Священник Илия Макаров: Изменение или Преображение?

Что такое изменение, понятно всем, а с термином «преображение» стоит разобраться: для православного сердца, православной души слово «преображение» имеет особый смысл. Тем более в дни, когда мы празднуем великий праздник Преображения Господня.

– Мне кажется, очень верно эти два понятия мы сегодня разделили. Ведь понимание терминов, слов со временем меняется – несмотря на то, что слово «преображение» имеет церковные корни, духовный посыл, сегодня часто его можно слышать в современной речи – говорят: «Ой, он преобразился», то есть изменился, стал другим.

Церковный смысл этого слова имеет отношение к празднику, который именуется Преображением – к Евангельскому событию, свидетелями которого стали ближайшие ученики Спасителя. А случилось Преображение Самого Господа Иисуса Христа на горе Фавор. Здесь мы сразу же вспоминаем учение святителя Григория Паламы о Фаворском свете, и нам важно понять, что это за свет и почему с Христом случилось преображение.

В некоторых толкованиях мы можем найти такой нюанс, что не Он изменился – Бог неизменен, Он совершенен по определению, в Нем нет и тени перемен, сени смертной, нет никакого изменения, поэтому не Он изменился, но наше (вернее, учеников, ставших свидетелями Преображения) восприятие Христа изменилось. Как? Качественно, то есть наши глаза открылись.

И можно сказать, что в праздник Преображения мы вновь переживаем это состояние: наши глаза открылись, у нас появилось иное зрение, иное видение Христа, Его природы, Его проповеди, Его главного посыла, который Он в Своем Евангелии осуществил: Преображение – не для Христа, Преображение случилось для нас, это преображение нас самих.

Поэтому в данном контексте слово «изменение» не имеет никакого отношения к этому событию. То, что мы меняемся… Мы должны измениться, должны изменить свою жизнь – поскольку мы видим перспективу, которую нам задал Сам Господь Иисус Христос. В чем перспектива? В нашем совершенствовании.

Преображение – это не изменение формы, несмотря на разные переводы этого церковного термина, разные интерпретации этого понятия. Преображение – не изменение нашей формы, нашей внешности и даже наших убеждений. Преображение – это переориентация нашего главного жизненного смысла, то есть мы меняем вектор своих устремлений. К Кому? К Христу, Которого увидели ученики на горе Фавор: к Христу Небесному, к Его Божественности, к чему мы призваны в своей земной жизни. И, мне кажется, именно церковное понимание события Преображения вернее, ибо оно нам помогает в духовной жизни. А просто варианты изменений, само понятие «изменение» ничего нового нам не дают.

Вы сказали, что в светском понимании преображением может быть любое изменение. Но что сделать человеку, если у него есть желание измениться – преобразиться в высоком смысле, но нет опыта ни духовной жизни, ни познания самого себя и мира? Мы сталкиваемся с тем, что желание есть и благое намерение, но при этом ничего сделать нельзя. Что-то же можно сделать?

– Наше преображение возможно только от преображенного Христа. Если мы мыслим Христа как вечный Источник благодати, если Христос – цель, к которой мы идем, то мы от Него получаем те заряд, силу, свет, которые нас делают качественно иными. Мы начинаем по-другому ощущать смыслы, нас окружающие, в том числе смысл самих себя и нашего бытия. Если мы действительно хотим измениться (опять уходим в эту терминологию), если хотим изменить свою жизнь, мысли, внутреннее состояние, это возможно сделать только с помощью внешнего по отношению к нам Источника. Внутренне это сделать невозможно – в нас недостаточно потенциала. Поэтому нам так необходим Христос, Который показал путь преображения.

И мы можем встать на путь преображения, только обратившись ко Христу. Причем обратившись лично – недостаточно прийти на праздник Преображения и освятить яблоки или даже все знать про праздник Преображения. Необходим личный контакт со Христом, личная связь с Ним – тогда человек осознает, что Источник внутреннего преображения – именно Господь Иисус Христос, других вариантов не существует.

Вопрос телезрителя из Белгорода: «Кажется, Альберт Эйнштейн говорил, что невозможно решить проблему на том уровне мышления, на котором она возникла. А что такое изменение мышления (по-гречески это метанойя)? На протяжении всего Евангелия Христос к чему нас призывает? Он говорит: «Покайтесь!» – значит, изменитесь. А вот с этим как раз у нас и проблема. Решение всех вопросов, которые у нас возникают, – в метанойе, покаянии: отсюда человек и преображается. Я так думаю».

– Мы уже вступаем в рассуждение о других красивых греческих терминах: «метанойя», «метаморфоза» и так далее. «Метанойя» часто переводится на аскетический, богословский язык как «покаянное изменение» и «преображение» в том числе. Это верно.

Но «метанойя» – это прежде всего «изменение ума». А если еще глубже покопаться в этимологии, в нюансах греческих слов, корней, то мы заметим, что «мета» – это не только «через», «устремление вверх», это еще и «обращение к». А «нус» – это не только наш ум, наши знания, но еще и смысл. Получается, «метанойя» – «обращение к смыслу».

Такое ощущение, что до этого мы жили бессмысленно и нам вообще было все равно, что с нами происходит, и вдруг мы осознали, что есть главный смысл, к которому мы должны обратиться. И вот это осознание начинает нас и наше бытие изменять. В этом плане, мне кажется, метанойя, как обращение к главному смыслу своего бытия, нас больше устремляет к внутреннему изменению, внутреннему деланию.

Опять же: мы можем менять себя внутри, когда у нас есть определенная цель или ориентир – сами для себя ориентиром мы быть не можем. Мы сами для себя не составляем смысл бытия, иначе это солипсизм, к чему некоторые мыслители призывали (в музыке, например, это Александр Скрябин, многими любимый – на самом деле он в своих философских рассуждениях проповедовал солипсизм: есть только я («соло»), всё – вокруг меня. Не случайно он своей музыкой дошел до конца света – даже хотел вызвать ею конец света: он сочинял свою знаменитую «Поэму экстаза», думая, что сейчас он сочинит, и весь мир объединится, и конец света придет. Но он не довел свой замысел до конца, достаточно рано ушел из этой жизни. Александр Скрябин – натура очень впечатлительная, трепетная, но в то же время трагическая). Мы в таких же ракурсах будем рассуждать, если сами для себя будем ориентиром и смыслом.

Конечно, смысл должен быть вовне. В ком? Если в ином человеке, значит, мы начинаем создавать идолов, полностью теряя себя ради другой личности, другого человека (сейчас, кстати, у психологов очень модно это обсуждать; может быть, время сейчас такое? Психологи советуют: займитесь собой, вы не должны полностью раствориться в другой личности – даже родителям такое советуют: мол, вы только детьми своими занимаетесь, найдите для себя время, вам же необходимо черпать силы, восстанавливать свои внутренние ресурсы, иначе у вас сил на детей не хватит).

В этой психологии есть отголоски неправильной жизненной ориентации, когда мы растворяемся в другом, полностью забываем себя, но, опять же, не тратим свои силы: мы знаем, что они от делания любви только восстанавливаются. «Забываем себя» – имеется в виду «забываем свой правильный жизненный ориентир, тот главный смысл, к которому должны стремиться».

В другом человеке мы смысл тоже не находим. В чем-то другом? В природе, в каких-то предметах, в каких-то деяниях, в карьере, в творчестве? Но если творчество неверно ориентировано? Вот, например, тот же Александр Скрябин: творчество – это его мир, и к чему это его лично привело? Не случайно Алексей Лосев, потрясающий православный философ, принявший монашеский постриг, призывал православного человека не слушать музыку Александра Скрябина – он был уверен, что она губительна для нашего слуха, для нашего сердца: смысл иной, нет правильной смысловой ориентации. Значит, мы не можем в чем-то найти смысл. Смысл может быть только в Боге.

И вот если наша метанойя, обретение смысла – это обретение Бога в нашей жизни, тогда мы встречаем преображенного Христа и наше покаяние очень верно. А просто пожалеть о своих грехах, поплакаться – это можно сделать и другу в жилетку, можно и дома на кухне за чашечкой ночного кофе.

Покаяние – не только плач о своих грехах. Не случайно ведь святые призывали к памяти смертной. Что такое память смертная? Страх перед тем, что ты сейчас умрешь без покаяния, что ты умрешь и не успеешь сделать добрые дела? Но это не совсем от нас зависит (я имею в виду момент нашей смерти). Это постоянное памятование о главной цели твоей жизни, о твоем смысле – который там, за порогом смерти. А что за ним? Мы встречаем преображенного Христа, нашего Бога: Богочеловека, Который Сам знает, что такое человечество, и показал нам верный путь в Небесное Царство. Только такое покаяние, мне кажется, способно изменить нас.

Вопрос телезрителя из Москвы: «Почему одни люди способны на преображение, а другие нет?».

– Хороший вопрос в том плане, что кто-то и не хочет преображаться. Мы никак не можем согласиться с тем, что есть люди, которые не хотят себе счастья. Мы думаем: «Как? Ведь каждый человек хочет быть счастливым, каждый мечтает жить вечно и хочет оказаться в раю».

Мы, верующие, не можем предположить, что есть люди (были и, наверное, будут до конца времен), которые категорически не хотят себе вечного счастья. Они не собираются встречаться с Богом после смерти, они в этой жизни абсолютные скептики, а еще лучше сказать – глобальные пессимисты и живут как живется. Они необязательно совершают какие-то подвиги, творят какие-то пакости – они просто живут как живется, и даже не берут «от жизни все»: не пытаются насладиться по максимуму. Им просто, по большому счету, все равно, что здесь с ними происходит – и уж тем более наплевать, что с ними будет после смерти. Я их даже атеистами-то не могу назвать, атеизм – это тоже вера в то, что после смерти ничего не будет. А этим людям просто наплевать. И мы не знаем, как с ними встретится Господь, но они точно с Ним не хотят быть. Как же они будут преображаться, если им это не нужно и они этого не хотят?

Есть люди, которые не могут преобразиться потому, что не осознают важность этого, просто не умеют: им никто это не подсказал, не встретился нужный человек, а сами они еще не подошли к этой идее. Вроде чувствуют, что что-то должно в них меняться, но они не знают – как.

А есть люди, которые очень сильно к этому стремятся. У них, может быть, не получается, но они все равно преображения хотят и что-то для этого делают. И самое интересное, что уже момент преображения для них наступил: одна лишь только мысль, желание этого и хоть какое-то старание – это уже шаг по пути преображения. А кто совершенно преобразился? Даже святые люди не могли про себя такого сказать. Поэтому для нас абсолютно преображенный – только Господь на Фаворской горе, Который позволил ученикам это увидеть. И мы к этому стремимся.

Вы сейчас описали людей холодных, горячих – и теплых. Вопрос: теплохладные люди все знают, все понимают, более того, все расскажут, но при этом не хотят меняться. Можно ли их сделать горячими?

– Теплохладность – самое непопулярное состояние с точки зрения Апокалипсиса святого Иоанна Богослова и всей новозаветной истории, новозаветного богословия: это человек знающий, – но не желающий что-либо менять. Теплохладность сложнее всего растормошить: человек безразличный – это самый страшный человек. Тот, кто против, все-таки горяч. Человек, который абсолютно разуверился, хотя бы понятен нам. А теплохладный очень опасен: это состояние губительно и для тех, кто соприкасается с такими людьми.

Очень много литературных героев и сегодняшних киногероев, которым «наплевать по жизни»: им не горячо и не холодно, и хочется, и не хочется, получилось, не получилось – им все равно. Такие герои фильмов становятся примером для подражания.

Сегодняшнее молодое поколение в основном абсолютно потрясающее, ибо оно умеет задавать вопросы – кому-то или самим себе. И все-таки я замечаю вирус теплохладности в молодых людях, когда их невозможно зацепить откровенным разговором, заинтересовать важной темой, необязательно философской, но важной, жизненной, с которой если не определишься, то твоя жизнь остановится, не будет дальше развиваться: не будет жизни, будет бессмысленное биологическое существование.

Если молодой человек не ищет смысла жизни, то он в этом состоянии для меня – теплохладный: его ничем не «зацепить» – не заинтересовать. Даже если он использует любые средства (в том числе извне), влияющие на сознание, организм, чувства, пытается попробовать себя в разных областях человеческого бытия (не всегда хороших – чаще всего отрицательных), он все равно в этом не находит ни смысла, ни самого себя, продолжает быть «никаким». Хороший термин: теплохладный – это значит «никакой». Это самое опасное состояние.

Когда человек не верит ни в Бога, ни в дьявола, то его просто не существует. Если с ним кто-то соприкасается, то этот вирус, к сожалению, может губительно отразиться на окружающих. Можно заразиться и стать революционером, безбожником, можно заразиться – и стать подвижником благочестия. И «никаким» стать можно, но это хуже всего.

Предполагаю, что теплохладного человека можно согреть лишь своей личной любовью, но представляете, сколько нужно усилий, чтобы твоя несовершенная, никчемная любовь хоть как-то его зацепила. Это жизненный подвиг, на который можно потратить много лет, чтобы полюбить этого никакого человека, а еще немножечко согреть. Тогда, наверное, он станет двигаться по пути разгоряченности. Но это очень трудно.

Вопрос телезрительницы: «Может ли работа, на которой мы проводим большую часть своей жизни, за которую платят деньги, преобразить, изменить человека и сделать его ближе к Богу?».

– Однозначно может. Митрополит Владимир (Котляров), бывший Санкт-Петербургский (сейчас он находится на покое), любит вспоминать одну фразу. Ее цитировало и много подвижников: священник, предстоящий у престола, и дворник, метущий у церковной ограды, делают одно и то же дело.

Наша работа, наш труд могут стать божескими в любом варианте, если это не греховное деяние. Есть однозначно греховные занятия. Например, проституция – это грех. Может ли такая «работа» преобразить и сделать тебя лучше? Только в экстренном случае. Например, как в вердиевской «Травиате»: содержанка путем страдальческой любви умирает в покаянной молитве. Это экстраординарные случаи.

Момент, который я люблю вспоминать (и обращать внимание на этимологию слова): работу мы именуем профессией, мы ее получаем и потом благодаря этой профессии зарабатываем себе на жизнь. Но сам корень слова «профессия» (professio) – латинский, и он имеет свое значение как «исповедание»: профессия – это не работа, это не то, что я делаю, и даже не то, что умею делать; это мое жизненное исповедание, мое убеждение, то, чем и ради чего я живу и без чего своей жизни не мыслю. Это происходит в том случае, если работа подметания улицы или молитвенного стояния у престола Божия становится нашим внутренним исповеданием.

Работайте Господеви со страхом и радуйтеся Ему с трепетом, говорит святой царь Давид в своем псалме, призывая нас работать. Если такова наша работа, то она, конечно же, становится полем внутреннего преображения, творческого потенциала, в котором мы и сами развиваемся, и можем вовлечь в эту деятельность других людей. Если мы благодаря своей работе еще имеем средства для существования – это прекрасно, но совершенно необязательно. Например, священник – работает, служит; военный – служит, защищает; актер в театре – служит, работает, выражает определенные смыслы через художественные образы. Все эти люди вовлекают в свою профессию, свою работу окружающих и делают их соучастниками смыслового преображения… Конечно же, работа может и должна быть полем преображения – нашего личного и других.

Записали:
Нина Кирсанова
и Людмила Кедысь

Полную версию программы вы можете просмотреть или прослушать на сайте телеканала «Союз».

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475