально поет в своем Послании апостол Павел. Эти слова буквально гимн: ничто не может отлучить нас от любви Божией (ср.: Римл. 8, 39), даже смерть.

Мы видим, что ничто в этой жизни и даже в жизни будущего века не может нас отлучить от любви Божией, кроме нас самих – кроме нашего неверия, недоверия, отсутствия уверенности в Боге, отсутствия благодарности и подлинного страха Божия. В магии, гороскопах, гаданиях мы приобретаем страх рабский, страх наемника, подвластного раба, но теряем страх усыновленного Богу. Страх Божий – это благоговейный трепет, но и страх впустить в себя ложь. Когда страх впустить в себя ложь через языческие, магические, оккультные, эзотерические действия отсутствует, мы окончательно теряем любовь Божию, а вместе с ней теряем и счастье, и так необходимый нам душевный комфорт.

Надо сказать, что страх Божий – это не страх наказания, не страх потерять награду. Мы постоянно переживаем страх наказания, он нам понятен. Нам понятен страх потерять награду – будущую блаженную загробную жизнь. Мы боимся этого, но нас это никогда не останавливает. Если человек возлюбил грех, если он возлюбил свой успех, свою удачу, свой достаток, свои гарантированные плотские удовольствия, то страх наказания или страх потерять награду за гробом его никогда не останавливает от того, чтобы получить сегодня пусть минутное, секундное, но телесное внешнее блаженство.

Страх Божий – это, скорее, страх огорчить любимого. Нет ничего страшнее, чем огорчить и опечалить любимого. Если мы перенесем это понятие на нашу земную жизнь, то хорошо почувствуем это. Разумеется, в детстве (например, порвав или испачкав одежду) мы боялись гнева мамы или отца. Но сейчас каждому из нас страшнее всего вспоминать слезы матери, ее печальное лицо, печальный вздох. Даже ребенок, тем более – взрослый человек, с трудом переживает огорчение любимого человека, когда это огорчение принес ему он сам. Такой же страх Божий должен быть в нашей жизни.

В магии, как мы видим, такой страх полностью выхолащивается, ведь мы проявляем гипертрофированное недоверие к Богу, гипертрофированные нелюбовь, подозрение по отношению к Нему. Мы как бы считаем, что Бог – это каверзный тиран, который по Своей прихоти может готовить нам какие-либо каверзы в этой земной жизни, мы должны успеть – какая смешная, но и страшная мысль – предугадать Его каверзы. Здесь язычество проявляется очень выпукло: если мы обратимся к мифологии любых народов (греков, римлян или более примитивных варварских народов), то видим, что боги там часто выступают в примитивном, смешном, карикатурном виде. Под этими мифологемами часто подразумеваются наши человеческие отношения – предательство, измена, обман. И эти свойства человека мысль древнего обывателя часто проецировала на жителей Олимпа или на богов иных культур.

В гаданиях, вере в гороскопы мы очень похожи на язычников древности, тоже (при всем том, что, может быть, восхищались своими героями и подражали им, но не доверяли) всегда державших ухо востро и понимавших, что это своеобразные личности, которые не прочь подшутить над теми, кто копошится у подножия Олимпа. Разве мы можем проецировать такие представления на любящего Отца Небесного, на Сына Божия, на Бога Слово, Который ради нашего спасения сошел в нашу юдоль плачевную, принял на Себя не только нашу плоть, но и душу и в этой целокупности страдал за нас на Кресте, разделив с нами самую глубину нашей человеческой боли? Разве Он может причинить нам боль по Своей прихоти? Даже сами эти слова («прихоти», «каверзы») не применимы к Богу, Который есть любовь, по определению святого Иоанна Богослова, апостола и евангелиста.

В этом плане не так важно, что гороскопы якобы олицетворяют каких-то животных или небожителей. Дело не в этом, Большая Медведица или Стрелец не олицетворяют богов – это просто образы, помогавшие в навигации древним путешественникам, древним астрономам. Но мы отделяем и астрономию, и навигацию от астрологии – псевдонауки, которая не помогает человеку в пути (определять, например, приливы и отливы, действительно подчиняющиеся небесным светилам), а запутывает нас, лишая подлинного спокойствия, подлинного благополучия и подлинной радости: человек ищет спокойствия в вере в гороскопы или прогнозы астрологов, но при этом не получает его, как бы ни старался. Все равно и этим прогнозам он так же не доверяет, как не доверяет и Богу.

Проблема в другом. Прочитав прогноз, человек программирует себя на те или иные поступки, а потом начинает удивляться, когда что-то в его жизни исполняется и вроде соответствует этому прогнозу. Он не понимает, что здесь работают примитивные психологические механизмы: именно они его в какой-то мере запрограммировали даже не на тот или иной результат, внешний в его земной жизни, а на восприятие реалий в том ключе, в каком его направил текст газетного прогноза. Это тоже надо понимать и не скатываться до примитивизма ведомого, когда, вместо того, чтобы быть ведомыми Святым Духом, мы начинаем быть в послушании не у старца, не у духовника, не у Евангелия и Бога, что должно быть самым главным в нашей жизни, а у стороннего человека, в какой-то пыльной комнате сочиняющего газетный прогноз от ветра главы, беря с потолка какие-то максимы или просто списывая прогнозы с прошлогодней газеты или журнала. Сегодня, в XXI веке, мы «так любим науку и научность, так любим прогресс», что вдруг идем в страшный, карикатурный, шаржированный регресс. Это тоже надо понимать.

Хотелось бы указать на еще один важный момент, касающийся гаданий. Сегодня уже было сказано, что это недоверие Богу, отсутствие любви к Нему, страха Божия. Но если мы практикующие христиане – не только крещены, но и регулярно (у всех своя регулярность) причащаемся, если мы приобщены церковным таинствам, если считаем себя христианами, носим крест не только на груди, но и в сердце и вдруг по какой-то своей прихоти, даже ради шутки уклонимся в гадание, то на нас это может отразиться очень большой духовной трагедией, она может выражаться даже внешне.

Меня поразило одно воспоминание. Не так давно я прочитал биографию, написанную во многом по дневниковым записям Владыки Варнавы (Беляева) – это был своеобразный, интересный персонаж истории гонений XX века, в том числе на Церковь. Не обращаясь к опыту его молитвы, жизни и его церковности, хотелось бы разобрать на примере его биографии момент о гаданиях. Он был из семьи рабочего, но его мама была дочерью диакона из сельского прихода Подмосковья, где уже превалировала городская культура, культура фабричных рабочих, а, с другой стороны, еще сохранялись народный фольклор и поверья, хотя уже трансформированные.

И вот, несмотря на то, что она была дочерью диакона, среда, как говорится, заедала и влияла даже на нее: она, будучи молодой девушкой, пыталась гадать на святках. Владыка делает вывод: для верующего человека, а тем более укорененного в церковной традиции (я бы даже сказал, «вмонтированного» в жизнь Церкви – она была дочерью диакона, причащалась), но позволяющего себе обратиться к гаданию, это заканчивается страшными вещами. Считалось, что можно услышать какие-то вещи о своем будущем замужестве, если в полночь прийти в храм и в притворе под колокольней послушать в замочную скважину: если ты услышишь «Со святыми упокой…», то в ближайший год свадьбы не будет, а если услышишь «Исаия, ликуй!» (известное песнопение, которое поется во время Венчания), значит, свадьба будет.

И вот она попыталась слушать, ничего такого не услышала, но услышала шаги, которые направлялись от амвона в ее сторону, то есть в сторону притвора. Шаги как бы старческие, неторопливые, шаркающие, как сказано в тексте, как будто на ногах идущего больничные ступы (такие лапти без задника). Она, разумеется, похолодела, обмерла, но интерес не позволял ей сразу же убежать. В старинных храмах – и мы это еще можем видеть сейчас – основная часть храма отделялась от притвора, было несколько дверей, двери стеклянные. Она слышит, как чья-то рука открывает первые двери, с громом распахиваются, ударяются о стену кованые металлические церковные двери. Шаги направляются в ее сторону... Она, конечно, пребывает в страхе, но в ней борются и страх, и какой-то странный, даже извращенный интерес: что же будет дальше? Шаркающие шаги приближаются к другим дверям, с силой распахиваются другие двери, так что в них дребезжат стекла. Потом уже к тем дверям, за которыми стоит она, – и когтистые пальцы начинают долго ковыряться в замке и засове. И только здесь она стремглав выбегает из колокольни и бежит прямо по заснеженным могилам, запинаясь и падая. И чувствует, что за ней мчится страшная погоня, но она не оборачивается. Она залетает в дом, где жила ее семья во главе с отцом диаконом, ее встречает семья. И диакон, увидев ее испуганной и бледной, как простыня, все понимает и говорит ей только одно: «Хорошо, что ты не обернулась. Если бы ты обернулась, мы нашли бы тебя мертвой».

Эти воспоминания меня просто ошарашили. С одной стороны, это действительно страшные вещи, с другой стороны, мы видим, что та потусторонняя реальность – чуждая и враждебная. Если мы, неся на себе крест, обращаемся к гаданиям, вере в гороскопы, приметы, тем более, к магизму, оккультизму, ложной эзотерике, то для нас это может закончиться страшной встречей, которая, может быть, не нанесет нам телесной смерти, не будет какого-то разрыва сердца, но деформированность сознания, души, психики нам гарантирована.

Действительно, многие священники, пастыри и даже многие наши современники могут констатировать, что люди, обращавшиеся к магии, эзотерике, оккультизму, верившие в приметы, особенно погружавшиеся в обрядовость, приобретали не пользу, а большой душевный вред. Их психика приобретала черты умопомрачения, и с этим надо считаться.

Если мы не доверяем Богу, то отдаем себя в обладание иной, темной силе, как бы невинно нам это ни представлялось, но последствия для души могут быть очень трагическими. Может быть, так ярко это не проявится, но в жизни, где воцаряется вера в приметы, гороскопы, оккультные магические вещи, места молитве уже нет. Душа наша не расправляет крылья в молитве, а только еще больше скукоживается в недоверии, страхе, опасениях, в мыслях, какие еще приметы нам надо выучить и знать, какие заговоры надо иметь на всякие случаи жизни. Не единение личности происходит, а человек рассыпается в разных приметах, которые умножаются, как и наши желания. Ведь, по сути дела, мы сегодня говорим о язычестве, о том, что нам свойственна не какая-то фольклорная сторона язычества, но его настоящая корневая основа. Эта вера в грубую силу и вера в чувственность свойственна нам, но это не значит, что мы должны согласиться с этим.

Если мы хотим приблизиться к Богу Вседержителю, то должны бороться с верой в грубую мускульную силу, грубую брутальность и чувственную страсть наслаждений. Но, как мы видим, дорогие, есть и другая подоплека – любое наше желание часто становится идолом, и это тоже язычество. Потому мы и верим в приметы, что к каждому нашему желанию, каждому хотению присовокупляем какую-то примету, как делали и язычники – к каждой сфере жизни, к каждому чувству, каждому шагу и месту присовокуплялась какая-то мифологическая фигура. В доме у очага были пенаты, в лесу – фавны, были покровители не только ремесел, но даже отдельных страстей – по сути дела, даже грехов.

И сегодня мы во многом возрождаем язычество не только какими-то фольклорными вещами. Они часто уже оторваны. Как раз я не призываю бороться с ними, а бороться надо со своей внутренней оторванностью от христианства. Надо устранять дистанцию, отдаляющую нас от Христа, которая происходит от того, что мы не борем наши страсти, греховные желания и похоти, а, наоборот, ставим их на пьедестал, присовокупляем покровителя в виде какой-то приметы и наблюдаем, каким образом некие внешние, часто надуманные знаки советуют нам совершать то или иное действие или не совершать его вовсе.

Но здесь мы видим прямое идолопоклонство, которое зиждется, опять же, на нашей неосвященной, непреображенной природе. Когда мы начинаем себя преображать и обоживать, а не боготворить себя и свои страсти, тогда все встает на свои места. А мы сегодня, в противовес святоотеческому учению, не обоживаем себя покаянием, молитвой, а боготворим свойственные нам брутальность, грубость, насилие, тиранию, чувственность, свои желания – и тем самым не собираем себя воедино, а еще больше распаляем, разъединяем, дробим ее, когда она должна прилепляться не к чувствам и страстям, а к Единому Богу, и через это соединять свои чувства в единый благодатный поток, направляя его навстречу нетварным Божиим энергиям (что опять же связано с праздником Преображения; тогда получается то самое учение, которое нам дал Григорий Палама о синергии, соработничестве наших энергий – энергий человека и нетварных энергий Бога). Мы же, наоборот, не собираем эти энергии в пучок, а распыляем: все наше существо одной частью направляется к одной страсти, другой частью – к другой страсти, иной частью мозга – к третьей, чувством – к четвертой, сердцем – к пятой, плотью – к какой-нибудь шестой, и так мы не соединяем себя воедино, а рассеиваем. От этого получается не комфорт душевный, а еще больший дискомфорт: происходит разделение личности, ее распыление, и в этом распылении личность теряет себя.

В погоне за приметами, за разнообразными знаками мы, разумеется, теряем тот самый комфорт, покой, который хотели бы приобрести через веру в приметы.

Записала:
Ксения Сосновская

Полную версию программы вы можете просмотреть или прослушать на сайте телеканала «Союз».

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475