Священник Константин Корепанов: Богослов – тот, кто говорит о Боге не из прочитанных книг, а из собственного опыта

Продолжение. Начало в №№ 31, 34 (2020 г.) – №№ 23, 25–29, 31–36, 38–39, 41–48 (2021 г.), №1–23 (2022 г.)

Мы продолжаем читать наставления преподобного Нила Синайского «Слово о молитве» и сегодня остановимся на 61-м абзаце: «Если ты богослов, то будешь молиться истинно; и если истинно молишься, то ты богослов».

Слова эти, читаемые нами у преподобного Нила, восходят либо к авве Евагрию, либо к святителю Григорию Богослову – по крайней мере, сам Нил Синайский взял их именно у аввы Евагрия. Эти слова хорошо известны в той среде, где богословие изучается и в которой так или иначе проблема изучения богословия ставится и затрагивается – там они очень часто и к месту, и не к месту вспоминаются. В чем, собственно говоря, разница? И почему здесь такая проблематика появляется?

Преподобный Нил Синайский, конечно, необычный человек по своему социальному прошлому. Но в пустыне, казалось бы, люди о другом думают – вернее сказать, они должны думать о другом, хотя думают о разном.

Читая историю Древней Церкви, понимаешь, что в пустыне было великое множество людей, подобных святому Нилу Синайскому или, например, авве Исаие: конечно, такие люди, как Антоний Великий, Макарий Великий или Арсений Великий, потому и названы великими, что выпадают из общего числа, – но в целом на Синае и, по преимуществу, в Египетской пустыне было очень много великих подвижников.

Но были и другие люди – их тоже было немало и они тоже были монахами, – которые делали шумное, не монашеское делание. Естественно, они занимались и тем, что в просторечии принято называть богословием, хотя по сути оно таковым и не является. Бывало в то время и так, что люди, которые где-то что-то слышали, где-то о чем-то размышляли, где-то что-то читали, развивали свою мысль – и чаще всего делали это неправильно.

Так, во времена IV Вселенского Собора были тысячи монахов, которые только и делали, что выступали с разными псевдобогословскими речами – они что-то захватывали, громили, срывали, разрушали… Огромное множество таких монашествующих было! Ведь в любом месте, где собираются вместе больше, чем два христианина, всегда появляется и тот, кто начинает рассуждать и размышлять. И делает он это не потому, что действительно богослов, а потому, что он так думает, у него есть желание размышлять и некая волевая установка – иметь дерзновение говорить другим о предметах веры, а он немножко грамотный – он действительно что-то читал (по крайней мере, читал Священное Писание), а не только все на слух узнавал.

Очевидно, преподобный Нил Синайский знал, что такие люди есть в христианской среде: на приходе, в любой общине, в любом монашеском общежитии. И вставляя это лыко в строку, он свидетельствует, что если человек хочет называться богословом, если сам хочет размышлять о божественных вещах (о чем-то высоком, касающемся Христа), он должен молиться – и, если человек будет молиться, он будет богословом, а если не будет молиться, не будет.

Почему же как минимум с IV в. постоянно подчеркивается и фиксируется внимание на том, что только молящийся человек может называться богословом; ну, а кто еще? И тогда были люди, которые полемизировали со святителями Григорием Богословом, Василием Великим или Иоанном Златоустом, – и они не только сами себя называли богословами, но и народ почитал их за таковых, и они носили такое наименование, такой титул, чин, хотя доподлинно известно из их жизни и учения, что они не молились.

На самом деле еще со времен новозаветных пошло такое представление, что человек, рассуждающий о Божестве, рассуждающий о вере, должен быть начитанным – он должен просто много читать об этих предметах. И действительно, такие люди были. Да и сами великие учителя Церкви – святые Григорий Богослов и Василий Великий – были не только молитвенниками: они действительно очень много знали, прочитали великое множество книг, изучили великое множество наук. Но богословами их, естественно, сделали не прочитанные книги – богословами их сделала молитва. Почему же мы вновь и вновь сталкиваемся с тем, что книга и молитва как-то противопоставляются друг другу?

И в 60-м абзаце, предваряющем 61-й, преподобный Нил пишет: «Молящийся в духе и истине не от тварей заимствует мысли к величанию Творца, но из Него Самого почерпает созерцания к воспеванию Его».

Получается, что молящийся человек получает знание от Бога, непосредственно прикасаясь к Богу, вступая в опыт богообщения: он знает Бога, ибо Бог открыл ему это познание – открыл ему Себя.

Как апостол Павел, может быть, первый по времени, кого можно назвать христианским богословом, об этом и говорит: «Христос благоволил, Бог открыл» – Бог благоволил открыть будущему апостолу Себя. И в этом открытии произошла встреча – произошло познание Бога: ум человеческий прикоснулся к Нему, пропитался видением Его, ибо прикоснулся к Божественным, преображающим светоносным силам, энергиям, то есть он действительно попробовал, вкусил – и увидел, яко благ Господь.

А можно учиться богословию и по книге – можно прочитать очень много книг о Боге (причем в каком-нибудь замечательно-идеальном варианте эти книги должны быть написаны святыми отцами) и действительно иметь определенные знания. Но все же книги написаны людьми, и даже если мы читаем книги святых отцов (это в лучшем случае), мы узнаем их опыт Бога – их слова о Боге: мы узнаем, что люди сказали о Боге, что они пережили в Боге. И это – опосредованный опыт богообщения, даже если о нем нам рассказали святые отцы.

Древние учители веры настаивали, что если ты действительно хочешь быть богословом (то есть хочешь рассуждать о Боге), ты должен знать Бога именно через непосредственное соединение с Ним и приобщение Ему.

Здесь, собственно говоря, речь о том, что нужно читать книги: это замечательно, – тем более книги святых отцов. Философию ту же отчего бы не читать и не размышлять о прочитанном? Книги мудры, и они приобщают нас к той или иной мудрости: это все лучше, чем читать какую-нибудь похабщину или совершенную глупость. Лучше читать святых отцов.

Замечательно научаться от тех же святых Василия Великого, Иоанна Златоуста, Максима Исповедника. А если не от святых отцов, то, допустим, учиться у А.П. Лопухина или П.А. Юнгерова, у митрополита Сурожского Антония или еще у кого-нибудь, написавшего о Боге замечательные вещи...

Надо читать, размышлять, применять прочитанное в жизни, понимать Бога так, как они о Нем пишут: надо пытаться постигнуть Его, как-то разобраться в вере, в которую верит православный человек, разобраться в Символе веры, в учении Церкви...

И если не стучится к тебе в дом катехизатор, то надо как-то заниматься катехизацией самостоятельно, с помощью прочитанных книг узнавать свою веру все полнее, глубже, шире, тоньше, существеннее. Книги для того и нужны, чтобы этим заниматься, – только есть одно «но»!

Даже прочитав две дюжины таких книг, ты никак не можешь называться богословом – вот и все!

Если тебя Церковь благословит, ты можешь даже учить в воскресной школе, заниматься катехизацией перед Крещением, преподавать в воскресной школе для взрослых или просто говорить со своими близкими или дальними, рассказывать им о вере. Никто не запрещает – это нормальное дело, и так нужно делать. Только не называй себя богословом и не отзывайся на это слово: богослов – тот, кто говорит о Боге не из прочитанных книг, а из собственного опыта.

Очевидно, уже тогда – и в IV, и в V вв. (и с каждым веком это будет все больше и страшнее), появлялись люди, которые получали звание богослова (но не почитания как богослова), но не имевшие опыта богообщения.

Естественно, сейчас это стало общим – сейчас сплошь и рядом даже чины, титулы и звания даются человеку, и это повелось давным-давно: еще в ХIХ в. богословие стало чином, званием, функцией, а не духовным статусом человека. Очевидно, что эти тенденции уже тогда просматривались внимательными отцами, и они свидетельствовали, что это суетная вещь. Подлинный богослов – всегда человек, который молится, и никак иначе.

Читая 60-й абзац, нам важно обратить внимание на то, что молиться надо не просто чтобы взойти к опыту богообщения и познать Бога.

Важно не просто как-нибудь молиться, не просто читать какие-то молитвы, а важно, как подчеркивает в 60-м абзаце преподобный Нил Синайский, молиться в духе и истине. Чтобы у человека был опыт богообщения, он должен молиться духом, и чтобы это действительно был опыт богообщения, он должен молиться в истине.

Молиться в духе и истине.

Что значит «молиться духом»? Тогда человеческий дух молится, когда человек в самой доступной ему глубине собран в молитву и взывает к Богу – когда все собрано. Конечно, он не может собрать всю свою глубину: он не достигнет ее дна (по крайней мере, в этой жизни). Но доступная ему глубина, куда проникает его дух, недра самого себя – должны быть собраны. Весь дух человеческий и ум, погруженный в эту глубину (кстати, по-гречески это часто синонимы – ум и дух человеческий), и вся воля человеческая, и все сердце должны быть собраны в этом молитвенном обращении к Богу – это и будет молитва духом.

Когда все человеческое устремлено к Богу и вся воля в момент молитвы совершенно оторвана от всего мирского, ум оторван от него мирского – и сердце, подчиняясь уму, вздымается к Богу, жаждет Его, воспламеняется мыслью о Нем, тогда, в этот самый момент молитвы, ничто постороннее не входит в человека. Вот это и будет молитва духом.

Конечно, человек изнемогает, отвлекается или еще как-то выпадает, выходит из этого состояния – начинает снова о чем-то думать, что-то иное чувствовать и стремится только чтобы эта молитва духом была, насколько это возможно, его постоянным состоянием – и из него не выпадать.

А молитва в истине? Здесь имеется в виду не только православность сознания, мировоззрения, мыслей человека, хотя это чрезвычайно важно.

У архимандрита Софрония (Сахарова) есть замечательное и не единожды встречающееся утверждение, что человек, имеющий искажения в догматах, всегда и безусловно имеет искажения и в жизни. Даже самый святой человек, если он не правомыслящий, имеет и искажение в жизни – просто оно до поры до времени незримо.

Кроме того, здесь очень важна истина как достоверность опыта пребывания в Боге – свидетельство достоверности человеческого пребывания в этот момент в Боге: он не просто должен быть в каком-то состоянии (быть восторженным, восхищенным, устремленным куда-то в молитвенном состоянии) – важно, чтобы в этой молитве он был истинным, то есть действительно, собирая всего себя, устремлял себя к Богу и был в этой устремленности истинным. Чтобы никакое лукавство, никакая нечистота, неполнота, никакой ложный опыт не примешивались к этому молитвенному дерзновению и предстоянию.

Вспомним 55-й абзац: «Кто любит Бога, тот всегда беседует с Ним, как с Отцом, отвращаясь от всякого страстного помышления».

Истинность состояния пребывания в любви – это исполнение заповедей.

Как говорит Христос, любящий Меня заповеди Мои соблюдет. Если я люблю Бога, то я вполне практически Его люблю – и исполняю Его заповеди: истинность моего молитвенного делания обусловлена тем, что я действительно, истинно люблю Бога. А истинность моей любви к Богу свидетельствуется полнотой моего приятия заповедей Божиих, хотя я могу их пока еще не все исполнить.

Да, человек еще не может исполнять все заповеди – и он в этом кается, и он об этом молится (собственно, это и удостоверяет истинность его молитвы), но он совершенно эти заповеди принимает – он абсолютно согласен с тем, что нельзя, например, осуждать, и ведет борьбу, чтобы не осуждать никого. Он согласен, что надо молиться за врагов, надо любить врагов, – и всеми силами старается, тщится исполнить это. Но всю полноту заповедей он принимает.

А если он не принимает полноту заповедей Христовых, то он не любит Христа – и он лицемерит на молитве, и тогда эта молитва не в истине: эта молитва ложная. И очень часто она именно такова у нас – мы устремляемся к Богу именно в душевном порыве, потому и молитва наша неистинная.

Бог действительно нам нужен, потому мы плачем и говорим с умилением, со слезами: «Прииди и вселися в ны, и очисти ны от всякия скверны». Вроде все? Помолились – и должен наступить мир: мы же вошли в общение с Богом – мир должен быть в сердце. Но выходя из кельи, мы начинаем кричать, возмущаться, смущаться – делать все то, что никак не соответствует тому, о чем мы сейчас молились.

И происходит это потому, что мы, на самом деле желая, чтобы Бог пришел к нам, не желаем принимать тех путей, по которым Он приходит.

Это и есть лицемерие, это и есть ложь: «Я хочу, чтобы Ты, Господи, ко мне пришел». Господь говорит: «Да, Я уже иду, Я уже собрался, жди Меня на этом пути». А мы говорим: «Нет, Господи, мне этот путь не нравится! Я Тебя буду ждать на другом пути».

Но если ты хочешь, чтобы Бог к тебе пришел, то Бог выбирает дорогу, а не ты. Ты должен ждать Его в той точке, в которой Он тебе назначил встречу, а не в той, в которой ты сам назначаешь встречу Богу. А если ты делаешь так, то лжешь: называя Бога Господом, на самом деле ты себя считаешь господином Бога – ты предлагаешь Ему правила, ставишь Ему условия: «Господи, только будь со мной – я не буду исполнять заповеди, да и не хочу… В конце концов, Ты же понимаешь, что важно не это, а то, что я хочу, чтобы Ты был со мной. Уж сделай так, чтобы быть со мной безо всех этих заповедей»… Бог говорит: «Как же так? Ведь по-другому невозможно…» – «Ну, Господи, сделай что-нибудь: я хочу, чтобы было так». А так не бывает.

На самом деле истинность нашей молитвы проверяется нашим неформальным отношением к заповедям Христа. Если мы принимаем Его заповеди, если верим в то, что так должны и так можем жить, если Бог нам поможет, то тогда наша молитва истинна. А если мы не принимаем заповеди, не верим, что это возможно, и не хотим, чтобы это было возможно, то у нас наступает внутренний разлад – и мы лжем, лукавим, лицемерим. Но тогда наша молитва не в истине.

Записала:
Инна Корепанова

Полную версию программы вы можете просмотреть или прослушать на сайте телеканала «Союз».

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475