Протоиерей Артемий Владимиров: Мы Божии создания, но живем в век одичания

Сегодня наверняка многие телезрители находятся в радостном недоумении. Радостном от того, что Вас лишний раз на экране увидеть всегда приятно.

– Вы хорошо воспитаны, и я почти что верю Вашим комплиментам.

А в недоумении от того, что Вы сегодня находитесь в рамках музыкальной творческой передачи.

– А почему же в недоумении? Я с детских лет последовательно пытался освоить игру на фортепиано, закончил таким произведением: «Вот идет муравей, вот идет муравей, а навстречу ему, а навстречу ему прыгал грач». Затем на скрипке дошел до концерта Яньшина. Специалисты знают: это непростое в техническом отношении произведение. А потом на флейте. А мой брат-близнец вообще был лауреатом седьмого Международного конкурса Петра Ильича Чайковского и занял четвертое место. Так что не будем удивляться.

Но еще (как говорят) в начале было слово. Когда в Вашей жизни появилось поэтическое слово?

– Я могу Вам рассказать, если Вы не будете жалеть о последствиях.

Ни в коем случае.

– Когда нам было с братом по четыре года, мы совершили такое преступление. Подставочку для цветов из бисера, которой очень дорожила бабушка (это было наследство от ее мамы), распустили. Бисер растекся, расползся по полу, и бабушка сказала: «В вашей жизни будет первая и, надеюсь, последняя экзекуция. Снимайте колготки, сейчас вы ее пройдете». «А что такое экзекуция?» – спрашивали мы бабушку. «Узнаете». Она принесла ремешок. Она настолько нас любила, что ее рука очень мягко и ласково ласкала нас по наименее интеллектуальному месту, мы заливались смехом. «Ну, что, дети, вы поняли, что вы натворили?». «Поняли». «Что скажете?». «Бабушка, у меня родилось стихотворение», – сказал я. «Что?».

То есть через страдания Вы к этому пришли?

– Через страдания. И вот это стихотворение (я его запомнил). Тёмочка и Митенька, мы были близнецы. Я Вас предупреждал, что текст брутальный.

Митенькина попка
подушечки мягчей,
Тёмочкина попка
тверже кирпичей.

Замечательно.

– Я не знаю, что скажут телезрители, но я рассказал все, как было.

От того стихотворения сегодня Вы выросли в большого поэта, в члена Союза писателей. На Ваши стихи пишут песни.

– Знаете, нас, членов Союза писателей, как нерезаных поросят. И есть известная дистанция от писателя, от члена Союза писателей к писателю. Вырос ли я в поэта? Если вспомнить, что в античной терминологии поэт – это человек действия, а поэма переводится, как слово или действие, то да, мне бы как пастырю хотелось, чтобы слово было делом. Или как нас учили на филологическом факультете: стихотворение – это событие. Но я не считаю себя поэтом, хотя у меня есть небольшая книжица «Мосты через реку». Река времени, а мост – это слово, которое было в начале, которое останется в конце. И здесь более пятидесяти посвящений, обращений к русским поэтам от Пушкина до Евтушенко.

Должен признаться, что Ваша поэзия – очень благодатная почва для композиторов.

– Это очень приятно, остановитесь поподробнее.

Мне посчастливилось с Вами посотрудничать в качестве соавтора песни, и, действительно, песня льется (как Вы сказали), как река.

– Разрешите пожать Вашу руку, я надеюсь, что наше плодотворное сотворчество продлится до ста пятнадцати моих лет. Вам, наверное, будет тогда сто сорок четыре.

Благодарю Вас. Все-таки поэзия, на мой взгляд, – это отражение времени. Вы согласны?

– Поэзия не может не вбирать в себя импульс времени. Каждый поэт принадлежит своей эпохе. Но если он настоящий поэт (я сейчас не о себе любимом), то в его творениях есть нечто надвременное, то, что приобщает читателя вечности.

Я соглашусь с Вами. Читаешь Пушкина – у него видишь именно романтику XIX века.

– Безусловно. И стилистику, и реалии.

Читаешь Блока – и какая-то дрожь начала XX…

– Помните у Блока: «Слушайте, слушайте музыку революции». Другие ритмы…

А взять Маяковского – это вообще немного агрессивное, грубоватое, как и то время, в котором он жил.

– У него есть и лирика в ранних произведениях.

Есть, согласен.

– Мне нравится Маяковский по двум цитатам. Первая (это вообще мое жизненное кредо): «Светить всегда, светить везде, вот лозунг твой и солнца…». А вторая цитата в неизданных им рукописях (я нашел такое): «Я бы к батюшке пошел, пусть меня научит…».

А Ваша поэзия, мне так кажется, не совсем транслятор времени. Она именно находится (как Вы сказали) над временем?

– Аккумуляторы, коммутаторы, но я, честно говоря, старорежимный человек, и мне вспоминается в связи с нашим разговором дом-музей Алексея Федоровича Лосева, одного из знаменитых на Руси исследователей античности, и в его комнате через всю стену надпись: «Я сослан в XX век». А мы сосланы в XXI его рэпом, два топа, три прихлопа. В этом отношении русский литературный язык – великое богатство и сокровище. И с моей точки зрения, каждый, кто хочет трудиться на поприще слова (возможно, и в сфере музыкального искусства) все-таки должен опираться на традиции, черпать оттуда – от Михаила Юрьевича Лермонтова, от Федора Ивановича Тютчева, от Ахматовой, от позднего Пастернака ту краткость и силу слова, которые исключают всякую пошлость, всякие новаторства, уничтожающие и содержание, и форму.

Вы сейчас сказали о современной тенденции, о поэзии рэпа. Вы не считаете это поэзией?

– Я допускаю, что в каждой форме можно найти определенные золотники содержания. Но иногда форма рваная, усеченная, алогичная…

А, может быть, это отражение нынешнего времени?

– Не оставляет шанса на высоту содержания. Помните, Пушкин говорил: «Искусство должно быть величаво». Безусловно, иной соберет консервные банки, нанижет их на колючую проволоку, приводит их в сотрясение и говорит: «Это отражение действительности». Эта кантата называется «Я у мамы Иванушка-дурачок».

А как же рок-музыканты конца восьмидесятых? Бутусов, Цой?

– Понятие «рок», Вы как композитор и специалист знаете, очень объемное, совсем не такое примитивное, как представляется иногда рассерженным кумушкам, стучащим долотом по батарее, чтобы там внизу молодежь свой едкий рок выключила после одиннадцати часов вечера. Есть философские направления, есть определенные лирические тенденции, и я поэтому не склоняюсь к огульному осуждению. Хотя рок – это скала, о которую разбилось немало умов и сердец. Если Вы спросите меня о моих любимых композиторах, то помимо Вас я еще люблю Вольфганга Амадея Моцарта.

Большая честь находиться в этом списке.

– И как священник скажу, что, когда тебе уже не двадцать и не тридцать пять, а когда уже где-то впереди маячит столетний юбилей, то становишься очень восприимчивым к разным проявлениям культуры и благодушным. И что касается меня, то я стараюсь в каждом произведении искусства найти скрытый алмаз. И в этом отношении мы должны быть открыты, как учит нас Святейший Патриарх, к восприятию молодежи, понять, чем дышит она, и, конечно, дай Бог, поделиться с ней по пословице «Чем богаты, тем и рады».

Отец Артемий, Вы можете с нами поделиться своим творчеством? Можете нам что-нибудь прочитать?

– Это очень опасное дело.

Но мы слышали Ваше раннее произведение. Хочется послушать, чем сейчас живете.

– Пишущая братия только дорвется до собственных смертных творений, и наша передача не уместится в формат тридцати двух минут.

Но я думаю, телезрители будут только рады.

– У нас с вами весна, как говорил Федор Иванович Тютчев, стучится во врата, злодейка-зима вступает с ней в противоборство – это, по-моему, молодежный армреслинг, кто перетянет, то снег, то тепло. А все-таки мы чувствуем, что последнее слово останется не за заморозками, и Пасха несет с собой весеннюю благодать.

И вновь я жду пришествия весны,
Ее живительного легкого дыханья,
Устав от долгой утомительной зимы
С коротким днем и ночью слишком ранней.
Молчание царит среди полей,
Печальный лес стоит заиндевелый,
Но вдруг лазутчицей среди ветвей
Весна подкралась и взялась за дело:
Ручьи звенят, слышна капели трель,
Река из ледяного вышла гнета,
И птицы радостно приветствуют апрель,
В небесной вышине порхая беззаботно.
Как часто потерявши радость в жизни,
Наговорив друг другу гневных слов,
Став жертвою обиды, укоризны,
Мы душу запираем на засов.
И вот согнувшись под своим крестом,
Скорбим, забыв, что в нем спасенье,
Сораспинаясь в муках со Христом,
Смерть побеждаем, чаем воскресенья.

А как научить свое сердце так тонко чувствовать окружающий мир?

– Для этого существует несколько рецептов. Первое: не смотреть бессистемно каналы телевизоров, только можно безопасно взирать на программы «Союза». Прежде был «союз нерушимый республик свободных». Во-вторых, мне кажется, больше общения с природой. Потому что «не то, что мните вы, природа: не слепок, не бездушный лик – в ней есть душа, в ней есть язык».

Вы – композитор, хорошо знаете, как Петр Ильич Чайковский ненавидел женскую болтовню о шмотках, о тортиках. И сбегал в своем клинском имении, шел вокруг пруда. Падали листья и в его душе начинали звучать симфонии, произведения малого жанра. Уединение, и особенно на лоне природы, – это рецепт, который примут с удовольствием все творческие люди. И, конечно, беречь свою совесть чистой. Есть такая вечная дилемма – свобода творчества, но несвобода от добра и зла. Едва лишь только творческий человек декларирует, что он имеет право переступить красную черту и оказаться, как Заратустра, по ту сторону добра и зла, он начинает скользить по наклонной плоскости и выгорает. Его творчество мельчает, блекнет, вянет, жухнет. Вот почему, мне кажется, что таинства Церкви, обновляющие душу, Исповедь, Причащение, Пасхальная служба, стихи и молитвы – это conditionsinequanon, условия без которых творчество никогда не сможет обогатиться мажорной, светлой, жизнеутверждающей палитрой.

А кто был для Вас образом в детстве? С кого Вы брали пример?

– Я человек банальный.

Не скажите.

– Единственное, что меня отличает, я не был никогда под следствием, не нахожусь в розыске, будучи педагогом, исповедую жизненное кредо в общении с детьми, чтобы будни людей превращать в праздник. Думается, что маме я хотел бы сейчас мысленно букет роз преподнести. Ты жива еще, моя старушка, жив и я привет тебе, привет. Потому что мамина улыбка, ее светлые глаза всегда меня сопровождали по жизни. И в период исканий, в 18-19 лет, в период отчаяния, тяжелых сомнений, когда самые мрачные думы наводняли мое сознание, пред мысленным взором вставало мамино лицо, и оно было щитом, запретившим мешавшей темной силе выбить меня из седла. И, конечно, Россия. Россия – это поле чудес, и я с Вашего позволения (Вы виноваты сами, потому что сказали: «Батюшка, что-нибудь прочитайте, что Вы желаете».) прочитаю, например, что-нибудь о Москве.

Москва, к тебе стремлюсь я сердцем и душой…

Кажется, что можно о Москве написать после:
Москва, люблю тебя, как сын…
Москва, как много в этом звуке
Для сердца русского лилось.

Но и нам, птенцам XXI века, иногда хочется признаться в любви к белокаменной, златоглавой.

Москва, к тебе стремлюсь я сердцем и душой,
Хотя признаться, суеты не выношу столичной.
Мне проще чайкой реять над тобой,
Приветствуя холмы со криком птичьим.
Столица, поскорей разгладь свои морщины,
Улыбнись мне в солнечных лучах,
Как жаль, не написать картины
Москвы, затерянной в исчезнувших садах.

Отец Артемий, Вы сказали, что в девятнадцатилетнем возрасте у Вас были сомнения.

– Это были даже не сомнения. Это были борения. Дело в том, что современная молодежь, к числу которой принадлежит и мой собеседник, органично, как правило, воспринимала веру. Не было внутренней ломки, кризиса. Душа, как губка, впитывала в себя истины о Божественном откровении. А мы отравлены коммунистической идеологией. Не все было плохое в той эпохе. Мы собирали макулатуру, металлолом. Это особая область для поэтов. Но когда вера пробуждалась в душе, ум вступал в противоречие с сердцем. Ум наш был заполонен такими формулами: бытие определяет сознание, труд сделал обезьяну человеком. Тьфу, какая пошлость! И для того, чтобы принять сердцем истину о том, что я вышел из Божиих рук, как Адам, тело которого слеплено из девственной глины, и Бог вдохнул в него бессмертную душу, приходилось через тернии идти к звездам. Как говорили у нас в Древнем Риме: «Per aspera ad astra». (Через тернии к звездам). И это было тяжело.

И как же Вы нашли свой путь? Кем мечтали стать?

– В детстве я хотел быть дядей Стёпой, потому что мой троюродный дедушка – Сергей Владимирович Михалков. И я, начитавшись «Дяди Стёпы», мечтал о героической профессии милиционера. Потом некоторое время хотел быть строителем так как любил конструкторы. Но больше всего любил природу и находился в ее лоне, собирал грибы и в результате хотел быть лесником. Но когда закончил филологический факультет и попал в школу, то понял, что дверь среднего учебного заведения за мной захлопнулась навсегда. Я вижу звонок, не звонит ли мне Ольга Юрьевна Васильева? Это наш министр образования. Нет, я просто нашел маленькую поэтическую зарисовку о том, что такое для меня урок, что такое дети, и как с этим может сочетаться поэзия.

С улыбкою вхожу я к детям,
Любимый возраст – пятый класс,
Конечно, девочек две трети,
Так нынче водится у нас.
В глазах читаю затаенный
К усам и рясе интерес.
Мне сердце греет позлащенный
Красивый православный крест.
«Какой вы класс? Неужто пятый?
Ведь я подарки вам принес,
Но прежде посчитаем пряди
В моей чудесной бороде.
Их ровно столько сколько пядей
Во лбу у батюшки, а те
Знак мудрости.
Вот крылья, я поднимаю рукава,
За мной хотите эскадрильи
Подняться к небу?». Раз и два
Неторопливых взмаха.
«Останьтесь, батюшка!» – кричат,
Разлуки ожидая в страхе.
Нет, не покину я галчат.
Пришла пора дарить подарки.
Лукошко достаю конфет,
Для вас мне ничего не жалко,
«Кто жить хотел бы до ста лет?».
Лес рук поднялся предо мною.
«Тогда подарок съесть нельзя,
Условия от вас не скрою», –
Я улыбаюсь в поллица.
«Его отдать должны вы маме.
Надеюсь, вас не огорчил?».
«Нет, батюшка, мы понимаем,
Бог вытерпеть да даст Вам сил».
Я обхожу детей, в ладони
Кладу по несколько конфет.
«Как твое имя?». – «Я Антоний».-
«Что ж, маме передай привет».
«Увы, настал черед прощанья
Благодарю всех за урок!».
Жаль, нету места в расписании,
Для батюшки придет ли срок?

Я хотел только то сказать, что, обретя призвание педагога, учителя русского языка и литературы (а от педагога до священника один шаг), сегодня я, собственно, и пишу в прозе, иногда в стихах, чтобы поделиться с самыми маленькими и любимыми своими прихожанами.

Я хотел о поэзии с Вами как с филологом поговорить, ведь язык – это непрестанно меняющийся организм.

– Безусловно.

Современное поколение специально использует ненормативную лексику и возводит ее в язык новой элиты.

– Я думаю, это справедливо только для тех, кто не успел почему-то произойти от обезьяны. (Шутка).

То есть это провокация, которая пройдет?

– Мы Божии создания, но живем в век одичания. Дело в том, что наша эпоха – это эпоха опущения всех норм и критериев этического, эстетического. И так бы мы падали вниз с ускорением девять и восемь метров в секунду в квадрате, если бы не мать-Церковь. Столп и утверждение истины, то здание, что существует вне времени и пространства, живыми камнями этого здания мы все являемся. Русская земля стоит православной духовностью. И за нас тысячелетняя культура – тот путь, который прошли наши предки. Сегодня каждый из нас должен своей главной задачей для себя поставить (когда речь идет о слове), войти в культурное пространство, поднять пласты русской культуры. И не просто, как астероид, пролететь сквозь них. Так дети походят через, сквозь, по Пушкину, Достоевскому. Думаю, педагоги во многом виноваты, но нужно войти в эту среду и вынести из нее, прочитав «Капитанскую дочку» Александра Сергеевича Пушкина, «Севастопольские рассказы» Льва Николаевича Толстого, «Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты, как мимолетное виденье, как гений чистой красоты…», вложив в собственные уста эти благозвучные строчки, когда мы первый раз признаемся в любви. Словом, став русским человеком по культуре и по духу, мы сможем в живом общении с нашими собственными детьми, друзьями делиться, вынимая из сокровищницы своего сердца словесные рубины, алмазы, изумруды, не как какую-то рухлядь, музейный экспонат, артефакт, но одушевляя наше слово интенцией правды и любви.

Я сейчас смотрю на виртуальных телевизионных участников нашей беседы. Посмотрите туда в камеру. Какие улыбки! Учительница русского языка и литературы говорит: «Ай, да Пушкин! Ай, да молодец!». Семилетняя Маша перестала даже сосать леденец-петушок, потому что она заворожена нашей с Вами беседой. А вот ирокез вижу зеленый!

Батюшка, благодарю Вас за теплую беседу!

– Надеюсь, не в последний раз.

Записала:
Светлана Тодосейчук

Полную версию программы вы можете просмотреть или прослушать на сайте телеканала «Союз»:
https://tv-soyuz.ru/peredachi/kanon-vstrecha-s-protoiereem-artemiem-vladimirovym-chast-1;
https://tv-soyuz.ru/peredachi/kanon-vstrecha-s-protoiereem-artemiem-vladimirovym-chast-2

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475