Священник Константин Корепанов. «Смирение паче гордости»: образ смирения, в котором гордыни больше, чем в любом гордом человеке

Продолжим читать наставления святого преподобного Иоанна Кассиана.

Напомню, в прошлый раз мы читали 131-й абзац, где Иоанн Кассиан, ссылаясь на слова Псалтири, на известное изречение «Господь рассыпа кости человекоугодников» (Пс. 52, 6), рассказывал о вреде и пагубности тщеславия.

Мы с вами говорили, что когда человек начинает все делать ради тщеславия, то никакой пользы, никакого созидания, развития, углубления души не происходит. Заканчивая разговор о тщеславии и переходя к гордыне, хотелось бы сказать несколько слов об особенностях тщеславия в обычных житейских проявлениях.

Первое, о чем бы мне хотелось сказать: что происходит с нашими детьми. Очень важно – то, что мы говорим о борьбе со страстью тщеславия или о том, как не надо слушать тщеславие, и обо всех прочих упражнениях аскетических, все это порой совсем не подходит к детям. Часто, когда люди начитаются духовной литературы и пытаются воспитывать этой духовной литературой не себя, а своих детей, возникают проблемы непонимания, что ребенок живет в другом мире. Конечно, у ребенка элементы аскетики должны быть, но в целом понимание духовных явлений, чувствования духовных явлений в детском возрасте дано только избранникам Божиим (как преподобный Сергий Радонежский или преподобный Серафим Саровский).

А наши дети – не избранники Божии, они обыкновенные дети. Поэтому подход к ним в отношении страстей, которые мы перечислили, должен быть несколько иной.

Конечно, какую-то корректировку делать надо, но вот что принципиально хотелось бы сказать.

Именно тщеславие выводит ребенка из тех психологических, педагогических тупиков, в которых дети очень часто оказываются; не то что выводит – не дает свалиться в эти тупики.

Именно тщеславие приводит к тому, что ребенок не становится наркоманом, бандитом, разбойником, маргинальным подростком, членом разбойничьей компании, группировки, не становится глупым, пустым человеком: он хочет выделиться, он хочет что-то знать, хочет быть успешным – именно достойно успешным.

Именно тщеславие приводит ребенка к тому, что он занимается спортом и хочет достичь успехов. Именно поэтому он занимается музыкой и старается в этом достичь успехов. Именно поэтому он читает книги, делает домашнее задание, учится, старается угодить родителям и учителям. Все это – тщеславие, но все это в детском возрасте помогает человеку не свалиться в беспросветный мрак никчемного существования и не наслаждаться тем, что ты смотришь фильмы ужасов, материшься, пьешь пиво и издеваешься над животными или над слабыми.

Это по-прежнему тщеславие, но оно помогает в детском возрасте удержаться над тем болотом, куда засасывает тех, у кого никакой мотивации нет. Мечтать, чтобы мотивация у ребенка была чисто духовной, невозможно: он рожден испорченным человеком, как все мы, и семя гордыни (а стало быть, и тщеславия) живет в его сердце, оно не искоренено, если это не избранник Божий. Такие люди есть и до сих пор, но их, как и в прежние времена, не очень много.

Второе, что хотелось бы сказать про детей. В подростковом возрасте тщеславие помогает человеку взлететь, оно дает ему достаточную мотивацию, силы, решимость, чтобы сопротивляться среде, добиться чего-то, казалось бы, недостижимого. Тщеславие в подростковом возрасте есть, но оно помогает. Если оно остается дальше (а оно неизменно остается), становится демоном человека.

Он не свалится уже в наркоманию, уже не будет маргинальным подростком, уже не будет в плохой компании – уже все это позади, но тщеславие по-прежнему определяет его жизнь очень сильно.

Когда ребенок переходит из подросткового возраста в юность, необходимо научить его с этим тщеславием бороться, необходимо показать ему отвратительные стороны тщеславия. Мы как бы не боремся с ним тогда, когда тщеславие делает положительную работу, но когда эта работа закончена, мы пытаемся человеку показать вредность тщеславия и научить с ним бороться.

Для этого очень важно научить ребенка не с самим чистым тщеславием бороться, а научить его не осуждать других людей и заботиться о ближнем.

Это не эффективный методом борьбы с тщеславием, нет: с тщеславием придется встретиться лицом к лицу – это страшная борьба, и в реальности она состоится далеко впереди, когда человеку под 40, а то и за 40 лет. Это неизбежный ход жизни.

Если человек пришел в монастырь в 16 лет (а кто его возьмет в 16 лет?), если он воспитан в патриархальной среде, среди патриархального мира, никогда не общался с обыкновенными нынешними людьми в обыкновенной школе, в обыкновенном городе, ему, может быть, удастся это сделать раньше.

Я же говорю про обыкновенных людей. По-настоящему борьба будет позже.

Но лет в 16–18 нужно научить человека не судить тех подростков, юношей, девчонок, которые ведут не совсем правильный образ жизни. Вот это мы можем сделать. Это не повредит мотивации.

Если человек научится не судить, не превозноситься над другими и научится хоть как-то помогать тем, кто рядом с ним, это удержит его от самых крайних форм тщеславия и приведет к тому, что, когда он станет зрелым, он окажется вполне способным побороться с тщеславием.

Если юношу, подростка не научить заботиться о ближних, помогать, когда кто-то нуждается в помощи (хотя он, может, и недостоин помощи, но ему плохо: ему надо помочь), научить не судить таких людей и не хвастаться сильно и много, принимать похвалы, но самому похвалы не искать, – этого будет достаточно, чтобы ребенок, став взрослым и зрелым человеком, смог потягаться с тщеславием.

Если мы его этому не научим, то тщеславие его съест. И даже тогда, когда он мог бы это и сделать, его духовных сил, умственных сил, душевных сил будет недостаточно для того, чтобы бороться с тщеславием, оно его съест.

И третье, что в этом отношении важно понимать. Представим успешного подростка. Он успешен в школе, отличник, книжный человек, тайный изобретатель (мальчики очень любят с роботами или с программированием возиться), тихий, никуда не лезет, никуда не суется; очень хочет угодить учителям, родителям, в целом ни во что не вляпывается.

Создается иллюзия, что это очень хороший, спокойный, тихий человек.

Наш народ давно подметил, что в тихом омуте черти водятся. Как раз в этом случае имеется в виду тайное тщеславие – оно в каждом человеке дремлет. Если он не подвизается в борьбе с тщеславием, то оно в нем живет: как мы до всего этого читали, его невозможно победить – оно везде, оно многолико, оно пронизывает всю жизнь человека.

Нам кажется, что он хороший и все у него правильно. Но он тайно думает, что он не такой, как все: он знает – и очень гордится тем, что он не такой, как все. Ему нравится, что его хвалят и ставят в пример, хотя он тихо сидит и молчит. Ему этого очень хочется.

И очень часто и неожиданно это выстреливает в какие-то годы (у кого в юности, у кого в молодости, в 20 лет, у кого в 40 лет, кто-то так и не выходит замуж, кто-то так и не женится, а если выходит замуж или женится, часто неудачно). И это не «вдруг так тяготы жизни испортили»: это «я не как все» уже отравляло его тихое и спокойное бытие еще в подростковом возрасте. И там гнило, гнило – и оказалось, что он просто не в состоянии нормально социализироваться. Он так и сидит тихохонько дома, так и читает книги: он не может выстраивать отношения с людьми, которых внутренне не уважает. Он знает, что он «не такой, а они – плохие, испорченные, развратные, гадкие»: «Да не хочу я с ними общаться». И он не может социализироваться.

Кажется, что из-за его застенчивости, или из-за его скромности, или из-за его тихости с девочками он не умеет общаться или с мальчиками не умеет общаться.

Нет. В груди, далеко-далеко в недрах этой души, дремлет тщеславие. Оно и дремлет там специально: раскройся оно, он бы сам себя увидел со стороны, и ужаснулся, и захотел бы стать если не нормальным человеком, то по крайней мере здоровым – он бы мог исправиться. А демон тщеславия там живет, отравляет душу человека, ведет его к погибели, а ни окружающие, ни он сам об этом даже не догадываются.

Если бы Бог не вмешивался порой очень неприятными событиями в жизнь человека, то так бы многие и прожили до конца своих дней, не постигая, какой страшной тьмой отравлено, окутано все их бытие.

Мне бы хотелось лишний раз подчеркнуть: не пытайтесь сделать из ваших детей смиренных монахов. Не пытайтесь. Это никому, кроме Бога, не под силу. Когда вы навязываете им смиренный, как вам кажется, образ жизни, вы только учите их лицемерить. И больше ничего. И не удивляйтесь тогда, что они ничего не достигнут, а вам тоже этого хочется.

О чем бы еще мне хотелось сказать в отношении этих вывертов, этих личин тщеславия… Наиболее печально, когда тщеславие рядится в одежды смирения, когда человек разыгрывает покорность не потому, что он действительно смирился, а потому, что он тщеславен. Это то состояние, про которое тоже наш народ сказал в пословице – «смирение паче гордости»: образ смирения, в котором гордыни больше, чем в любом гордом человеке.

Это искажение, этот выверт тщеславия, которое гримируется в ризы, в одежды смирения, может происходить двояким образом. Первое – когда человеку нравится образ смиренного и он пытается его продемонстрировать: он не смирился, но представляться смиренным ему нравится, ему самому внутренне очень нравится этот образ. Он как бы смотрит на себя со стороны: не сказать, что любуется собой (это уже совсем бы было очевидно), но ему просто нравится, что он такой, он мнит себя смиренным, ибо изображает смиренного человека, поскольку знает, что в определенных кругах это котируется – это ликвидный товар; ему это нравится.

Такие люди – совершенно гордые, до невозможной степени гордые, но они, попадая в церковную среду, понимают, какой «продукт» там востребован – и начинают напускать на себя смиренный вид, используя смиренные слова, смиренные выражения речи или лица, играют роль смиренного человека.

Конечно, даже не очень искушенный человек разберется, что это подлог, что на самом деле никакого смирения тут нет. Но человек так входит во вкус, так вживается в свою роль, что эту личину трудно отодрать от него. И даже если говоришь ему, например: «Ты же сейчас лицемеришь, ты же не смирился!», он может согласиться и сказать: «Да, простите, я не смирился; и вообще я смиряться не умею, я никто и звать меня никак».

Но при этом внутри него – гордыня. Просто он принимает такой образ проживания собственной жизни, что иначе уже не может говорить, делать, но это не значит, что он стал смиренным, ведь внутри у него все по-прежнему отравлено гордыней. Ты ему говоришь что-то, делаешь замечание, мол, «это гордо, ты же не уважаешь человека, ты же превозносишься», а он говорит: «Да, простите меня, я ничтожное существо, жалкое, мерзкое, отвратительное, гадкое, ничего не умею, не знаю. Вот такой я несчастный человек». И тут же командует: «Ты пошел куда? Куда пошел, тебя спрашивают?!». Переход мгновенный, ибо на самом деле внутри сердца у него нет смирения. Просто он перед какими-то людьми в каких-то состояниях выражает это свое (как бы подложное) смиренномудрие, но тут же, выходя из храма или же прямо в храме, может руганью и бранью кричать на бабушку, дедушку, просто проходящего ребенка, может и ударить. Но когда ты на это оторопело смотришь, он говорит: «Да, простите, я такой невыдержанный; и вообще, как земля меня только носит, я отвратительный» – и тут же опять он начинает это делать.

Это отвратительно, это гнусно, но такие люди тоже есть.

На самом деле этот человек не только не смирился, он даже понятия не имеет, что такое смирение, и он никогда в жизни не переживает о судьбе обиженных им людей.

Он просто не чувствует этого – ему кажется, что он делает что-то не своего ради интереса: ради общего дела, ради того, что это надо делать. В результате получается, что он даже этого не понимает, и это полное неуважение, непонимание того, что другие уважения достойны.

Но смирение, которое «паче гордости», на самом деле – костюм, маска, которая считывается всеми. И все понимают, что этот человек никакой не смиренный и ничего смиренного в нем нет: даже в этих словах он говорит гордо, высокомерно, и всем это понятно. По сути, обмануть он может только себя самого – больше он никого не обманет.

Но есть второй способ, когда тщеславие рядится в одежды смирения. Это тогда, когда мы угождаем человеку, чтобы произвести на него впечатление, чтобы ему нечто доказать и нечто показать. Мы терпим все несообразности другого человека, все его грехи, всю его наглость, подлость, низость – мы терпим, мы ему уступаем, мы терпеливо несем этот самый наш крест, и создается полное ощущение, что человек смиряется. На него орут, а он опустит голову и молчит. Его обзывают самыми гнусными словами, говорят: «Пошел вон», – и он смиренно уходит.

Он никому не говорит и слова, он все терпеливо переносит. И у всех, кроме людей по-настоящему смиренных, создается полное ощущение, что они видят смиренного человека.

Именно этим продиктован вопрос, который я часто слышу и который часто задают, когда речь идет о смирении (именно когда люди спрашивают о смирении, говорят о смирении, подразумевают именно такое состояние): а почему тогда смирение заканчивается трагедиями, сумасшествием, порой убийством, очень часто – самоубийством? Почему тогда нам Христос указал путь смирения, если оно мало того что так некрасиво и безобразно, а еще и заканчивается чаще всего трагично?

Люди говорят про тщеславное смирение, а вовсе не про настоящее, о котором говорит Христос. Если вы сопоставите распятого Христа и такого человека, терпеливо выносящего поношения, вам может показаться, что это одно и то же, – но только если вы не знаете Христа, только если вы сами не смирились пока еще и к смирению Христа не прикасались. Когда же вы к нему прикоснетесь, то спутать эти два образа нельзя. И подробнее мы поговорим об этом в следующий раз.

Записала:
Инна Корепанова

Полную версию программы вы можете просмотреть или прослушать на сайте телеканала «Союз».

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475