Протоиерей Андрей Канев: Священник «в поле»

Здравствуйте, батюшка. Искренне Вам рады.

– Спасибо, это взаимно.

Коллеги, зрители Вас очень ждут. Не секрет, что Вы стали реже появляться в эфире телеканала «Союз», потому что очень много времени проводите в командировках.

– Да, такое сейчас время.

Можете что-то рассказать о своей нынешней работе?

– О работе военного священника в командировках? Это очень специфическая работа, очень интересная. Я уже десятый год на этой должности. В прошлые годы мы с военными священниками готовились, обучались, обсуждали проблемы, как работать в поле в боевых условиях. А сейчас у нас, получается, практика. Раньше была теория.

Практика, на самом деле, очень интересная. Так получилось, что последние полтора года я езжу в командировки регулярно. И в динамике могу посмотреть, как работают священники. Я езжу, как правило, старшим группы священников, то есть помогаю нашим священникам найти место работы, спланировать ее (это специфическая работа управленца), и сам тоже работаю в полевых условиях.

Сейчас в тех местах, где приходится работать священникам Центрального военного округа, очень интересно выстроилась система работы, когда перемещения священника планируют офицеры штаба. И, соответственно, священник не сам по себе ищет там работу, а едет по плану туда, где его ждут, где есть заявки, что нужно прибыть священнику.

Благодаря благодетелям у нас уже полгода имеется свой мобильный храм на базе уазика. Очень интересная история связана с этим уазиком. Он был старенький. Когда на нем едешь, землю внизу видно, окно не закрывается – очень романтично. Самое главное – он довезет, куда нужно. У нас замечательный водитель, мобилизованный парень.

В эту поездку наш уазик стал очень серьезно «болеть», требовались значительные затраты на его ремонт. И мы со священниками Центрального военного округа объявили сбор на более свежий уазик. Мы, конечно, верили, что у нас добрые люди (и знаем это), но не предполагали, что сбор закончится через три дня. Мы набрали сумму, необходимую не только для закупки нового уазика, а еще и на его оборудование. Нужный человек съездил, выбрал его – все замечательно. Хорошая машина, он ее оборудовал всем необходимым. Так оборудовал, что, когда мы куда-нибудь приезжали, даже опытные водители заглядывали и говорили: «Ох, какой у вас уазик!»

1 ноября мы собрались со священниками, кто там близко находился, и торжественно освятили этот наш новый мобильный храм, который сейчас уже работает со всем оборудованием. Например, лебедка в обычный жизни нам не нужна. А когда ты посреди леса, без связи, застреваешь в танковой колее и толкнуть машину некому, то эта вещь оказывается очень полезной. Но это, опять же, благодаря пожертвованиям прихожан и неравнодушных граждан.

Сейчас наши священники также по плану выезжают, знают, куда ехать, там четко спланированная работа идет. Не хаос, когда едешь непонятно к кому, а мы знаем куда и для чего едем. Эта работа очень интересна тем, что человек, вырванный из своего привычного быта в боевую обстановку, очень сильно меняется. Не потому, что жена ему не может пирожки приготовить и носки надо самому постирать, а потому, что тут уже возникает совершенно иная реальность: жизнь и смерть, осознание всех этих процессов.

И чем труднее обстановка, тем ближе Бог. Он всегда близок к нам, это мы не способны Его видеть и слышать. А в такой обстановке человек становится способным увидеть Бога: не глазами, а сердцем почувствовать это. Я видел в динамике, как менялось отношение к духовной жизни, к молитве. И то, что происходит сейчас, меня по-хорошему порадовало.

Слово «работа» как-то режет слух, привычнее слово «служение». Откуда такое слово «работа»? Это просто военное слово?

– Это мое слово. Я же священник, понимаю, что у престола мы служим, а здесь мы работаем. Хотя это тоже служение, конечно. Но это уже мой сленг, я же в штабе работаю писарем.

Когда офицеры составляют план-график, где нужны священники, они уже с большим желанием это делают? Потому что я помню, что была проблема: в какой-то период офицеры вообще не понимали, зачем им нужны батюшки, только под ногами путаются.

– Да, не знали. Сейчас, что меня радует, офицеры на высшем уровне и те, кто непосредственно работают с нами, прекрасно понимают цели и задачи. Потому что в обстановке, когда у тебя возникают вопросы жизни и смерти, работа психолога нужна. Но специфика нашей работы показала необходимость военного духовенства не для галочки, не потому что Президент в 2009 году издал указ о возобновлении института военного духовенства. В боевой обстановке как раз и расцветает работа военного священника. И совершенно замечательно видеть, какой большой отклик она вызывает.

Понятно, что мы православные христиане. Но даже когда мы приезжаем в какой-то национальный батальон или подразделение, нам никто не мешает по-братски поговорить с ребятами мусульманами или буддистами и получить обратный эмоциональный отклик добра.

Они вам радуются?

– Да. И мы им радуемся, потому что все они – наши русские солдаты.

Вы сказали о том, как можно помогать, не будучи военным, и вообще, живя в тылу, посещая кафе или магазины в такой момент, просто занимаясь своей семьей. Например, перечислить лепту на вот такой передвижной воинский храм. По поводу кафе – отдельная тема. Может, мы ее разовьем более подробно.

Вообще, как Вы относитесь к тому, что часть страны активно участвует в специальной военной операции, а другая ее часть в это время ведет мирную жизнь. И хорошо, если сочувствуя, молясь о тех, кто там находится, помогая плетением маскировочных сетей или перечисляя деньги на приобретение чего-то необходимого. Как Вы воспринимаете то, что есть такое разграничение на военных и тыловых? Со времен Великой Отечественной войны мы знаем: когда говорят «тыловые», это носит негативный оттенок.

– Я не слышал от солдат и офицеров, почему все не здесь. Для того мы, мужчины, и есть, чтобы воевать, говорят они. Я с ними полностью согласен. Есть две позиции, на самом деле. Одна позиция человека, раненого в душе, который говорит: я увидел ужасы войны. Такой, как правило, не встретивший Бога или не выстроивший с Ним отношения, внутри имеет непорядок, боль. И, приезжая в отпуск после войны, он видит обычную жизнь. У Ремарка многие его произведения как раз про это: про то, что люди пришли с войны и не могут себя найти в жизни. Это серьезная проблема. Безусловно, любое воюющее поколение будет с этим сталкиваться.

Но мне ближе другая позиция. Во-первых, я сам так думаю, а во-вторых, я видел ребят, которые думают так же, как я. Мы как раз и воюем, чтобы здесь было спокойно, мирно и тихо, работали кафешки и театры. Понятно, хочется, чтобы в этих театрах шли нормальные постановки, а не вот это вот все. Поэтому чувство, что тебя предали в тылу, будет, если мы (я говорю не про православных христиан, а про общество вообще) будем жить по ложно-либеральным ценностям, характерным для общества потребления. Вот это вызывает чувство предательства, а не то, что ты также ходишь на завод или в школу, работаешь, как можешь, копеечку выделяешь на необходимые вещи для фронта. Это очень ценится.

И я почувствовал, что там как раз и рождается новая элита, но не в аристократическом, экономическом или политическом плане. Хотя оттуда тоже потом выйдут деятели, администраторы, которые уже по-другому будут относиться к жизни и смерти, к таким понятиям, как «дружба», «честь», «слово», «вера». Вера – это база, от которой все это появляется. Самое главное, что там рождается новая духовная элита. Потому что эти простые солдаты и офицеры потом будут спрашивать с тех, кто сейчас не перестроился в хорошем смысле этого слова, не переродился.

Там люди перерождаются. Это удивительный процесс, как простой обыватель, привыкший лежать на диване с пивом, превращается в воина. А у нас нация воинов, на самом деле. Потому что мы живем в северной стране, и не быть воином тут нельзя. Здесь надо бороться, не обязательно с мечом или автоматом, а имеется в виду, что надо трудиться в битве с природой (у нас ведь зима больше половины года). В южных странах это все дается легко, а у нас все нужно трудом добывать.

Это ложь, что русский народ – это пьяницы (русскими я называю всю нашу русскую цивилизацию, наш многонациональный русский народ). Это народ воинов. И я понимаю отчасти добровольцев, которые сбежали от жены на войну. Казалось бы, смешно, а на самом деле нет. Он хочет быть воином, но сам еще этого не понимает. Он внутри воин, он создан Богом как воин, а вынужден быть менеджером: пиво – диван – футбол и жена, которая пытается над ним доминировать, потому что уже не одно поколение женщин у нас такое.

И он сбегает на войну. Я видел там таких буквально расцветающих мужчин. Это заметно, как все это его меняет. Да, страшно, смерть, страдания, ужасы войны… Но, видимо, нам, современным мужчинам, именно это и нужно.

Все это важно: и плетение сетей, и участие в различных акциях, и пожертвования на оборудование, потому что понятно, что не все есть, что нужно. Это нормально, потому что мы не готовились ко всему этому. Но важно моральное изменение общества, чтобы эти ребята чувствовали, что сзади – тыл. Они чувствуют молитву, потому что там реально по-другому работает душа и сердце. Они чувствуют это, сами пытаются молиться, это очень заметно. Но если мы здесь не изменимся в своих целях и жизненных понятиях, то они придут и спросят с нас. Не за театры и спектакли, а за их моральное содержание.

Абсолютно заслуженно стала бестселлером книга святителя Николая Сербского «Война и Библия». Дай Бог, чтобы как можно больше народу прочитало ее, потому что вот они причины и основания войны, вот почему Господь попускает это уже как последнее средство, и вот средство, чтобы все это прекратилось именно милосердием Божиим, а не такой концовкой, что все погибли.

– Все погибли, а мы – в рай. Естественно, не хотелось бы, чтобы так было. Понятно, что война – это плохо само по себе, но это крайнее средство. Как хирургическая операция. Понятно, что не надо ее ждать, и не хотелось бы никому пожелать хирургических операций, но порой они бывают нужны. Такими жесткими событиями Бог пытается спасти нас.

И ведь эти мужчины, которые проводили жизнь на диване с телевизором и пивом, никогда не доходили до церкви, может, только на Крещение, а потом, собственно, уже на отпевание, в окопах встречают священников. А священники приходят туда со Христом. В результате этих экстремальных ситуаций мужчины встречают Христа. И оказывается, батюшки-то не на мерседесах туда приезжают, а на уазике, на который собрали всем миром. И оказывается, с ними можно поговорить по душам, и еще, может быть, впервые в жизни исповедаться и причаститься.

– Кто хочет, конечно. Когда мы приезжаем, то, естественно, возим все с собой. У нас уже все отработано. На самом-то деле это не занимает много места. Мы уже обучили на практике военных священников возить все с собой. То есть если человек захотел креститься, мы его покрестим. Исповедь, Причастие – все, что необходимо, у священника с собой. Поэтому было бы желание, а реализовать можно в любых условиях.

И много таких обращений именно не поговорить по душам, а приступить к таинству?

– Это зависит от разных обстоятельств. Приведу примеры тех священников, которые были со мной в группе. Священники из Челябинской епархии, замечательные мои друзья, отец Евгений Мартинец и отец Димитрий Егоров. Они собирают очень много гуманитарки, просто миллионами, сами привозят, и неоднократно. Просто молодцы и они, и их помощники, и их прихожане. Челябинцы тоже замечательные, неравнодушные люди.

Эти священники работали на полигонах. Мы так определились, что мы ездим по частям, а они по полигонам. И в день они могли покрестить более ста человек. На полигонах же готовятся сразу много людей, это же не единичные подразделения. И там причащались, допустим, по 100–150–200 человек. Есть такая практика. А когда ты ездишь в таких местах, где нельзя скапливаться, там понятно, единичные случаи. Это уже другая форма работы.

Я в целом спрашиваю, учитывая полтора года Ваших командировок.

– Понимаете, тут нет цели устроить массовость или получить какую-то большую красивую цифру. Вот мы получили задание приехать в одно подразделение, приезжаем, а оно уже ушло на войну (имеются в виду передовые окопы). Естественно, мы там не лазим. Не надо думать, что мы какие-то герои, которые залазят в каждый окоп. Понятно, что есть границы, куда нельзя ездить. Мы работаем там, где относительно безопасно. Мы пришли, а людей уже не было. Только несколько человек. Психолог этого подразделения, опытный, взрослый человек сказал (конечно, я и так это знал, но было приятно услышать и от него), что количество неважно, поработайте с одним, и он принесет это душевное настроение в свое подразделение, и оно там распределится. Он это знает как психолог, как профессионал, как военный человек.

Бывает по-разному: иногда много человек, иногда немного. Но нам-то какая разница? Мы приехали и работаем с тем, кто есть. Тут не знаешь, как наше слово отразится, как пойдет, как потом распределится по солдатам. Но я знаю, что там огромный отклик и большая радость от того, что приехал священник. Я знаю, что бывает и по-другому. Как это было раньше, и как сейчас – это совершенно разные вещи.

Батюшки многое делали в миссионерских и просветительских целях в условиях войны. Наши мужчины смогли с ними познакомиться, и теперь для них это были не какие-то марсиане или непонятные мифические существа, а внятные, понятные и Христовы.

– Действительно, барьеров нет: приезжаешь, и ты их любишь, и они тебя любят, хотя видимся первый раз. И порой бывает, совсем не до каких-то супер проповедей, там времени-то нет, все очень сжато. Работа военного священника – это сказать самую суть в очень короткое время. Там людям некогда: кто-то роет окоп, кто-то готовится на войну, кто-то отдыхает, кто-то еще что-то. Не бывает так, чтобы мы пришли, а там ради нас все собрались вокруг и пляшут. Это очень точечная, мобильная работа. Там все очень сжато, но эффективно работает. Сразу в сердце и тебе, и им. Получается, такая отдача. Интересно.

О чем Вы говорите? Что самое главное надо успеть сказать?

– По-разному. Мы тоже обсуждали это с военными священниками. В самом начале своих частых командировок я сам мучился вопросом «Что говорить?» А сейчас уже понял, что надо говорить о Христе, о Боге и Его всемогуществе и о молитве. Это все, что важно. Потому что у людей не хватает знания. Может, есть вера, но она не религиозная, потому что человек в церковь не ходил, или сходил покрестился без оглашения. К сожалению, до сих пор существует эта тема. И откуда он узнает именно о Христе? Откуда получит знание?

Мне в этом плане повезло: всю эту командировку у меня всегда был повод говорить о Христе, у меня с собой была икона, которую Президент подарил в войска, – Спас Нерукотворный. Такой складень, копия иконы конца XIX века, которую Александр III подарил своему министру обороны, в нашем понимании, генералу Ванновскому. Когда открываешь складень, там Лик Христа. И соответственно, я говорил о Христе, о молитве, о самом главном, что по идее должен знать христианин.

Но, помимо этого, с нами работает мулла, доброволец. Мы всегда ездим с муллой. Если есть ребята мусульмане, с ними работает мусульманин. С христианами и желающими мы говорим о Христе. Мы не выполняем работу заместителя командира по военно-политической подготовке, а занимаемся именно проповедью о Христе, говорим о Нем самое главное.

Возвращаясь к тому, чем можно помогать и поддерживать. Акция «Подарок герою», что имеется в виду под подарком?

– Мы уже третий раз проводим подобную акцию. Год назад проводили перед Рождеством Христовым, потом была такая же акция «Пасхальный подарок герою». И снова у нас скоро Рождество, и мы готовим подарки, собираем и какие-то личные вещи, носки, белье, шапочки, шарфики, варежки, какие-то небольшие предметы. У нас не стоит задача обеспечить подразделение одеждой. У них все есть. То, что я видел: есть и питание, и одежда, и вооружение. Все нормально.

Это к настоящему моменту? Потому что мы же знаем, что было иначе...

– Понятно, что было. И мобилизация была впервые с 1940-х годов. Механизм застарелый, он скрипел и давал сбои. Я говорю про сегодняшнюю ситуацию.

Потом мы собираем сладости в виде конфет, шоколадок. Это же подарок. С детского сада мы привыкли, что подарок должен быть в виде каких-то сладостей. Еще раз скажу, это не решает проблемы с питанием. Но вкусняшка, полученная с любовью, работает по-другому.

И собираем детские маленькие вязаные игрушечки. Приезжаем как-то в одно подразделение, нас встречает совершенно суровый дядька, с автоматом, в бронежилете, весь такой тактический и современный. Очень суровый, не подойдешь. Мы попросились поработать. Он согласился нас провести, поворачивается спиной, а у него на спине на бронежилете висит какая-то мягкая маленькая игрушечка. И сразу понятно, что этот суровый дядька на самом деле в душе нормальный. Кто-то ему подарил, может, дети, может, жена, я не знаю, может, племянники, крестники – неважно. Важно, что у человека есть эта мягкая маленькая игрушечка. Она показывает, что этот суровый дядька задачу выполнит, но останется человеком.

А вот как бы эта игрушечка, которая стала теплым, мягким кусочком, согревающим душу, не превратилась в оберег?

– Она не превратится в оберег. Там какой-то медвежонок, или зайчик, или пупсик. Это именно отсылка к дому. Это получается, у тебя с собой кусочек дома.

Скажу, что мы еще собираем: открытки, детские рисунки и письма. Это все очень хорошо работает. Я видел, как это работает, еще в марте 2022 года, когда мы начали это делать. В Екатеринбурге есть точки сбора в военном отделе Екатеринбургской епархии, в социальном отделе Екатеринбургской епархии. Отдел церковно-приходских школ будет собирать письма из воскресных школ. И на моем приходе тоже будет точка сбора.

Собираем с 15 ноября по 15 декабря. Потом мы с прихожанами начнем упаковывать подарки. Это будет реальный подарочек, в котором будут какие-то личные вещи, сладости и письма. И соответственно, потом отправляем на фронт. В этом году я еще добавил номер карты, потому что у нас есть неравнодушные люди, которые тоже хотели бы поучаствовать, но не будут же они посылкой отправлять вещи в Екатеринбург. Они могут послать какую-то денежку. И мы, имея какие-то средства, уже будем докупать то, что нам необходимо, потому что периодически у нас куча носков, но мало шоколадок, или наоборот. И я еду закупаю шоколадки или носки. Поэтому, конечно, средства нужны. Также они нужны и для транспортировки. Мы будем заказывать транспорт для того, чтобы довести подарки на фронт. Этот пункт расходов тоже очень важен.

Потом мы с прихожанами садимся и пакуем все это, считаем. Очень интересный процесс, который занимает несколько дней. Потом отправляем, а там священники получают и начинают на этом храме-уазике развозить. Они приезжают, выполняют свою работу, проповедуют и потом дарят подарки. Неважно язычники, мусульмане, атеисты – все рады получить Пасхальный подарок. Очень рады письмам наших прихожан.

Это работает очень многослойно. Мне приходилось общаться с очень серьезными военными. Я спрашивал, что их поддерживало в это время. Один говорит, что это две вещи – иконка в кармане и письмо, полученное от неизвестного ребенка.

Такие вещи работают сейчас. И что такое пара носков? Кому они нужны? У солдата достаточно денежного довольствия от государства, чтобы купить себе сколько нужно носок. Но дело не в носках. Важно отношение. Получив этот маленький подарочек с ленточкой, у мужчин становится легко на душе. Они понимают, что сзади есть кого защищать. Я слышал такие отзывы и от знакомых. Это очень важно, потому что, если эти мужчины уйдут, нам всем придется не сладко.

Поэтому я анонсирую акцию и предлагаю всем поучаствовать, чтобы поделиться не какой-то формальностью, а своим теплом. С шоколадки не наешься, но она теплая и с любовью. Наши воины будут знать, что мы их любим.

Спасибо, батюшка. Призываем всех поучаствовать в акции «Подарок герою». Информацию вы можете получить сайте Екатеринбургской епархии (https://ekaterinburg-eparhia.ru/news/2022/11/14/85195/?ysclid=lpbza6u937207732440).

Записали:
Елена Кузоро
и Анна Вострокнутова

Полную версию программы вы можете просмотреть или прослушать по ссылке:
https://tv-soyuz.ru/ZA-DRUGI-SVOYa-HRAM-UAZ-SVYaSchENNIK-V-POLE-FRONT-TEATRY-I-KAFE;
https://tv-soyuz.ru/ZA-DRUGI-SVOYa-VOYNA-I-BIBLIYa-SUROVYY-VOIN-S-IGRUShKOY-TEPLYE-PODARKI

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475