Игумен Силуан (Туманов): Наследие святого Силуана Афонского

Окончание. Начало в №39 (936)

Чтобы научиться, нужны учителя. В Церкви иерархия имеет, можно сказать, центральное значение в духовной жизни каждого христианина. Преподобный Силуан пишет очень любопытные слова о пастырях: «Великое лицо – иерей, служитель у престола Божия. Кто оскорбляет его, тот оскорбляет Духа Святого, живущего в нем. Если бы люди видели, в какой славе служит священник, то упали бы от этого видения. Если бы сам священник видел себя, в какой Небесной славе стоит он (совершает свое служение), то стал бы великим подвижником, чтобы ничем не оскорбить живущую в нем благодать Святого Духа». Вам не кажется, что в современном секулярном обществе священник все ниже низводится в смысле благоговейного почитания его как носителя Святого Духа?

– Как мы помним, несколько десятилетий назад священников вообще убивали, сажали в тюрьмы за то, что они не отрекались от Святого Духа. Как именно относится секулярное общество к священнику, вопрос не столь важный. Я думаю, очень отраден факт, что подавляющее большинство епископата и священнослужителей Русской Православной Церкви считают своим долгом хотя бы раз совершить паломничество на Гору Афон и приобщиться к тому удивительному образу жизни, той благодати, которая там есть. Это помогает им осознать и свою пастырскую и архипастырскую ответственность.

Я милостью Божией был на Святой Горе около 10-ти раз и могу сказать, что от этого, конечно же, не становишься святее. Но начинаешь что-то видеть, чего не видел раньше, замечать в себе, в первую очередь. Я считаю, что для покаяния (не для самокопания, а именно для осознания своих грехов, своей немощи), в том числе и для поддержки, для укрепления в выбранном пути, паломничество на Святую Гору важно. Так как, подчеркиваю, это довольно массовое явление (братия Святой Горы уже стонет – постоянное, постоянное паломничество из России). Думаю, тот взгляд, который преподобный Силуан имел на высоту священного сана, так или иначе сообщается и паломникам.

Таким образом, мы видим, что, по крайней мере, осознание высоты и святости своего служения есть у очень многих священнослужителей. Возможно, и у всех. Я не могу говорить за всех, но могу сказать, что в Петербурге я вообще не встречал неблагоговейных священнослужителей. Не приходилось. Может быть, просто повезло, но не встречал. Это люди, действительно жерт-венно относящиеся к своему служению. Тут и маститые протоиереи, и молодые священнослужители – это удивительные люди, которые иной раз даже показывают добрый пример более опытным священникам. Думаю, что видение преподобным Силуаном священного сана – в русле православного восприятия священства, оно характерно вообще всей Церкви. Конечно, в жизни любого священника бывают какие-то холмы, долины – если не падения, то понижение уровня (сейчас модно вообще говорить о каком-то «выгорании», но испытания и проблемы бывают у каждого). Если человек с верой и надеждой обращается ко Господу и старается все-таки ответственно относиться к своему служению, думаю, эти испытания можно преодолеть.

Один архимандрит, настоятель одного из известных монастырей, а ныне епископ в Казахстане, как-то сказал: «Страшно, когда у священника есть престолобоязнь». Почему я об этом вспомнил? Я думаю, когда священник (и преподобный об этом тоже говорит) регулярно, не реже раза в неделю, совершает Святую Евхаристию, предстоит перед престолом Божиим и чувствует, что он не просто один, сам по себе, служит, а является выразителем истовой, искренней, горячей веры стоящих за ним людей, что он предстоятель, стоит перед Богом за всех, кто за ним, чувствует свое единение с паствой, то он действительно, как столп горящий. Это помогает что-то менять в своей жизни.

Я начал свой вопрос именно с иерархии, с авторитета учительства. Как Вы считаете, есть ли у современных мирян понимание и осознание, что священник – действительно яркий носитель благодати Святого Духа, которая дается в священстве?

– Думаю, у разных людей по-разному это восприятие проявляется, но в целом – конечно. Другое дело, что есть другая опасность – видеть в священнике некоего оракула. «Батюшка, скажите, продавать корову или нет…». Тем более, если священник не отвечает на этот вопрос, говорит: «Погодите, вы не о том думаете…». – «А, это не такой священник, неправильный, давайте искать правильного». Это другая крайность. Но в целом у нас благочестивый верующий народ. Естественно, люди признают за священством высокий уровень учительства. Если священник не говорит ничего противного учению Церкви, то у него есть определенный кредит доверия среди прихожан.

Бывают, как преподобные Варсонофий и Иоанн говорили, какие-то заблуждения. Даже у святых отцов встречаются несогласования с Писанием, друг с другом: они пришли в Церковь уже с багажом внешней учености, у них не было причины, не было случая этот багаж проверить на соответствие чистоте учения. И они начинают какие-то свои мысли выдавать за учение Церкви. Например, очень хорошо это заметно по совершенно уродливым отклонениям – допустим, царебожие, когда Святой Царь Страстотерпец Николай называется «соискупителем человеческого рода», это уже совершеннейшая догматическая нелепица и ересь. Но это крайность. А в целом кредит доверия у духовенства есть.

Можете ли Вы рассказать, как святые участвуют в нашей жизни? Конечно же, на примере преподобного Силуана, ведь у Вас тоже есть свой опыт, переживание общения с ним.

– Есть вещи, о которых лучше не рассказывать, в первую очередь потому, что нецеломудренное отношение к ним, высказывание их даже в благочестивом ключе может духовно смутить и повредить и самому рассказчику, и кому-то из слушателей. Но, думаю, не открою Америку, если скажу, что святые принимают очень яркое участие в нашей жизни.

Могу, например, рассказать случай, который был у меня на Святой Горе. Как-то мы после молитвы в Пантелеимоновом монастыре поехали в паломничество в болгарский монастырь Зограф. Это сейчас Зограф – вылизанный, очищенный монастырь со множеством паломников, новыми гостиницами, довольно насыщенной жизнью. А тогда это был монастырь, рассчитанный на полторы тысячи человек, где жили 10–12 монахов. Естественно, там были коридоры, куда люди не заходили годами, был толстый слой пыли… Сейчас там храм чистенький, а тогда паломники приезжали раза два в году, и было в храме довольно пыльно. И вот, я помню, мы приехали из Мордовии, где Владыка Варсонофий очень заботился, чтобы все храмы были чистые, опрятные, чтобы не было никаких паутин. И вдруг мы видим такое запустение… Я возвращаюсь из монастыря, помыслом немного осуждаю, думаю: ну что ж такое? Ладно, трудно что-то отремонтировать, но взять тряпку пыль стереть – трудно, что ли?

И вдруг на пристани нас встречает один из монахов, имя которого я не будут называть по понятным соображениям, и начинает с нами разговаривать. А надо сказать, что афонская братия вообще немногословна и совершенно не болтлива. Они знают, для чего туда пришли, и просто так празднословить никогда не будут. А он вдруг начинает со мной разговаривать, мол, откуда вы приехали, как все… Я немножко удивлен, говорю: «Да вот были сейчас в Хиландаре, в Зографе». Он говорит: «Да? Интересно. А ты знаешь, я тут прочитал книгу…». Это вообще удивительно, чтобы с тобой монах вдруг начал делиться этим, и я понял, что происходит что-то необычное.

Монах продолжал: «Книга одного грека, в которой он рассказывает, как на Пасху решил угостить своего духовного отца тортом. С этим тортом он пришел к нему и говорит: „Отче, Христос анести, покушай, разговейся!“ На что духовник ему говорит: „Слушай, я эти торты постоянно ем, что мне торт? Давай его отнесем моему духовнику, наверх“. Тот немножко смутился, он же для своего отца это приготовил. Но – послушание! И вот они идут с этим тортом по каким-то тропинкам, выше в гору, находят келью его духовника, стучатся в дверь: „Христос анести, отче, мы принесли тебе торт“. – „Какой торт? Да вы что?! Я тут молюсь за вас, у меня подвижничество, а вы мне показали торт, и я буду теперь о нем думать, в помыслах буду согрешать. Вы зачем это сделали? Ну-ка уносите!“»

Дальше этот монах поворачивается ко мне и говорит: «Мы бы с тобой подумали, что тот отец в прелести. Как можно говорить о своем подвиге, о своей молитве, что это вообще такое? А этот грек в книге пишет: „Действительно, что же мы наделали, мы соблазнили, искусили этого духовника. Зачем мы торт вообще понесли, какой грех совершили!“ И в таком самоукорении он вернулся обратно с горы... Ну ладно, я пойду по делам».

И вот я стою, и у меня в голове этот рассказ совершенно четко совмещается с увиденным в Зографе. Можно сказать: вот они лентяи, пыль не могут протереть. А можно сказать, что они настолько глубоко ушли в молитву (они действительно молитвенники, отцы Зографа, – очень серьезной жизни), что на это внешнее уже не обращают внимания. И спустя несколько лет, когда Зограф поднялся очень высоко внешне, я вспомнил эту историю и понял, что как раз положительный взгляд, неочевидный для нас, на то, что это все-таки, в первую очередь, молитвенники, оказался правильным: когда у них появилось большее количество братии и послушников, появилось кому стирать пыль. Но самое главное у них уже было – погруженность в молитву за весь мир.

Эта история напомнила мне о том, как мир духовный близок ко всем нам. Не просто так подошел монах – не думаю, что ему было откровение: «иди на пристань и расскажи Силуану это все», но, думаю, то, о чем мы говорили в самом начале нашей беседы (воспринимание Церкви как единого сообщества христиан, движимого единым Духом Святым), и способствует появлению таких ситуаций. Думаю, это один из случаев. Таких историй еще несколько можно рассказать, но это как раз яркое проявление того, как близок Господь к нам, как близки к нам святые. Естественно, это очень волнует, это ободряет: ты понимаешь, что твоя духовная жизнь имеет какую-то надежду, что ты не просто так что-то делаешь, а у всего этого есть цель. Это и есть та самая благая реакция, то, ради чего святые и входят в нашу жизнь, не ограничиваясь Царствием Небесным, участвуя в наших судьбах.

Можно сказать, откровением всей жизни преподобного Силуана были слова Господа: «Держи ум твой в аду и не отчаивайся». Фраза трудная к пониманию. Как Вы считаете, откровения, которые даются великим подвижникам, стоит ли на себя примерять, как-то подражать подвижникам такого уровня?

– Конечно, стоит. Ведь то, что открыто одному человеку, может быть воспринято и другим человеком. Другой вопрос, как это понимать… «Держи ум свой во аде» – это значит признавать себя действительно недостойным милости Божией. А «не отчаивайся» – это помнить, что Господь милостив. Не признавая себя достойным, не наглея, мы, тем не менее, не отталкиваем руку Божию.

Что такое отчаяние? Это отталкивание помощи Божией: «Ах, для меня все закрыто!» Но это неправда! Не все закрыто. Да, много проблем, трудностей, мало выходов из тех или иных ситуаций, но не все закрыто. Если мы будем так понимать фразу преподобного Силуана, то она применима к жизни каждого христианина. Мы понимаем, что мы много «накосячили» в этой жизни, что мы совершенно не достойны милости Божией, но при этом также понимаем, что Господь милостив и у каждого из нас есть надежда, и надежда на спасение совершенно не позволяет нам впадать в отчаяние, уныние, скорбь (в ту скорбь, которая губительна, а не в ту, которая приводит к покаянию). Таким образом, эта фраза вполне применима к жизни христиан.

Но не кажется ли Вам, что она пессимистична, в некотором роде?

– Она в первую очередь реалистична. Церковь и ее святые угодники должны нам не какие-то возвышенные истории рассказывать о чем-то вообще, а показывать реальную картину нашего состояния. Это как у врача. Если мы будем ходить вокруг да около, не расскажем подробных симптомов, то нам не назначат лечения. Если врач тоже будет руководствоваться какими-то условно-возвышенными вещами, то он просто не увидит реальной болезни.

Реальность такая, какая она есть. Мы говорили, что есть определенные проблемы в восприятии пастырского служения духовенства, проблемы с наличием любви в обществе, осуждение, деление на своих и чужих и так далее – все эти проблемы есть, и об этом обязательно надо говорить, их надо видеть. Если мы будем делать вид, что ничего не существует, то не сможем и ничего вылечить. Поэтому эта фраза вряд ли пессимистична.

А иначе все равно что вести автомобиль с закрытыми глазами, «ведь чего на дороге может быть плохого? Там все прекрасно, человек создан для радости, как птица для полета, поэтому закрываем глаза и едем куда-нибудь»... Думаю, несколько метров можно даже проехать в таком счастливом состоянии, а потом будет крушение. И мы видим по примеру жизни наших соотечественников, что такие крушения происходят регулярно – люди закрывают глаза на реальность, на нашу поврежденность грехом и на готовность Бога принять нас поврежденными для преображения.

Что плохого в том, чтобы увидеть реальную картину мира? Ничего, наоборот, только польза. «Ум во аде» – это четкое видение своей греховности, то, что необходимо каждому христианину, иначе наша жизнь становится лубком, пародией на христианство (по примеру крайне харизматических сект, у которых только «аллилуйя, Иисус любит тебя»). Да, Иисус нас любит, но дальше-то что? Кто Меня любит, сказал Господь, заповеди Мои соблюдет. Не так все просто: как раз видение того, насколько плохо мы соблюдаем заповеди Христовы – это очень хорошо, потому что это помогает нам видеть, что и как нам надо исправлять в своей жизни. Так что я бы не сказал, что эта фраза пессимистическая. Пессимистической была бы фраза без продолжения – «держи ум во аде».

Вы говорите об осознании грехов, о возможности их врачевания. Хочется снова обратиться к преподобному Силуану и его словам: «Господь дал в Церкви Святой пастырей, и они служат в образе Христа, и им дана власть прощать грехи Духом Святым». Но как прощение связано с реальным исправлением?

– Это разные стороны единого действия покаяния – о прощении грехов говорит Христос в Евангелии: это слово очень важно, его нельзя отвергнуть. И не стоит этого делать.

Покаяние подразумевает изменение сознания. Думаю, один из элементов прощения грехов – как раз благодать Святого Духа, которая помогает человеку увидеть пути исправления того, что он сделал, и идти дальше по пути ко Христу, а не от Него.

Прощение грехов нельзя понимать в том пошлом смысле, который укоренился в светском обществе: не согрешишь – не покаешься. Прощение грехов не в том, что человек перестал быть виноватым в чем-то, что сам поступок куда-то пропал. Нет. Прощение грехов состоит в примирении и соединении с Церковью, как об этом и говорится в одной из молитв таинства Исповеди. Примирение с Церковью – вот оно, прощение грехов. Мы не перестаем быть грешниками, мы прекрасно понимаем, что, выйдя после Исповеди, мы еще не святые. Таинство для того и предназначено, чтобы внешними действиями сообщать человеку невидимую благодать Святого Духа. Невидимую, но действенную и очень важную. Именно поэтому преподобный Силуан подчеркивает важность таинств, важность церковного образа жизни, важность на личном пути спасения обязательно вплетать свой личный путь спасения в общецерковное направление.

Записала:
Маргарита Попова

Полную версию программы вы можете просмотреть или прослушать на сайте телеканала «Союз».

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475