Священник Андрей Гребенюк: Должна ли православная служба быть удобной и комфортной?

Тема обсуждения, может быть, покажется необычной, но когда мы говорим о такой сложной теме, то невозможно не разобраться в понятиях. Долгое время ни о каком удобстве и уж тем более комфорте нельзя было даже и подумать – Церковь десятилетия была не просто гонима, а практически уничтожена. Наши храмы, я хорошо это помню, были больше похожи на руины. И православные христиане, которым Господь дал возможность 25–30 лет назад начать восстанавливать храмы (подарил такую радость нам Господь), столкнулись с тем, что первые службы были буквально на кирпичах – они шли на антиминсе практически под открытым небом. И никто не думал, что настанет время, когда благолепие наших храмов воссияет вновь, и нам будет хорошо, удобно молиться здесь. О комфорте, удобстве в духовном аспекте давайте сегодня и поговорим. Как Вы считаете, должна ли быть служба в наших храмах удобной?

– Давайте сначала действительно разберемся в понятиях. Что мы вкладываем в понятие «комфорт» во время богослужения? Как вы сами считаете, это что?

Мне кажется, здесь есть два момента. С одной стороны, если вспомнить, «утешитель» по-английски – «comforter» (или Paraclete) то есть слово «комфорт». Но мы вкладываем в понятие «утешитель» совершенно другой смысл. Удобство и комфорт я ассоциирую прежде всего с тем, чтобы во время службы мне были созданы все условия, чтобы можно было молиться в храме.

– Вот сейчас вы затронули очень интересную тему: «утешитель» – и «комфорт». А теперь вспомним, что говорит нам церковный Устав, Типикон. Например, в большие праздники (Пасха, Рождество) в конце объяснения богослужения (как правильно служить, сколько стихир петь, сколько канонов читать) есть такая ремарочка: «На трапезе утешение братии велие». И под «утешением братии» понимается бокал вина: человеку после напряженной недели, после напряженного молитвенного правила, или, допустим, после поста, когда заканчивается пост и начинается Пасха, полагается утешение, чтобы человеку стало полегче, поспокойнее, покомфортнее.

А теперь расскажу вам прит-чу. Эта притча из Патерика. Древнее время: IV или VI век. Монахи-пустынники, которые жили в глубине пустыни, приходят помолиться вместе с монахами, которые жили на берегу реки. Приходят к ним в гости, начинают молиться и потом говорят: «А мы не можем с вами молиться. Как вы можете жить в этом шуме?». Местные спрашивают: «А в чем, собственно, дело? Мы вроде бы не шумим». Они говорят: «Камыш на берегу реки шумит, мы не можем здесь находиться» – и ушли восвояси. Насколько мне это видится, те самые гости ушли туда, где им было более комфортно. Им было удобнее молиться там, в глубине пустыни, где не шумел камыш и была абсолютная тишина.

Часто под словом «комфорт» мы понимаем только удобство для тела: удобный ли диван, или можно сидеть на молитве или нельзя. Теперь обратимся к славянскому языку, точнее, к греческим словам, которые вошли в славянский язык. Слово «акафист» – «не сижу», «кафизма» – «сижу». И в каноне это переведено уже по-русски словом «седален». Так и написано: «Поем седален».

Значит, сидя.

– Теперь представьте: седален занимает, допустим, четверть странички, пели его знаменным распевом, это занимало несколько минут, и эти несколько минут человек мог сидеть. Кафизма в среднем читается (если ее читать мерно, не спеша, не торопясь) минут 15, то есть 15 минут человек сидит. Во время всенощного бдения кафизм читается 3: если строго по Уставу подходить и служить именно по Уставу, все читая и пропевая как положено, то во все ночное богослужение (всенощное бдение) человек как минимум треть времени проводил сидя. Это к вопросу о комфорте или нет?

С одной стороны, да. Еще по поводу удобства. Удобно ли мне обратиться к другому человеку? Удобство в нашем понимании имеет гораздо более широкий смысл, нежели просто гедонический аспект этого слова. Как ведут себя дети – это всегда очень показательно для меня: дети очень быстро устают на богослужении, и, если их привести в храм с самого начала, они начинают бегать, прыгать. Я помню, когда сам приходил на богослужение с маленькой дочкой: получалось, что я практически не молился – нужно было за дочкой присматривать; я все понимаю, но при этом служба для меня, тогда молодого отца, была неудобна (я вынужден это сказать) – некуда было деть ребенка. Я знаю, что в вашем храме существует детская комната, и это удобно для богослужений, поэтому могу сказать, что богослужение в храме должно быть удобным. Расскажите о вашей детской комнате – как вообще возникла эта мысль? Это взято из традиции других церквей?

– Честно говоря, в других церквах я именно такого решения не встречал, поэтому можно считать это авторским. А родилось очень просто – у меня самого двое детей, причем двое мальчишек, непосед, которых вообще удержать на одном месте невозможно. Моя супруга на богослужение с ними может прийти очень иногда – самой неудобно, а еще ведь у родителей есть еще совесть, и ты понимаешь, что твои дети мешают совсем посторонним людям (понятно, что Православная Церковь, что все мы друг другу братья и сестры). По крайней мере, в том храме, в Лесколово, где я настоятель, бабушки с пониманием относятся...

Я знаю, что какие-то дети на солее играли в автомобили.

– Да. Моя служба началась с того, что пришли детишки 3-х – 5-ти лет. Я выхожу из алтаря во время Литургии – идет Евхаристический канон, а передо мной малышня играет в машинки. Полный храм народа. Смешно, с одной стороны, с другой стороны, – радостно. А с третьей – я понимаю, что все-таки Евхаристический канон, Божественная литургия и то, что происходит на солее, не совсем уместно. Кого-то это раздражает, у кого-то вызывает дискомфорт, неприятные эмоции, и даже если человек их погасит в себе и не станет прогонять этих детей, ругаться, то я как настоятель должен заботиться не только о детях, а еще и о бабушках, и обо всех, кто пришел. И отсюда родилась идея – отдать свой кабинет под детскую комнату. Мы его отремонтировали, расписали стены библейскими сюжетами (там не просто картинки, а наглядное пособие – сотворение мира), чтобы дети привыкали к красоте. И они во время Литургии там могут спокойно играть под присмотром кого-то из родителей (дежурной мамы), а остальные родители могут молиться, сменяя друг друга. Это удобно всем. Я не могу сказать, что с богословской точки зрения или с канонической это что-то нехорошее. Я считаю, что это хорошо.

Вопрос телезрителя из Белгорода: «Известно, что первая общая молитва была в Гефсиманском саду, когда Христос молился до кровавого пота, и Он сказал апостолам: «Молитесь», но вы помните, что они сделали – все спали. Вопрос: когда храм набит битком, люди топчутся друг другу по ногам, о каком удобстве и о какой молитве можно говорить? Я думаю, что они, скорее всего, думают не о молитве, а как бы ноги не оттоптали, или о спине».

– Интересный комментарий. Есть даже такая русская пословица, что лучше сидя думать о молитве, чем стоя – о больных ногах.

Если говорить о комфорте, то мы часто видим, что в храмах наших существуют скамьи. Я знаю храмы, где они стоят в центре и люди совершенно спокойно во время богослужения могут в случае необходимости присесть. Для людей, в особенности пожилых, это серьезное вспоможение.

– Позавчера я был в одном из петербургских храмов, и скамьи там стоят не просто по периметру, а в несколько рядов.

Но есть ли такие места в Литургии, когда мы не имеем права сидеть, даже если у нас больные ноги?

– Во время Божественной литургии нет моментов, когда можно было бы сидеть, – но, опять же, мы сейчас говорим об Уставе. Но вспомните святых отцов: в главном единство, во второстепенном – свобода, во всем – любовь. Если мы с любовью будем подходить к нашим дедушкам и бабушкам, к людям болящим, которые просто не могут выстоять Литургию... Понятно, что во время Евхаристического канона, который идет, может быть, минут 10–15, человек может напрячься, собрать все свои силы духовные и физические и все-таки встать, опереться на палочку и выстоять самый главный момент богослужения – Евхаристический канон, чтению Евангелия, подойти к Причащению. Но в такие моменты как антифоны, когда даже епископ по Уставу сидит, мы что, должны бабушек поднимать со скамеек и говорить, что сейчас сидеть нельзя? Я против этого. Я как настоятель, как священник за этим не следил и следить никогда не буду – человек сам должен сделать свой выбор, принять свое решение: готов ли он нести этот подвиг, или у него просто нет сил его нести?

К этому тоже вопрос, очень интересный и важный. В эпоху святых отцов (и если мы вспомним XVIII–XIX и даже начало XX в.), требования, которые предлагались для людей, соблюдались очень серьезно: то же 80-е правило – человек, который три недели подряд не причащался, исторгался из общины. Сейчас эти требования не выдвигаются. Когда-то всенощное бдение и Литургия было одно; теперь если человек не ходит на всенощное бдение, никто его не отлучает от Причастия во время Литургии, хотя он не был на всенощном бдении, – и он даже не кается в этом. Жизнь в нашей Церкви (во всяком случае, в последнее время) стала значительно легче. Мы спим после всенощного, утром идем на Литургию, не неделю постимся перед Причастием, а гораздо меньше. Нет ли в этом эгоизма и нашего расслабления? Не идем ли мы по пути поиска комфорта и удобства через леность?

– Здесь, наверное, нельзя, что называется перегнуть палку и решить, что сейчас все позволено. Хотя в Православии нет запретов. Апостол Павел так и пишет: «Все мне позволительно, но не все полезно; все мне позволительно, но ничто не должно обладать мною». Естественно, в этом рассуждении можно зайти очень далеко, но у каждого человека должны быть определенные понятия, определенные границы. Условно говоря, нельзя прийти на Божественную литургию прямо из ночного клуба или из ресторана. Тем не менее, вспомните, это ведь монастырские уставы, приходского устава нет.

В монастыре все строится вокруг богослужения. И монахи зарабатывали в древних монастырях только ручным трудом и совсем немного – ровно столько, сколько нужно было, чтобы прокормить самого себя и, может быть, болящих собратьев в монастыре. А сейчас, если человек семейный, у него дети, ему нужно работать и зарабатывать, он большую часть времени проводит именно на работе, и часто это работа изматывающая. И если он еще не будет спать вообще, и все всенощные бдения мы будем служить строго по монастырскому уставу, то как человеку выжить? А приходского устава, как такового, нет: наш идеал – устав монастырский.

17 февраля уже начинается Неделя о мытаре и фарисее, уже мы будем петь «На реках Вавилонских», будем петь «Покаяния двери отверзи ми» – начинается подготовка к Великому посту, хотя понятно, что впереди еще Масленица и все ждут, когда поесть блинов. И вдруг начинается пост – он, как всегда, начинается для нас вдруг, хотя подготовительные недели очень важны для нас. Во время поста жизнь православного христианина сильно меняется. У людей рабочих практически нет времени успеть на чтение Канона Андрея Критского. И опять вопрос удобства и неудобства: можно ли чтение Канона начинать не в 16 часов, а, скажем, в 19, чтобы успеть с работы?

– Тут, я думаю, на усмотрение настоятеля, скорее даже, на усмотрение общины: если всей общине будет удобно, то Устав не запрещает, в 16 часов начинать канон или в 19 часов.

Но вы затронули очень интересную тему – вспомнили, что начинаются подготовительные недели к Великому посту. Устав церковный, несмотря на то, что он был написан монахами и для монахов, не резко и не сразу меняет образ жизни. Сначала Неделя о мытаре и фарисее, когда поется «Покаяния отверзи ми двери»: это как первый звоночек, напоминающий, что скоро будет пост. Дальше – сплошная седмица, когда нет поста в среду и пятницу. Потом Неделя о блудном сыне – второй звоночек: добавляется песнь «На реках Вавилонских» – снова напоминание, что скоро будет пост, и уже обычная седмица с постными днями… Масленица, когда уже мяса есть нельзя, можно есть только молоко, сыр – и, если посмотреть Устав, в среду и пятницу на сырной седмице Литургия не служится, то есть уже напоминание, что скоро не каждый день мы сможем служить Литургию. И потом только – первая седмица Великого поста. Церковь готовит своих чад к перестроению даже бытовой жизни и молитвенной жизни.

А теперь представьте: современный наш мир, приходские храмы. Человек случайно попадает в церковь – например, заходит свечку поставить за умершую бабушку или чтобы экзамен сдать в университете, и вдруг ему говорят: ты одет не так, крестишься не так, сидеть тебе нельзя... А стоять всю службу человек просто физически не может – он не готов к этому никак: не всякий готов к такой резкой смене, не каждый сможет этот шок (назовем это словом «шок») пережить. Наверное, вот это в храме нужно обязательно учитывать и священнослужителям, и самое главное, пресловутым церковным «бабушкам», чтобы не оттолкнуть человека от Церкви: если ты видишь, что он пришел с улицы в первый раз, ты должен сделать все, чтобы этот человек остался в храме. Вспомните, опять же, апостола Павла. Он говорил: «Для иудеев я был как иудей, для эллинов как эллин, я стал всем для всех, чтобы привести к Господу хотя бы некоторых».

Когда мы думаем только о своем комфорте и только о том, «как мне удобно в церкви», то, наверное, это неправильное размышление, и часто из-за этого возникают не то что перебранки, но во всяком случае осуждение: «Что вы тут встали, мне за вами не видно», «подвиньтесь» и прочее – мое личное неудобство все-таки мешает мне во время богослужения.

– Церковь – это все-таки не сообщество идеальных людей, а сообщество кающихся грешников, но которые точно знают, куда они идут, у них есть вектор.

Если во время богослужения мне постоянно наступают на ноги, что мне делать, чтобы не раздражаться, не осуждать внутренне?

– Скажите, от какого слова произошло слово «смирение»?

Не знаю, но точно не от слова «смирно».

– Не от слова «смирно» и, вероятнее всего, не от слова «мир», хотя такая версия тоже есть: «все принимать с миром». Но есть более интересная версия и, на мой взгляд, она более правдива. Ученые-филологи говорят о том, что слово «смирение» произошло от слова «мера» и в русском языке изначально это слово писалось через букву «е» – «смерение». Это осознание своей меры: что ты можешь в этой ситуации сделать.

Если огромный собор, и он не наполнен, и каждый может стоять свободно, то наверняка найдется для вас уголок, где никто вам ноги не оттопчет, а если маленький храм в большом жилом массиве, то каждый человек хочет прийти на Литургию – из всех, кто стоит рядом, каждый пришел по зову сердца, ибо Господь его призвал. Наверное, только эта мысль поможет не раздражаться: что храм не для тебя, а для всех, – и для тебя в том числе, но не только для тебя. Господь сюда призвал каждого, и если уж такие условия – маленькая площадь, а народу много – слава Тебе, Господи!

Что ж, будем подводить итоги нашей сегодняшней беседы. Мы поняли, что комфорт и удобство не невозможны для православного богослужения. При этом мы прежде всего должны очень трепетно относиться к своей собственной молитве и к участию в богослужении – всем сердцем своим, и всею душою своею, и всеми силами своими, а если у меня болят ноги и я сяду, то никто не должен подойти ко мне, поругать и сказать, что я ужасный человек.

– Я начал с притчи и закончу притчей. К старцу подошли ученики, возмущенные тем, что некий брат расслаблен. Старец им говорит: «Возьмите вот тот прутик, согните его». Они согнули. «Еще согните». Они еще согнули. «Еще согните». – «Нет, отче, если мы будем его дальше сгибать, он сломается». Старец говорит: «Вот так и этот брат». Главное – с любовью подходить к человеку: и к нашим прихожанам, и к нашим бабушкам, и особенно к детям. Поэтому мы и стараемся создавать удобство, комфортную среду в храме, и, конечно же, в паломничестве, в том числе в интернете и в медиапространстве.

Сайт: китеж.рф.

– Да.

Спасибо большое, отец Андрей, благословите наших телезрителей по окончании передачи.

– Божие благословение всем вам, храни вас Господь!

Записала:
Нина Кирсанова

Полную версию программы вы можете просмотреть или прослушать на сайте телеканала «Союз».

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475