Священник Константин Корепанов: Злой язык – смерть человеческого ума

Продолжение. Начало в №№31, 34 (2020 г.) – 23, 25–29, 31–36, 38–39, 41–48 (2021 г.), №№1–3, 33–39, 41–43, 45–48 (2022 г.), №1, 3 (2023 г.)

Сегодня мы заканчиваем читать слова преподобного Нила Синайского из второго тома «Добротолюбия». Возвращаемся чуть-чуть назад в том же пятом разделе, который мы читали все это время. И прочитаем несколько абзацев, посвященных удержанию языка.

26-й абзац: «Не обморочивай слуха своего пересудами, чтобы, продав себя этой страсти, не стать тебе рабом многих страстей, потому что одна страсть, нашедши для себя место в тебе, в то же гнездо (или стойло) введет и другие страсти; делается же рабом многих страстей владычественный ум тогда, когда сопрягшись с какой-либо страстью, совсем отбрасывает подвижнические труды».

Сегодня речь пойдет про язык совершенно не случайно, потому что язык и слово очень много значат в нашей жизни. А, по слову апостола Иакова, язык и произносимое им слово – ключ к внутренней жизни человека. Если он внутри причастен благодати Божией, то первое свидетельство об этой причастности есть удержание языка. Если человек не может удерживать свой язык никак и никогда, то это свидетельствует о том, что благодати в его сердце нет. Это мягко сказано, это я так говорю. Апостол Иаков говорит суровее, серьезнее и страшнее. Он говорит, что язык воспламеняется от геенны; и если человек овладеть языком, воздерживать, ограничить свой язык не может, то в его сердце ад.

Трудно с этими апостолами: все у них как-то сурово, категорично, чуть-чуть поговорить нельзя. Христос тоже говорит об этом, не так, конечно, категорично, как апостол Иаков, но, если задуматься, за всякое праздное слово, какое скажут люди, дадут они ответ в день суда. Не сказал «за каждое слово скверное», грубо говоря, выматерился – будешь отвечать, а за всякое праздное слово придется ответить.

Что такое «праздное»? Праздное – значит пустое, оно не несет в себе никакого содержания жизни: не утешает, не вдохновляет, не свидетельствует, не помогает. А если вы сказали плохие слова, то про них опять-таки Христос говорит: кто же скажет брату своему: «рака» («пустой человек»), подлежит синедриону; а кто скажет: «безумный», подлежит геенне огненной. Поэтому язык, по мысли апостолов, по мысли Евангелия, по мысли Нового Завета, и произносимое языком слово – это очень важный элемент духовной жизни.

С одной стороны, произносимое слово свидетельствует о том, что у нас внутри, – ад или жизнь. Как в притчах говорит Христос, слово показывает, какое сокровище внутри нас находится. А с другой стороны, этот же самый язык, если он не совсем воздержан, если он не обуздан жизнью, он не просто воспламеняется от геенны, а начинает сжигать заживо всю внутренность человека, губя и разрушая его. Вот об этом, собственно, 26-й абзац и говорит: когда мы с помощью языка обморочиваем слух свой, разрушаем, губим ум свой, в итоге полностью прекращая всякую жизнь сначала в подвиге, а потом и по вере.

Нам ведь в этом 26-м абзаце описывается ситуация, когда человек отпадает от христианской жизни только потому, что он занимается пересудами. Не потому, что, допустим, впал в блуд. На самом деле впадение в блуд – страшный, смертный грех. Но само по себе впадение в блуд настолько отвратительно, омерзительно, что у вчерашнего подвижника в значительном количестве случаев возникает отторжение от этого падения. И человек, во-первых, смиряется, а во-вторых, воспламеняется жаждой покаянной жизни и подвига еще больше, чем было до этого.

Другой пример. Человек впадает в какую-нибудь чревную страсть: или напился, или объелся. Это настолько тяжело, настолько противно, что он сразу вспоминает о покаянии и пытается не допустить подобных падений. Когда получается, когда нет, но он устремляется опять-таки к подвижническому труду. А вот пересуды… «А что такого-то? А ничего такого! Ну, просто пересудил кого-то. Мне рассказали, я передал другому, кое-что от себя добавил, но, как мне кажется, вполне объективно и хорошо». Перемывание косточек какому-нибудь грешнику или негодяю приводит к мысли: «Что такого-то? Наоборот, это „перемывание” показывает мне, насколько я велик, праведен, искренен, насколько я люблю Христа!» Так думает человек.

Через неделю-другую после пересудов ему становится сначала трудно молиться, он начинает пропускать молитвы, а через полгода вообще тяготится всем этим: «Посты какие-то придумали… Вот скоро опять Рождественский пост. Достало уже все это, сколько можно этих постов? Устал уже! Отдохну немножко от христианства, развеюсь… Потом уже снова включусь в подвиг».

Проходит время, и такой человек либо перестает ходить в храм, либо ходит изредка, на короткое время, оправдываясь тем, что тяжело, что голова болит, что вообще пандемия, да и непонятно как-то служба идет. «Я лучше дома побуду, почитаю, толку больше будет, чем от этого хождения в храм». Он потихоньку отпадает от церковной жизни, от жизни вообще, от веры. И когда ему спустя какое-то время говорят: «Причина есть какая-то?», он отвечает: «А нет никакой причины, ничего я не делал».

Он и вправду ничего не делал: не грешил, не блудил, не напивался, не воровал, не ссорился с родителями. Он ничего страшного не сделал. Если бы сделал страшное, то сразу бы испугался и вместо катастрофы отпадения, наоборот, усилил бы подвиг. А он не заметил, потому что никто ни во что не вменяет пересуды.

Мы знаем, что вот эти страшные грехи, омерзительные, всем хорошо известные действительно могут разрушить мою душу, повлиять на мои отношения с Богом. А вот язык, пересуды? Как будто никак это не может повлиять – мы сами это ни во что не ставим. В результате получается, что язык, которым мы перемываем косточки другим, с нашей точки зрения, никакого вреда нам не несет. На самом деле каждое произнесенное слово укоризны, осуждения пачкает нас, оно, как дырка, в которую просачивается грязь, чернота.

Вот мы сказали про кого-нибудь: «Этот негодяй опять взялся за свое. Эти чиновники вообще с ума сошли и не знают, что делают. Воры все! Все воры! Все!» Мы говорим это, имея в виду вполне конкретных чиновников, конкретных людей, которые нас когда-то обидели, и ничего не делаем. Мы стараемся бросить грязь в их сторону, не понимая, что на самом деле грязью забрызгиваем свою собственную душу, она как бы погружается в темноту.

И вот мы раз кого-то назвали, другой раз кому-то перемыли косточки, осудили, второй раз, третий, четвертый, пятый… Понятно, ни во что это не ставим: «Мы же справедливо назвали людей тем именем, которое они заслуживают. Что в этом такого-то?» Мы почему-то всегда подразумеваем, что осуждение плохо, когда мы хорошего человека называем негодяем, а если негодяя называем негодяем – это хорошо. «Правда же, собственно! Что такого-то?» А на самом деле это и есть гадость, грязь, мерзость, в которую мы погружаем постепенно свою душу, не замечая этого. Проходит какое-то время, и наша душа вся облеплена грязью, она вся погрузилась в эту грязь, она всосала эту грязь до самых-самых глубин. И, естественно, поскольку все утонуло в грязи, мы не можем ни молиться, ни верить, у нас все погрузилось в темноту.

И это в 90% случаев причина того, почему человек теряет молитву или молиться не может. Сейчас много говорят разные священники о молитве (правильно говорят, хорошо говорят, к месту говорят). Естественно, люди, слыша эти беседы, хотят пропитаться молитвенным духом, пытаются как-то организовать свою молитвенную жизнь – уж не только почитать, но и помолиться. А ничего не получается, потому что до этого было много-много суждений, пересудов, укоризн, греха словом.

Так и продолжается все это. Утром человек собрался, как-то худо-бедно помолился, а весь остальной день только и делает, что рассуждает, обсуждает, навешивает ярлыки, называет всякими нехорошими словами окружающих его. Вечером приходит, снова пытается молиться, а это еще труднее сделать, чем было накануне. А он не понимает: «Я же ничего не сделал плохого, просто говорил…». И вот эту запачканную одежду надо выстирать, она стирается легко. На самом-то деле зла никакого не сделано. Ты запачкал себя, но ты больше никому ничего плохого не сделал: ты обгадил свою душу, ты погубил свою душу. Никто другой от тебя не страдает, поэтому очиститься от этого легко.

Просто приходишь на Исповедь и говоришь: «Господи, прости! Я судил, укорял, превозносился, лицемерил и всячески пересуживал с раздражением и злобой разных людей. Прости меня, я так больше не буду!» И тут же вся чернота души отмывается, и можно молиться уже легко, хорошо, радостно, но больше к этому не возвращаться. Человек должен понять, что больше так делать нельзя. И все: началась молитвенная жизнь, – жизнь со Христом и все прочее хорошее, замечательное. Это легко сделать.

Но если он это сделал, а потом снова идет и начинает обсуждать, укорять, говорить с укоризной о людях, то опять все возвращается. Чтобы выйти из этого морока, из этой тьмы к свету, перестать судить, перестать с высокомерием, раздражением говорить о других людях, нужно просто поверить, что это зло, которым мы убиваем свою душу.

Не случайно здесь преподобный Нил Синайский говорит, что происходит убийство ума, ведь в момент произнесения укоризненных слов, обсуждения других отравляется именно ум – он является источником слова. Мы, нехорошо говоря о людях, не замечаем, что говорим об этом вовсе не потому, что действительно ревнуем о справедливости. Сами-то мы несправедливы по отношению к другим. Мы говорим это не потому, что ревнуем о спасении страны, народа, государства или еще чего-то. Нет! Если бы мы о чем-то таком думали, это не было бы пересудом, это было бы целенаправленной, молчаливой, организованной борьбой. Нет! Пересуды и показывают, что мы просто умом своим превозносимся над людьми, превозносимся и осуждаем, не любим их за это, то есть не любим, в сущности, грешников.

Вот это действие ума, возносящегося над другими, убивает ум. Главная задача христианина – смириться. Научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем, и обрящете покой душам вашим.

Если мы должны смириться, если только смиренномудрие защищает нас от грехов, страстей и разных гибельных действий врага, то когда ум начинает высокомерно над кем-то возноситься, высокомерно кого-то укорять, как бы свысока рассматривая недостатки, ошибки, грехи другого, то это – гордость, высокоумие, высокомерие, которые и убивают ум, делая его гордым, надменным, изгоняя тем самым из него жизнь.

Опять-таки, повторю, вернуться к обратному легко. Вот когда вы обидели кого-то, тогда действительно восстановить отношения и с ним, и с Богом труднее, потому что это зависит от другого человека. Но если вы сделали «бяку» всего лишь самому себе, то есть неосторожно, неразумно, глупо, бросая слова и включаясь в смертельное действие пересуда, всего лишь испачкали, убили свой ум, то и восстановить его можно. Надо, чтобы ум осознал пагубность осуждения, пагубность превозношения, смирился и больше никогда не смел включаться в пересуды. Тогда все постепенно наладится, все будет хорошо. Надо только поверить, что пересуды, сплетни, осуждение, превозношение – это смерть человеческого ума.

24-й и 25-й абзацы о том же: «С приятностью слушающий злословящего ушами всасывает яд зверя (из бездны)». «Ухо твое да не вкушает сего горького яда, чтоб и тебе не поднести другому такого же снадобья».

Пересуды состоят из двух действий, из двух актов, словесных, мысленных актов: слушать и говорить. В миру разные люди есть, но включенность христианина в осуждение начинается с того, что он начинает слушать. Он не собирается никого осуждать, знает, что это грех. Но приходит некий человек и начинает: «А ты знаешь, что натворил этот негодяй? И как только его земля носит?» Постепенно бастионы падают, и человек включается в это осуждение, и его уже тоже как бы несет, он начинает говорить. И здесь как раз важно помнить слова апостола Иакова, который не только говорит о важной роли языка, но и о том, что язык может воспламеняться от геенны. Поэтому, чтобы овладеть языком своим невоздержанным и не включаться в пересуды, надо овладеть и своим слухом, то есть не надо слушать.

В сущности, наша жизнь достаточно ограниченная, то есть это некий сегмент бытия, сегмент современной социально-политической, экономической палитры: вокруг нас не миллион людей, а ограниченное их число. Они, конечно, могут быть нехорошими людьми, чаще всего таковыми, как нам кажется, и являются. Но все-таки их немного. Поскольку мы постоянно с этими людьми обращаемся, то в повседневной жизни находим возможность в естественном порядке находить для большинства этих людей снисхождение, оправдание, понимание, заботу, молитву.

Включенность в пересуды, в осуждение и возникает тогда, когда речь идет о тех, кто не находится в зоне моего постоянного влияния, я не общаюсь с ними, они чужие для меня, я не испытываю к ним никакой ни симпатии, ни антипатии, я вообще их не знаю. И вот про этих людей, чужих, мне кто-то начинает говорить. Естественно, таких людей, поскольку личных отношений у меня с ними нет, судить, пересуживать гораздо проще, потому что сердце не болит за них, а я, как мне кажется, объективен. И я начинаю легко их судить. Вот таким образом включаясь в осуждение, я начинаю воспламенять свое сердце, поскольку нарушаю заповедь Божию, поскольку все равно в этот момент отравляю свой ум высокомерием, убиваю свое сердце.

Вот когда я это сделал в отношении какого-нибудь Ивана Петровича, которого знать не знаю, про которого мне сосед сказал, осудил его раз, два, три, четыре, осудил и еще каких-нибудь незнакомых людей, тогда мое сердце уже с легкостью начинает судить и окружающих. Я понимаю, что Иван Петрович на свете не один, что у меня в окружении полно таких Иванов Петровичей. Я, уже привыкший осуждать чужого для меня Ивана Петровича, с легкостью сужу тех, кого раньше мог понять и оправдать. Я не заметил, как потерял правильное отношение к людям, я выпал из нормальной жизни. Почему? Потому, что слушал осуждающего.

Вот про это и говорит здесь преподобный Нил Синайский: если я не могу выйти из процесса осуждения (когда-то давно он был запущен, а теперь все запущено уже, и я не знаю, как это остановить), надо остановить процесс слушания, не надо слушать осуждение других людей (бытовое или новостное, какое угодно). Я должен исключить из своей жизни слушание осуждения других.

И когда я смогу это сделать, тогда постепенно нормализую сферу и своей речи, постепенно вернусь к некоей нормальности, при которой снова буду жить потребностями, нуждами, реальностью окружающих и научаться их понимать, жалеть, а за тех, для кого не могу это сделать, хотя бы молиться.

Таким образом, постепенно моя жизнь нормализуется. Но если я этого не сделаю, как говорит преподобный Нил Синайский, если не отстраню себя от слушания злословящих, то это все равно что вливать внутрь себя яд сатаны, яд зверя из бездны.

Записала:
Инна Корепанова

Полную версию программы вы можете просмотреть или прослушать на сайте телеканала «Союз».

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475