Иеромонах Симеон (Мазаев): Исповедь как искусство

Сегодня Вы предложили очень интересную тему – Исповедь как искусство. Как будто немного дерзко и провокационно находятся рядом такие слова, как «Исповедь» и «искусство». Искусство – понятие вычурное, а Исповедь – тайнообразующее и достаточно интимное деяние каждого человека. Можете ли Вы объяснить, почему предложили поговорить на эту тему?

– Да, вы правы. У термина «искусство» есть две линии ассоциаций. Одна, как вы правильно сказали, искусство – это что-то вычурное, искусственное, рассчитанное на эффект, на толпу. Но есть и второе значение: искусство от слова «искусный» – искушенный, мастер, опытный человек. В этом смысле только плохие произведения искусства представляют собой что-то вычурное, фальшивое. Настоящие шедевры создаются примерно так, как рождается Исповедь, – из глубины сердца, в простоте, искренности, от всей души и ни в коем случае не напоказ, даже если потом шедевры и выставляются, например, в художественных галереях.

Искусство как опыт требуется во всяком более или менее серьезном деле. Таким делом, безусловно, является Исповедь. Помните, у апостола Павла есть такие слова: «Братья, будьте мудры на добро и просты на зло». Понимаете, что это значит?

Хотелось бы услышать комментарий.

– Помните «Двенадцать стульев»? Киса Воробьянинов предлагает своему компаньону выкрасть один из стульев у мадам Грицацуевой. Остап Бендер, не будучи ни духовником, ни монахом, ни священником, остужает Кису одной простой фразой: «Технику этого дела знаете?». Многие люди не воруют не потому, что они слишком уж честны, а просто потому, что технику этого дела не знают. И апостол Павел, увещевая, говорит нам: «Братья, будьте просты на зло» – не учитесь злому, лучший иммунитет от греха – просто не знать, как к нему подступиться, не владеть злой, плохой наукой.

Наоборот, «будьте мудры на добро». После победы войска царя Саула над филистимлянами Саул вызывает к себе младшего, Давида, и говорит в изумлении: «С чего ты решил, что можешь победить Голиафа? Ты даже не воин». Ответ Давида прост: «Потому что у меня есть опыт – я искусен в этом деле, я это уже делал». Мы часто недооцениваем роль опыта в духовной жизни. Ответ будущего царя Давида именно такой: «Я уже сражался с хищным, брутальным, хитрым зверем, когда пас овец отца моего: приходил волк или лев и забирал овцу из стада, я гнался за ним, настигал и отнимал; если же он не хотел отдавать, я брал его за космы и умерщвлял». У него был опыт. Это был как раз человек искусный. Опыт вывел его на подвиг, спровоцировал на подвиг. Если мы будем искусны, опытны в духовной жизни, в частности, в одном из важнейших дел духовной жизни – в деле Исповеди, это само по себе направит нашу духовную жизнь в нужное русло, придаст ему нужный заряд.

Что такое Исповедь? Как можно объяснить это таинство?

– Технически оно выглядит следующим образом. Человек приходит к священнику, просит об Исповеди, они вместе читают вслух некоторые покаянные предуготовительные молитвы, затем человек открывает священнику грехи, мерзости, какое-то зло, которое он совершил в жизни. Священник выслушивает его, читает над ним разрешительную молитву, по молитве священника Господь отпускает ему все его грехи.

Вот что здесь интересно: человек проговаривает вслух свои грехи. Кому это нужно? Богу, Которому он исповедуется? Нет. Бог – не следователь, поэтому вряд ли Ему интересна такая явка с повинной. Он знает лучше самого человека все его прошлые грехи. Даже способен заглянуть наперед и увидеть грехи, о которых человек еще не знает, еще их не сделал. Так что Богу эти откровения ни к чему. Священнику, пожалуй, тоже ни к чему, тем более что грехи у людей, за редким исключением, одинаковые, поэтому ничего нового для себя священник не услышит. Да и сама специфика исповедальной речи такова, что не указываются никакие «выходные данные» – имена участников событий и прочее; Исповедь нельзя использовать как информацию компрометирующего характера. Так что священнику это никак не может быть интересно. Зачем же тогда человек это делает?

Вспомним поэта, который гениально воспел деревню в своих стихах, – Сергея Есенина. Чтобы сделать что-то предметом своего вдохновения, нужно от этого отдалиться. Только тот может воспеть деревню в стихах, который переехал в город: деревенский человек не способен даже заметить и восхититься чистотой воздуха, которым дышит, вкусом воды, которую пьет, питательностью натуральных продуктов, которые ест, – он растворен в этой жизни. Примерно так же мы не замечаем такие вещи, как воздух, которым дышим, пока не начинаем задыхаться. Чтобы воспеть деревню, человеку нужно дистанцироваться. Чтобы сделать что-то предметом своих размышлений, нужно от этого предмета отойти, взглянуть со стороны.

Это правило действует и в обратную сторону – если мы способны что-то описывать, сделать что-то предметом наших скорбных размышлений, то мы с этим растождествляемся, дистанцируемся от этого. Именно на этом основана практика проговаривания вслух в присутствии другого человека, священника, своих грехов, мерзостей, своего зла. Именно в тот момент, когда мы начинаем об этом говорить, когда начинаем это описывать, происходит тонкое, на духовном, душевном уровне, растождествление себя со своим грехом. Первый шаг психологически делает именно человек. В этом смысле, конечно, очень важно искусство Исповеди, искусство исповедального слова.

Взять хотя бы «Исповедь» Августина Блаженного – совершенно потрясающее произведение! В какой-то момент меня поразило, как он говорит о грехе блуда, который совершал многократно до своего Крещения. Он говорит об этом настолько целомудренно, что сразу видно, что это уже совсем другой человек, он действительно достиг цели, достиг своего преображения, изменения ума, метанойи (именно так переводится это греческое слово – «перемена ума», на русский оно переводится словом «покаяние»). В то же время бывает, что человек говорит о грехе блуда как-то слишком плотоядно. Честно, но плотоядно, физиологично. Становится понятно, что человек еще не искусен в борьбе с этим грехом, что он еще, может быть, не раз вернется к нему, не достигнув еще полного растождествления с ним. Вот почему мы говорим об искусстве Исповеди.

В конце концов, давайте вспомним предуготовительные молитвы ко святому Причащению – их авторство известно, они написаны Василием Великим, Иоанном Златоустом, Симеоном Метафрастом, Симеоном Новым Богословом; казалось бы, об искусстве Исповеди говорить некорректно, дескать, искусство – это что-то вычурное, искусственное, то, что делается напоказ, но уж этих людей никак нельзя заподозрить в желании произвести эффект, в неискренности, усомниться в глубине их покаяния, правда ведь? А между тем, даже с филологической точки зрения эти молитвы – великие образцы духовной покаянной поэзии, насколько тонко, точно, глубоко, проникновенно описано зло, в котором человек обнаруживает себя!

Каковы азы этого искусства? Как нужно исповедоваться, какие ошибки совершают люди, которые приходят на Исповедь?

– Положительно ответить на вопрос, как нужно исповедоваться, я не могу. Это примерно такая же ситуация, когда приходит ко мне студент и просит дать ему тему для научной работы, например, дипломной. Я говорю, что не могу ему дать тему: если я подскажу тему, то лишу его авторства – это уже будет не его работа. Это все равно что найти кому-то жену: жить с ней другому, поэтому попытка найти человеку жену была бы глупой. То же с Исповедью. Это творчество совести. Если я буду рассказывать о том, как надлежит исповедоваться, я тем самым лишу исповедника авторства своей Исповеди. Толку от этого никакого не будет.

Но можно говорить о каких-то ошибках в Исповеди, которые совершает начинающий человек. В основном это даже не ошибки – человек просто склонен впадать в крайности. Одна крайность – недооценивание своих грехов, а вторая – переоценивание их. Если хотите, можно поговорить об этом подробнее.

Взрослый, состоявшийся человек может прийти и честно, искренне сознаться: я не знаю за собой никаких грехов. Бывает другой случай: люди признают, что у них есть грехи. Например, юноша и девушка любят друг друга, но живут так называемым гражданским браком, делят общее хозяйство, спят вместе. Юноша говорит: «Признаю, что это грех, но не понимаю почему. Ведь грех – это болезнь, это то, что влечет за собой какие-то последствия, то, что разрушает мою жизнь и ослабляет меня. Но я не вижу этого. Наоборот, нам хорошо. Мы друг друга заряжаем для жизни, творчества, для трудов. Почему это грех? Я не буду каяться в том, что Церковь называет грехом, – в сожительстве, потому что лично я это грехом не считаю. Я не разрушаю чужую семью, не прелюбодействую, не увел чужую жену, никого не обманываю, мы взрослые, влюбленные друг в друга, свободные люди, почему нет?».

Есть такой эффект «принюхивания» ко греху. Представьте себе: бродяга, привокзальный бомж, лежит в своем смрадном тряпье. К нему невозможно близко подойти, настолько мерзко. А сам он не испытывает никакого неудобства. Он не понимает, что воняет. Принюхался уже. Или живет одинокая старушка в квартире, устраивает себе там зверинец – заводит собак, кошек, бурундуков… Воняет страшно, вся одежда ее пропахла, она выходит на улицу, все воротят носы, а она не чувствует – принюхалась к этому запаху. Так и мы зачастую принюхиваемся к своим собственным грехам и не чувствуем, что смердим. Это тот самый случай, когда требуется чистая вера. Да, не понимаю, не чувствую, что я воняю, но нужно довериться слову Писания, слову святых, слову Церкви, которые называют это грехом, и попытаться очиститься, вылезти из этой «хомяковской» коробки со знакомыми, родными запахами, ради той возможной чистоты, которая нам обещана.

Другой момент – недооценка греха. Человек признает грех за грех, но не считает его слишком значительным. Есть знаменитые Евангельские слова Спасителя: «Если око твое соблазняет тебя, то вырви его и отбрось вон от себя, ибо лучше одноглазому войти в Царство Небесное, чем с двумя глазами в геенну огненную. Если рука правая искушает тебя, отсеки…», и так далее. Все мы хорошо помним эти слова. Над этими словами поиздевался Ницше – немецкий философ, который, по сути, упрекнул христиан в лицемерии: «Мы-то с вами, взрослые мужчины, знаем, какая часть тела нас наиболее часто искушает. Но христиане – лицемеры, они не воспринимают слова своего Законодателя буквально; если бы они все воспринимали буквально, род христианский не мог бы размножиться». Наши современные критики повторяют эти аргументы Ницше с насмешкой и по сей день.

Однако здесь вот какое соображение. В XVII веке на Руси была основана секта скопцов (Кондратием Селивановым). На практике выяснилось, что же означают эти слова Христа об отсечении части тела, которая искушает. Выяснилось, что, если человек физически не имеет возможности блудить, ничто не мешает ему разжигаться, наблюдая за тем, как это делают другие. Здесь уже действительно, в прямом смысле, око начинает соблазнять человека на блуд. Можно вырвать око, но в темноте своей слепоты ничто не мешает воображению предаваться сладострастным картинам. Таким образом, сама практика скопцов показала, что искушает нас не глаз и не рука, а что-то, проросшее в нашей душе. А ее невозможно так просто выбросить, отвергнуть от себя. Вопрос: о чем тогда говорит Христос? Как понимать Его слова, если не буквально?

Нужно понимать, что Он говорит как раз духовно искусным людям, которые прекрасно знали эти азы и поэтому понимали, что речь идет не в буквальном смысле о руке или о глазе. Дело вот в чем. Вы, может быть, не застали, но в Новейшей истории России было время, когда почти все мы были миллионерами. Мы не были богатыми, но у каждого второго был миллион. Есть процессы, которые описываются двумя словами: инфляция и девальвация. Когда денег становится слишком много, они обесцениваются. Точно так же происходит инфляция и девальвация греха. Когда он становится повсеместным, когда он повсюду, когда его часто делают все, тогда кажется, что он почти ничего не стоит.

Чтобы инфляция и девальвация греха не происходили, Христос и использует эти слова, этот образ. Он говорит: «Смотрите, внимайте, Я называю вам подлинную, а не спекулятивную цену греха. Грех – это страшно. Вам кажется, что это не страшно: это очень распространено, все это делают. Но лучше бы лишиться человеку глаза или руки, чем пойти и сделать то, что ты собрался». То есть Он говорит о настоящей цене греха. Это тоже полезно вспоминать человеку перед Исповедью, чтобы не испытывать к себе нездорового снисхождения, приступая ко кресту, к аналою.

Люди приходят на Исповедь и говорят одни и те же грехи – думаю, Вы тоже часто с этим сталкиваетесь. Не будем говорить о бытовых грехах, совершаемых ежедневно каждым по немощи своей. Есть более страшные грехи, например, блуд. Допустим, человек совершил его когда-то, больше не совершает, но все равно в нем кается вновь. Почему это происходит? Нужно ли с этим бороться? Вообще, нужно ли исповедовать грех, в котором ты когда-то уже исповедовался? Бывает, совесть мучает человека, и он все равно продолжает исповедоваться в нем.

– У меня не столь богатый опыт в этом деле, однако пришлось заметить, что есть обратная крайность. Одна крайность – человек недооценивает свои грехи, а обратная – переоценивает. Человек пришел, искренне покаялся, исповедовал свои грехи, получил разрешение их через священника – и продолжает заниматься самоедством. Кстати, это имеет отношение и к предыдущему вопросу. Есть очень много ложных добродетелей. Они имеют вид добродетелей (как ложные грибы имеют вид съедобных грибов – ложный опенок, например), это фальшивые деяния, духовные состояния, которые по внешнему виду похожи на добродетель, но имеют совершенно другую природу. Одна из таких ложных добродетелей – самоедство. Часто приходится объяснять, что Богу гораздо проще простить грехи, чем человеку самому себе кое-что простить. И эта медитация с саморазрушением на тему «ах, какая я сволочь, какое недостойное существо, недостоин даже называться христианином» продолжается.

Как соотнести самоедство и угрызения совести?

– Действительно, их можно перепутать. Дело в том, что угрызения совести, или покаяние, – это что-то светлое. Это чувство или даже эмоции на поверхности этого чувства, которые окрашены в светлые тона. Они направлены в пустыню, ведут человека к преображению, зовут его к чему-то, к каким-то новым горизонтам или вершинам. А самоедство разрушает, уничтожает человека, подталкивает его к унынию.

В житии Марии Египетской говорится о том, что покаяние привело ее в пустыню. Слезы… Слезы бывают разные. Я увлекаюсь альпинизмом и часто бываю в пустынных местах. И по опыту знаю, как сложно хотя бы сутки прожить там, в пустыне. Просто выжить трудно. Сколько нужно затратить сил и энергии, чтобы обеспечить себе это выживание! Когда-то эта мысль меня поразила: человек, страшный грешник, кается и для покаяния уходит в пустыню! В пустыне, где сложно даже день прожить, невозможно выжить человеку унылому, у которого подсели батарейки, который занимается самоедством. Пустыня проверит, кто занимается самоедством, а у кого истинное покаяние: когда святой удаляется для покаяния в пустыню, он не наказывает себя, не мстит себе за прежний грех. Думаю, у него другое настроение. Представьте себе: молодого человека, инженера, назначили прорабом на стройке, расчистили место. Он может построить свой первый дом (здание, замок, храм). И вот когда туда уже завозят строительные материалы, приезжают рабочие, он не спит всю ночь, предвкушает завтрашнее начало работ. В нем взбудоражены, горят и жаждут реализации творческие силы. Вот человек покаявшийся.

И потом, десятилетие в пустыне – это, по сути, строительство нового здания на месте прежнего. Для этого требуется какой-то очень мощный, радостный, светлый творческий импульс. Поэтому покаяние – это всегда позитивные чувства и эмоции. Уже по этой светлости, по этой жажде действовать можно отличить истинное покаяние от самоедства, когда есть стремление сделать из себя нового человека, разрушив ветхого.

Нас, православных христиан, очень часто осуждают за различные поступки. Называют лицемерами, будто бы мы говорим одно, а делаем другое. Церковь призывает, чтобы каждый из нас был примером для других. Какой минимум есть для человека, чтобы называться православным христианином?

– Действительно, нужно помнить, что мы Церковь не святых, а кающихся грешников. Наш профессор Алексей Ильич Осипов даже говорит об этом немного парадоксально: «Христианство – нерелигиозная религия, потому что во всех прочих религиях первыми в Царство Небесное идут праведники, а в христианстве – покаявшийся распятый разбойник, покаявшиеся мытари, блудницы и так далее». Показывая на них, Христос говорит: «Сии прежде вас, праведников (фарисеи, законники – это же праведники), идут в Царство Небесное». Христианин проводит жизнь в борьбе. Борьбы без поражений не бывает. Все мы грешим. Но где же тот минимум благочестия, который дает нам право называться христианами?

Мне кажется, на этот счет хорошо говорит фрагмент Евангелия, рассказывающий о встрече с самарянкой у колодца. О чем говорит эта встреча? Кто такие самаряне? В принципе, это мы, современные расслабленные христиане. Самаряне – тоже потомки царя Давида, но иудеи с ними не общались, самаряне изменили вере. Они верили в Бога Авраама, Исаака и Иакова, в Единого Бога, однако эта вера была очень засорена различными суевериями. Но у нас это тоже сплошь и рядом. Мы верим в Троицу Единосущную и Нераздельную, а при этом нас может смутить, если черная кошка перебежит дорогу, верим в приметы, порчу, сглаз, в то, что кто-то может нас проклясть и так далее. В этом смысле, по вере мы скорее самаряне, нежели древние иудеи. То же самое касается нашего морально-нравственного состояния. Мы не первые христиане и далеко не святые. Если иудеи и по вере, и по жизни – первые святые христиане, то мы, скорее, самаряне.

В этом смысле очень интересны встреча и диалог Христа с самарянкой. Нам, как всякому верующему человеку, интересно знать или хотя бы предполагать более или менее достоверно, что о нас думает Бог, как Он нас будет судить, каким судом. В этом эпизоде можно это увидеть: Христос не сразу радуется самарянке. Он не сразу ее приветствует. Хотя в другом эпизоде подошел к Нему богатый юноша, праведник-иудей, и сказал: «Я соблюл заповеди от юности моей». Евангелие говорит, что Христос взглянул на него и возлюбил его очень. Здесь же немного другая история отношений. Христос сначала испытывает самарянку. Он говорит ей: «Пойди и приведи ко мне своего мужа». Он пытается найти в ней и в каждом из нас, судя нас, что-то Свое. Если не в жизни, то хотя бы испытает, оставили ли мы ум и совесть христианскими. Может быть, ум и совесть осолены христианской солью. Если все остальное в нашей жизни уже пресное, мы проиграли эту битву за наше благочестие, нашу жизнь. Самарянка отвечает известным образом: «У меня нет мужа». Здесь Христос ее похвалил: «Правильно сказала, потому что знаю, что было у тебя пять мужей, а тот, с которым сейчас живешь, не муж тебе».

Заметьте, когда вернулись ученики, Христос радовался самарянам, пришедшим вслед за этой женщиной, Фотинией, и говорил ученикам: «Молитесь, чтобы Бог выслал делателя на жатву Свою. Смотрите, жатвы много». Он сравнил самарянку и пришедших к Нему жителей города, перед которыми Он проповедовал, которые в Него уверовали, совсем не благочестивых, Он сравнил их не с плевелами, а с зернами. С пшеницей, с жатвой, а не с сором. Наверное, поэтому можно надеяться на то, что мы, если проиграли битву за наше благочестие, хотя бы не можем позволить себе проиграть последнюю битву – за наши умы и совесть. По крайней мере, не будем называть черное белым, а белое черным, не будем оправдывать грех.

Интересные процессы происходят сейчас, последняя битва в современной культуре. Можно сказать, многие христиане проходят последнюю битву, проиграв которую, мы уже не сможем потом называться христианами, – битву за наш ум и нашу совесть. Ведь современный мир очень сильно искушает человека комфортом. Комфорт – хорошая, приятная вещь, никто против комфорта слова не скажет. Однако в нем есть свои опасности. Когда человек ездит на комфортной машине, работает в комфортном офисе, комфортно путешествует, тогда с особой силой проявляется последний источник дискомфорта – это совесть, собственные грехи человека. И тут к услугам этого человека – весь инструментарий современной философии.

Я профессионально занимался философией в университете и продолжаю этим заниматься, хотя уже не так интенсивно. Меня иногда поражало: целые тома написаны с одной-единственной целью – автор стремится оправдать какую-то свою собственную мелкую поганую страстишку – как-то оправдать свой грех, позор, назвать другим словом, которое не будет звучать как грех. Есть анекдот о человеке, который страдал ночным недержанием и пришел к психоаналитику. Через два месяца друзья у него спрашивают: «Как, перестал мочиться по ночам в постель?». – «Нет, мочиться не перестал, но теперь я этим горжусь!». Современная философия предлагает человеку все средства, чтобы тот перестал тяготиться своими грехами и начал ими гордиться.

Женщина убивает во чреве своего ребеночка, а современная феминистическая философия и миллионы гендерных исследований направлены на то, чтобы убедить ее, что человека в ней нет, что убийства она не совершает. Лишние волосы и ногти мы от себя отрезаем, отбрасываем – биологический материал. Человека не называют человеком, пока он не родился. Дескать, это часть тела женщины, и она, как всякий человек, своим телом может располагать по собственному усмотрению. Человек достигает абсолютного, окончательного комфорта, но проигрывает при этом последнюю битву за ум и совесть, если он христианин.

Кстати, Церковь еще раз вспоминает самарянку: в 66 году во времена гонений императора Нерона она вспомнила Того, Кто беседовал с ней у колодца, и не отреклась от Него. Церковь празднует память мученицы Фотинии Самарянки. Ее молитвами выиграем эту последнюю битву, чего всем нам желаю.

Записала Маргарита Попова

Полную версию программы вы можете просмотреть или прослушать на сайте телеканала «Союз».

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475