Священник Константин Корепанов: Путь обращения к Богу начинается с покаяния − изменения ума

Продолжение. Начало в №№ 31, 34 (2020 г.) – №№ 23, 25–29, 31–36, 38–39, 41–48 (2021 г.), №1–9 (2022 г.)

Мы продолжаем читать Слово о трезвении преподобного Исихия. Напомню, что в прошлый раз мы остановились на небольшом (хотя важном) 127-м абзаце: «Ум омрачается и становится бесплодным, когда монах или поговорит с кем о мирских вещах, или мысленно сам в себе поразглагольствует о них, или когда у него тело с умом суетно займутся чем-либо чувственным, или когда он вообще предается суетности (и суетливости). Ибо в таком случае тотчас непосредственно за тем теряет он теплоту, сокрушение, дерзновение к Богу и ведение (забывает о Боге и порядках Божиих): так что поскольку внимаем мы умом, постольку просвещаемся, и поскольку не внимаем, – омрачаемся».

Об этом мы говорили: здесь важно обратить внимание на признаки того, что наш ум собран и сердце хранит память Божию (благодать, пребывание во Христе – как угодно можно это назвать).

Если сердце наше здраво и благодатно, это отражается в теплоте молитвы и ведении. Если человек осуетился в своих умствованиях, омрачился умом, то как раз отступление от Бога, потеря связи со Христом, погружение в смерть и отражаются в том, что у него пропадает молитвенная теплота и исчезает вéдение.

Что такое теплота? Ни преподобный Исихий, ни святитель Феофан Затворник об этом много не говорят: Феофан Затворник говорит о сокрушении и дерзновении к Богу. Но важно понимать, что теплота − это состояние человека в молитве, когда он ощущает милость Божию. Вследствие этого он обладает дерзновением: что бы мы ни понимали под ощущением теплоты, в любом случае молитва в результате этого перестает быть формальной.

А если, наоборот, она возвращается к формализму (простому произнесению слов – без всякого чувства, переживания), значит, теплота, сокрушение, дерзновение ушли и человек ничего не чувствует и не переживает: у него просто внимательное (или невнимательное) произнесение молитвенных слов, а чувства покаяния, умиления, дерзновения, переживания у него нет. Значит, человек либо потерял благодать Божию и его отношения с Богом разрушаются, либо он еще очень далеко от Бога и еще не примирился с Ним.

Второе качество – это ведение. Человек в этом состоянии всегда помнит о Боге, о Его заповедях: всегда имеет внутреннюю решимость не впадать в грех, избегать его и молится, чтобы греха не было, если приходит искушение. Человек, ведающий Бога, всегда напряженно всматривается в заповеди, у него всегда есть внутренняя решимость следовать им.

Когда он нарушает какую-то заповедь (а это неизбежно), он замечает изменения, с ним происшедшие: что-то пошло не так в душе. Он начинает рассматривать: что именно не так, где он что-то просмотрел? А когда находит, начинает молиться, каяться, чтобы прежнее состояние молитвенной теплоты, молитвенного пребывания в Боге вернулось.

Когда же человек в любой жизненной ситуации впадает в ропот, который оказывается неким постоянно действующим фоном его жизни, значит, он не знает Бога. Ведение всегда без ропота: человеку вовремя приходит мысль о действии Бога, о доверии к Нему, об уповании на Него.

Можно на основании этого небольшого 127-го абзаца сказать, что если человек имеет ведение, теплоту, он, несомненно, имеет и связь с Богом. Когда происходит что-то скорбное, нам всегда приходит на ум мысль, что это посылает Бог: что же тогда роптать? Надо потерпеть.

Если мы всякий раз, зайдя на 5 минут в храм и начав молиться, испытываем переживание, плач и сокрушение перед Богом, это свидетельствует, что мы во Христе, в благодати, которую нужно хранить – в том числе и так, как написано в 127-м абзаце: избегать болтовни, суеты и никчемных разговоров. Потерять эту драгоценную благодать, проявляющуюся в теплоте и ведении, очень легко, а вернуть сложно.

Дальше – 144-й абзац: «Если же ум наш неопытен в деле бодренного трезвения, то тотчас сцепляется пристрастно с представившимся ему прилогом, какой бы он ни был, и начинает с ним собеседовать, получая неподобные вопросы и давая такие же ответы. Тогда наши помыслы смешиваются с демонскими мечтаниями, которые вследствие того еще более распложаются и размножаются, чтобы показаться прельщаемому и уловляемому уму более любезными, красивыми и привлекательными... Таким же точно образом и наши помыслы подбегают по неопытности ко всем бесовским в уме мечтаниям и, как я сказал, перемешиваются с ними, так что можно положить, что те и другие вместе держат (между собою) совещание, – чтобы такое следовало устроить, чтобы привести в дело посредством тела то, что так красным и сладким показалось им под действием бесовского обольщения. Так-то устрояются наконец внутри падения души; после чего, будто по необходимости какой, износится уже и во вне то, что созрело там внутри сердца».

Преподобный Исихий предлагает нам некий идеальный вариант. Он исходит из того, что в уме человека чистота, порядок, лад, свет и мир, – и вдруг в сознание вползает некий гнилой, плохой, бесовский помысел. Вместо того чтобы прогнать его сразу, наши мысли начинают пытаться беседовать с ним, спорить.

В результате происходит затемнение всех остальных мыслей в нашей голове: чернота как бы размывается по чистоте человеческого ума, и все становится немножко сероватым. А поскольку темный помысел не изгоняется, сероватость становится все темнее и темнее. В конце концов все запутывается в неразрешимый клубок, где все испачкалось о худость помысла, который в нас проник, – как об этом говорится в русской пословице: «Паршивая овца все стадо портит».

Возьмем достаточно редкий пример: человеку приходит в голову мысль украсть вещь в магазине. Конечно, нормальный человек этого не планирует, – но бывает, что и у него может возникнуть импульсивное движение, которое приводит к тому, что он вдруг неожиданно для себя берет вещь с прилавка и проносит ее через кассу неоплаченной. Это редкий случай, но не уникальный. Этот импульс, который поражает человека, непродуманность ситуации яснее свидетельствуют, что работа внутри него уже проведена: мысль действительно уже имеет под собой почву.

Как рождается импульс, благодаря которому человек проявляет действие, которое, может, он вовсе не хотел проявлять?

Пришел друг и рассказал, как он сегодня или вчера украл вещь. Он показал ее и рассказал, как это было весело, забавно, интересно. Вместе они посмеялись, друг ушел. Человек спокойно живет дальше, но он не изгнал эту мысль из головы: она в него проникла, и человек начинает иногда об этом размышлять. Ходя мимо прилавков, он начинает наблюдать, как работают проверяющие автоматы, кассы, охранник, – он просто пытается смоделировать ситуацию, как его друг мог украсть.

Дальше − больше. Человек, не применяя это к себе, начинает думать, что, наверное, друг был прав. Вместо того чтобы как-то выразить свое суждение, что поступок этот плох, человек начинает как бы невольно оправдывать его: «А сколько у нас воруют? А что делать, если у него денег не хватает? Как теперь быть-то? Это ведь общество виновато, что человек должен опускаться до состояния вора. А какие цены? Все же не купишь. Сейчас очень тяжело жить».

В результате человек привыкает к размышлению, что сделал его друг, и к оправданию этого. Конечно, его вдохновляет и сам экстрим. Он не думает сам воровать, ему это и в голову не приходит, но он уже внутренне готов к совершению такого же поступка, просто пока еще не сложились обстоятельства. Но внутри человека уже есть этот грех, который смердит, продолжая отравлять все то, что есть в человеческом сознании.

Мы вместе с преподобным Исихием разобрали некий чистый, идеальный случай – чистый в том смысле, что в реальности ко времени, когда человек крестится, придет в Церковь, станет верующим, начнет выстраивать как-то свою жизнь (читать преподобного Исихия, учиться молитве Иисусовой или делать еще что-то очень важное, духовное, ценное), у него уже есть великое множество серо-черных мыслей.

Он всю свою жизнь сознательно допускал лживые, лукавые, соблазнительные помыслы, поэтому все остальные мысли у него изрядно испачкались. Любой внешний наблюдатель констатировал бы, что в голове у человека уже путаница и нет ни одной светлой мысли, а поток бесовских соблазнительных мыслей извне не пресекся и по-прежнему ломится в сердце и сознание человека.

Если бы мы с момента прихода в Церковь стали читать Священное Писание, произносить молитву не только языком, но и сердцем, если бы мы действительно что-то стали менять в себе, все могло бы сдвинуться с мертвой точки. Но, увы, этого не происходит.

А начинается путь обращения к Богу с покаяния − изменения ума (др.-греч. μετάνοια – «сожаление (о совершившемся), раскаяние», греч. μετάνοια – «перемена ума», «перемена мысли», «переосмысление»), и не исключительно когда человек от себя или от каких-то вожделенных ему вещей повернулся к Богу.

Покаяние ведь состоит не в том, чтобы раскаяться в грехе (причем большую часть грехов, которые реально мы совершили, мы просто не знаем: мы не знаем, что оказывается грехом, а в том, что мы исповедуем, мы почти всегда себя оправдываем). Покаяние как раз и начинается с того, что мы прекращаем доступ темным, страшным, соблазнительным, греховным помыслам в наше сознание: мы запрещаем себе черные мысли и очищаем при этом те мысли, которые есть у нас в голове.

Если, очистив мысль, мы увидели, что она темная и грязная, то мы изгоняем ее вон. Если мы видим, что она светлая, мы очищаем ее до блеска, и она становится еще светлее и начинает светиться. Выгнав все поганые мысли из нашего сознания, оставив в нем только светлые и хорошие, тогда мы выставляем стража на входе нашего сердца и действительно можем беречь сокровенное нашего ума от вторжений врагов − от всех лживых, лукавых, темных, мерзких, грязных помыслов.

А мы так не делаем – у нас в голове тьма: мысли, которые мы считаем хорошими, вовсе не таковы.

Мы думаем, что Бог нас накажет или что Богу нет до нас дела. Мы думаем, что надо поститься – и что все грешники, а я хороший, и этих грешников нужно судить. Мы думаем, что стали лучше, изменились, старались, а нас никто не любит. Мы думаем, что все нам вокруг должны, все мешают нам жить по-христиански и так далее. Все эти мысли неверные, неправильные, темные. Но мы-то принимаем их за свои. Нам кажется, что мы вчера были неверующие, а сегодня помолились, пришли на Исповедь, сказали грехи (какие вспомнили), причастились − и мы уже вполне христиане.

Мы начинаем принимать все наши мысли за христианские, верить им: они никакого отношения к христианству не имеют, но мы-то об этом не знаем. Мы Священное Писание не читаем (не говорю уж о том, чтобы его знать), людей, которые живут по Евангелию, не знаем – и много чего мы не знаем, не понимаем, не хотим меняться...

Таким образом, в нашем сознании все запутано в какой-то противоречивый клубок плохих помыслов, которые проникли в наше сознание – и всю эту мерзость в нашей голове, эту ложь мы считаем христианством; когда что-либо не соответствует нашим моделям, мыслям, мы начинаем критиковать, возмущаться: «Почему? Зачем? Как? Для чего?» Это возмущение показывает нам, что на самом деле у нас покаяния не произошло: любой ропот, возмущение, осуждение показывают, что мы, судя другого, считаем это добром и благом… Сколько раз вы сами могли быть свидетелями такой ситуации (или с вами могла произойти такая ситуация), когда человек говорит: «Видишь грешника? Его нельзя судить». Мы говорим: «Так как же его не судить? Вы понимаете, что получится, если я не буду его судить?! Как же тогда жить, если его не судить?»

Человек не понимает, ибо в его сознании есть некая модель поведения, которую он в силу тьмы собственных мыслей и сознания считает правильной, церковной (и сейчас совершенно не важно, откуда он первоначально взял эту мысль – может, он ее сам придумал, может, ему показалось, что это христианство). В любом случае, он живет, думая, что это благо, хотя вся его внутренняя храмина затуманена, запутана – и внутрь нужно обязательно пролить свет.

Записала:
Инна Корепанова

Полную версию программы вы можете просмотреть или прослушать на сайте телеканала «Союз».

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475