Архимандрит Исидор (Минаев): Православное отношение к театру и кино

Тема нашего сегодняшнего эфира – «Православное отношение к театру и кино». Отец Исидор, я немного познакомлю зрителей с Вашей биографией. Вы – выпускник актерского факультета Высшего театрального училища имени Б. Щукина, затем преподавали на этом же факультете и трудились в театрах до самого поступления в 1991 году в состав братии Спасо-Преображенского монастыря на Валааме. Из театра в монастырь – расскажите, как это получилось?

– Прямая дорога: творческие люди – открытые. В отличие, например, от бизнесменов, военных, продавцов, таксистов, они сталкиваются со священными текстами. Например, в «Гамлете» много таких текстов. Тень отца Гамлета говорит: меня убили в самые греховные моменты, и я пришел в вечность неготовый, я не причащен и даже миром не помазан… Или, когда Гамлет пришел убить обидчика отца – своего дядю Клавдия, который женился на его матери, занял престол. Гамлет стоит с ножом, а Клавдий в этот момент молится. И Гамлет говорит: нет, в этот святой момент, когда он кается перед Богом, я его не убью, я подловлю его в его грехопадении и тогда убью. То есть мы видим мотивации христианские, даже, я бы сказал, церковные.

Много таких текстов, вся дореволюционная классика. Тургенев, Чехов, даже Горький, – везде появляется духовенство, везде цитаты из Священного Писания и всякие поговорки, пословицы, связанные с церковным лексиконом. Даже в советское время актеры это читали, и надо было разбирать, что значит эта фраза, как ее сыграть, какая мотивация. Поэтому люди прекрасно знали об этом мире

Например, на меня большое впечатление произвели «Братья Карамазовы», ведь там просто полромана церковных терминов, описывается монастырская жизнь, приводятся жития святых… И у Толстого можно это встретить, да и у многих дореволюционных писателей. Даже у советских. Например, в произведениях Булгакова тоже много всяких церковных понятий. Поэтому, соприкасаясь с этим, человеку легко сделать шаг к Богу: он, по крайней мере, имеет об этом информацию и знает, что для наших предков и для тех же персонажей, которых приходится играть, общение с Богом и Божий суд были очень важны. Это первое.

А второе – это то, что творческие люди больше ассоциативно и эмоционально воспринимают мир. А Бог и воспринимается эмоционально, а не рационально: рационально мы никак не можем доказать бытие Божие – как, собственно, и опровергнуть его. Это только как вера, как некое внутреннее ощущение. Как, например, ощущение красоты мира. Один смотрит: ну горы, ну деревья, ну водопад – и что? А другой радуется и наслаждается пейзажем. Или глаз художника – художник видит гораздо больше цветов и оттенков, чем обычный человек... Такая творческая открытость к бытию. А вера связана с такой открытостью: человек закрытый, зажатый не чувствует Бога.

Другое дело – трудная жизнь людей творческих; различные соблазны, звездная болезнь – медные трубы: огонь пережили, воду можно пережить, а медные трубы, когда тебе поют дифирамбы, пережить очень трудно, вот на этом и спотыкаются. Нелегкая жизнь творческих людей – это одно, а их ощущение Бога... Я общался со многими из них. Например, с Марком Захаровым, которого, хотя он и крещен, нельзя назвать церковным человеком, – но у него все равно есть ощущение Бога.

Перед эфиром зрительница задала вопрос, что делать, если один из членов семьи категорически против лицедейства и любая попытка посмотреть фильм или сходить в театр вызывает конфликт.

– Смотря какая мотивация... Что значит «категорически против»? Мне кажется, если мы говорим о любви (а христианство – это вера любви) и я знаю, что хороший фильм доставляет кому-то радость, почему же я должен лишать его этой радости? Неужели законы любви это позволяют? Важно ведь любить человека, а не соблюдать какие-то нормативы.

У меня бывает диалог с актерами, которые приходят испуганные: ой, я сыграл в таком-то спектакле, в фильме «Мастер и Маргарита», сейчас пойдут несчастья, сломал руку... Я говорю: ребята, вас что волнует? «Ну как же, это соприкосновение с нечистым духом». Я говорю: «Ничего нет такого, соприкосновение с нечистым духом происходит у нас тысяча раз в день, без всякого „Мастера и Маргариты”. Соврал – общение с демонами. Позволил себе необоснованную агрессию из-за каких-то своих внутренних переживаний – то же самое. Раздражение, лень и многое другое, что мы позволяем себе: обидеть человека или быть невнимательным, равнодушным к кому-то, или болтать о том, о чем и понятия не имеем, запутывая всех, – вот настоящий демонизм. А не то, что ты взял литературное произведение и изобразил, например, Азазелло».

Вот для «Пещного действа» в праздник трем отрокам в храме строилась как бы печь, фанерная, картонная или деревянная, внутрь ставились подсвечники со свечами, чтобы оттуда шло сияние. И какие-то люди, сторожа при храме или прихожане, выворачивали наизнанку тулупы и шли с пиками, изображая слуг царя Навуходоносора, причем это ведь происходило не в деревне на святки, а прямо в храме – все это описано в летописях, – они вели трех отроков в белых стихарях (примерно, как три отрока или отроковицы, одетые в белое, поют «Да исправится молитва моя…») и заключали в эту печь. Видимо, пелись какие-то соответствующие этому моменту песнопения, стихиры праздника трем отрокам. И потом сверху на канатах спускался ангел, тоже одетый в стихарь, с бутафорскими крыльями, наверняка с нимбом (что за ангел без нимба?), и избавлял отроков. Это было чисто театральное действо. Но ведь кто-то должен был изображать слуг царя вавилонского?

Более того, по сей день в Великий Четверток идет чин омовения ног. И все происходит просто, как по сценарию: архиерей или Патриарх знаменует Христа, есть текст апостола Петра, один присутствует – как бы Иуда, ведь было двенадцать апостолов, и среди них Иуда. И теперь священника, который как бы является Иудой, запретить в служении? И вообще, вырвать из Библии страницу 666?

Нельзя понимать буквально. Мы отрекаемся от ветхого естества, давая обеты при Крещении, но мы же не отрекаемся от разума, логики и мышления, чтобы понять: это реальность или образ как обозначение чего-то, метафора? И многие метафору принимают за явь и кричат: «Нет, нет, такого нельзя». Это от необразованности, от какой-то скудости. Человек ничего не понимает, но лезет поучать и протестовать. Это опасно, и тут религия не поможет.

К вопросу, что кто-то кому-то что-то запрещает. Конечно, если ребенок или какой-то человек сутками смотрит телевизор и ничего не делает (не учится, на воздухе не бывает), его нужно приструнить. Но запретить вообще смотреть кино, мне кажется, было бы странно… В монастыре – да. Я жил в монастыре, и там мы не смотрели кино, не читали газет; тогда еще, слава Богу, не было интернета. Правда, я на себя смотрю: какой был свин, когда не смотрел кино, так и теперь, когда смотрю. Ем ли я мясо, не ем ли я мясо... Надо просто быть хорошим человеком, а все эти вещи не так уж сильно влияют.

Например, сегодня днем я смотрел наш старый фильм «Михайло Ломоносов». Там есть церковные сцены, и я вижу, как плохо изображены священнослужители. Понятно, что это было советское время, поэтому их изображали комически, глупыми, злыми, пустыми. Хотя на самом деле так не было. Ломоносов учился в Славяно-греко-латинской академии и блестяще ее окончил. В фильме есть светский профессор, который хороший, а все священнослужители изображены просто гоблинами – горбатые, с ужасными лицами. И я смотрю и вижу, что меня это не устраивает. Также если смотреть любой голливудский фильм...

Или недавно я посмотрел фильм моего любимого Марка Захарова о Мюнхгаузене и вдруг подумал, какой плохой автор Горин (в данном фильме – в других, может быть, иначе). Там просто поются дифирамбы гордыне Мюнхгаузена: будь таким, как ты хочешь. Причем все же видно. Ведь когда ты пишешь, снимаешь кино или играешь роль, ты же видишь кризис – когда он позволяет себе все, что хочет, то сразу все разрушает: от него уходит жена, его ненавидит сын, от него даже уходит его любовница (или любимая женщина, скажем): невозможно, что он там придумывает, творит. И главное, непонятно – зачем, какая от этого практическая польза? Что, он действительно научил всех крестьян вытаскивать себя за волосы из болота? Нет. Просто он понапридумывал какую-то ерунду и стоит на этом: хоть расстреляйте меня – и все. В фильме много смешных фраз, и вроде как крылатых, но в общую логику они не вписываются. Просто гордец, тщеславец, пустомеля, который романтизирован.

От старших я часто слышу, каким хорошим было советское кино.

– Да, потому что была цензура. Без цензуры хорошего кино не может быть.

К чему я упомянул Марка Анатольевича Захарова? Я люблю его, смотрю другие фильмы и театральные постановки, но вижу... не то. Но сказать, что я посмотрел «Мюнхгаузена» и стал гордецом, считать, что гордыня и сосредоточенность на себе, на своем бреде есть норма жизни, конечно, нельзя. Надо быть мыслящим человеком, тогда тебе ничто не повредит. Если ты дурачок, то и в стакане молока захлебнешься. Надо воспитывать это. Теперь уже все эти «запрещатели» детям, внукам, кому угодно... В интернете теперь можно посмотреть все, что хотите, поэтому надо вырабатывать методику отношения ко злу, к глупости, пошлости, чтобы человек это не принимал. А оградить его сейчас уже практически не получится.

Что касается советского кино – хочу напомнить всем, кто боится цензуры: во-первых, она есть. Мы же говорим: «нецензурные слова» – как бы я сейчас ни разозлился (а я умею), я ведь не буду говорить эти слова. Значит, цензура есть: это нельзя, то нельзя. Она есть, только люди говорят: нет, вот фашизм цензурируйте… То, что меня обокрали, убили, – это зло, а вот разврат уже не зло… То есть выборочно. Все равно люди цензурируют друг друга. А я бы убрал это непонятное латинское слово «цензура», вообще-то обозначающее «строгий отбор». А почему не строгий? Ладно, когда это касается того, шлепанцы надеть или тапки. А когда касается того, куда пойти учиться, нужен строгий отбор. На ком жениться, тут нужен строгий отбор. На какой сценарий направить деньги налогоплательщиков, Министерства культуры – строгий отбор. «Да ладно, пусть снимают!» Сам человек запутался в любовницах и кино снимает про царей, запутавшихся в любовницах, для него тут все нормально, поэтому о чем тут говорить?

У нашего общества есть право протестовать против такого фильма?

– Есть. Но протесты должны быть корректные. Во-первых, если говорить про «Матильду», то должен сказать, что фильм еще не вышел, надо его посмотреть. Лично я могу сказать, когда его увижу, хотя тревожные симптомы уже есть: взяты исторические личности и изображено то, что исторически не подтверждено. Например, то, что, не закончив романтические отношения с балериной, наследник уже вступил в брак. Об этом сведений нет. Я понимаю, что для сюжета хорошо бы обострение, сцены ревности, подозрения, разборка женщин. Но это неправильно. Говорят так уж строго: вы не смотрели, а судите… Я пока не сужу, а кое-что подозреваю.

Мы же видели все другие фильмы Учителя. Я знаю только один более или менее проницательный, пронзительный, а так – все немножечко по верхам, все немножечко под попкорн, по-голливудски. Нет такого глубинного проникновения, как, например, у Климова, Тарковского, отца и сына Тодоровских, Урсуляка (можно перечислить многих режиссеров), поэтому такая «клубничка» и получилась.

Но все равно надо и посмотреть, и осудить. Экстремизм – всякие взрывы, пикеты, – это не подходит. А выпустить много прессы и передач, где действительно разобрать фильм – это могут сделать и историки, и творческие люди, и церковные, и простые люди.

Я не договорил про цензуру, так давайте назовем ее другим словом – «взгляд со стороны». Режиссер разве не цензор? Конечно, цензор: «Не делай этого жеста, – говорит он актрисе, – это пошло. А ты играй эту сцену интенсивнее, ярче выплескивай эмоции, иначе она не имеет смысла». Или педагог в классе балета говорит: «Держите спинку, ножку выше!» Полная цензура. Это взгляд со стороны. (И мы не говорим про политическую цензуру.) Я бы цензурировал много наших фильмов и спектаклей, в которых много простой безвкусицы, непрофессионализма, желания заявить о себе и другой чепухи вместо подлинного искусства. Надо вспомнить слова нашего петербургского и всея Руси великого культуролога Юрия Лотмана, что культура начинается с табу – культура начинается с запрета. Есть окультуренное растение пшеница, а есть сорняковая пшеница, которая растет где-то на поляне. Кругом сорняки, урожай ее вместо 50-ти зерен – 20 (говорю примерно, кто понимает, пусть меня поправит), зернышки маленькие. А когда растение окультурено, оно дает большой, хороший, правильный урожай. Поэтому окультуривание себя, страны, личности – это и есть набор каких-то запретов: это безвкусно, это пошло, недопустимо, это глупо, пусто, здесь у вас очень шикарная форма, но ничтожное содержание, а здесь, наоборот, содержание вашего романа очень серьезное, глубокое и высокое, но раскрыть его художественными образами вы не смогли, поэтому печатать вас не будем… Чего тут обидного? Не понимаю. Понимаю, что человек это делал и рассчитывал на что-то, но... Поэтому взгляд со стороны и есть цензура со стороны творческой или научной корпорации.

Убрали из театров худсоветы, теперь никто внутри театра не советует: плохой спектакль, или уберите концовку, она не годится, или – замените артиста. Почему-то считалось, что все это интриганы. Где презумпция невиновности, я не знаю. Это, наоборот, профессиональные и доброжелательные люди, которые могут дать совет и подсказку. Почему нет? Давайте уберем кафедры из институтов. Зачем заседание кафедры в театральном, где говорят «отчислить негодного артиста» или «дайте этой девочке роль простушки, герцогиню она не тянет»? Или, скажем, какая-нибудь кафедра электроники в Баумановском институте… Какое тогда эти профессора имеют право о чем-то судить? Пусть тогда рушится мир?

Творческих людей как никого надо держать в узде. Потому в советское время было так много хороших фильмов: держали в узде – люди были в творческом напряжении. И много чего где порезали… Еще Микеланджело говорил: берешь кусок гранита, отсекаешь лишнее – и получается шедевр.

Какие фильмы Вы бы выбрали для семейного досуга?

– Есть очень много фильмов о животных. У меня большая коллекция фильмов Географического общества: про джунгли, насекомых, планету Земля. Есть фильмы познавательные, фильмы исторические. Есть хорошие старые классические мультфильмы и современные, русские и зарубежные. Есть хорошие и американские и голливудские, которые рассказывают о семье (например, фильм «Мачеха»), о любви и дружбе. Огромное количество всего сейчас есть – списки я не подготавливал, но такие фильмы есть.

Кстати сказать, в современном кино не все снимается коммерчески и не все стоит на пошлости. Такое бывает, и, к сожалению, с этим не борются, но, я считаю, есть очень много позитивного. Есть много хороших сказок – к сожалению, не у нас: как умер Александр Роу, у нас так с тех пор наших русских, советских сказок практически нет. В последние 20 лет были попытки что-то снять, но не очень удачные. Есть тот же «Властелин колец», «Гарри Поттер» – прекрасный фильм, учит добру, дружбе. Они учатся на волшебников? Тогда давайте ставить под сомнение наши сказки. Ведь куда пошел Иван-царевич, когда жизнь его прижала? Он пошел не в Киево-Печерскую лавру, а к Бабе-Яге, а та направила его к Кощею, Кощей – к Змею-Горынычу. И что же, сказать: нет, к духовнику пошел, в лавру или куда-то? У Пушкина Руслан пошел к какому-то Финну, волхву. Так что в сказочном жанре все это допустимо: волшебство, какие-то злодеи. Главное, чтобы мораль этой сказки была позитивная, а мораль «Гарри Поттера» очень позитивная – дружба, взаимовыручка, любовь, порядочность, честность, добро. Но все вот так обставлено, а люди не умеют соображать...

Кстати, вспомнил одну историю про театр, описанную в дневниках келейника Патриарха Тихона, который проживал с ним в Донском монастыре под домашним арестом; там был его келейник со своей семьей, и он описывает в своих воспоминаниях, что Патриарх вставал в подряснике на колени, сажал ребенка себе на спину, надевал на него патриарший куколь, бегал на коленях по комнате и говорил, что это «хождение на осляти». Патриарх – живой человек, играл с ребенком во время домашнего ареста. Надо возрадоваться, какая духовная свобода у людей – играть во время домашнего ареста, используя, так сказать, иерархический головной убор.

Это описано, и я читал это лично. Что бы сказали про это люди, которые запрещают кому-то что-то смотреть? У игры есть свои законы, она не может вестись по законам литургики, канонистики либо домостроя. Игра есть игра: либо не играем никогда, ходим с жуткими лицами, злые и подозрительные, либо играем. Есть, конечно, мера в игре, но игра задает тон. Так же, как и сказка. Вспомним сказки: там ведь и Баба-Яга, и Кощей, и чудища водяные, и так далее. Давайте тогда их вычеркнем или запретим? Надо это ощущать. А когда культуры нет, тогда люди начинают пугаться и крестить каждую муху.

Подводя итог беседы, мы можем сказать, что и к кино, и к театру надо подходить с разумом, рассудительностью.

– Ко всему – к пиву, автомобилю, метро, утренней газете – ко всему надо подходить с рассудительностью: когда разум отсутствует, сразу сбой программы – и ничего. Я не понимаю, почему к кино отдельно? К посту надо подходить разумно, к церковному богослужению – понимать, что это: монастырь на острове или приход, где больные старушки и мамаши с детьми. Зачем там бдение 5 часов, даже 3 часа, даже 2? За полтора часа можно сделать всенощное бдение, и Устав это позволяет, и есть такие примеры. Ко всему надо подходить с рассудительностью.

Записала:
Ксения Сосновская

Полную версию программы вы можете просмотреть или прослушать на сайте телеканала «Союз».

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475