Историк Владимир Ларионов: О равноапостольном князе Владимире

Владимир Евгеньевич, Ваш Небесный покровитель – креститель Руси равноапостольный князь Владимир. А Вы помните, когда Вы впервые услышали о нем?

– Я познакомился с ним в детстве, любому маленькому человеку интересно узнать у родителей, почему они выбрали ему то или иное имя. Мои родители выбрали мне имя в честь двух князей: равноапостольного князя Владимира Святославича и князя Владимира Всеволодовича Мономаха. Моему отцу очень нравились два этих князя и он назвал меня в честь них.

В каком изложении Вы узнали о жизни князя Владимира, ведь жизнь его до Крещения наполнена страшными вещами, и есть период после Крещения, совершенно противоположный?

– Мне повезло, с князем Владимиром я познакомился, наверное, наиболее традиционным для русского человека способом: через былины, которые мне читала бабушка. А былинный образ князя Владимира – это образ синтетический, созданный на границе мифологии и истории, в котором все эти противоречия, в общем-то, примирены, сглажены. Детское сознание их вообще не чувствует.

Скорее, наоборот, по былинам князь Владимир воспринимался мной, наверное, таким, каким и должен быть помазанник Божий – как безусловный центр исторической композиции, вокруг которой происходят события: богатыри сражаются, кочевники делают набеги, а в Киеве сидит такой святой государь; не будь его, разваливается вся картинка – и Киев, и богатыри, ничего нет.

Владимир Евгеньевич, серьезно занимаясь историей, Вы изучали житие князя Владимира, – что стало предметом Вашего интереса? Часто возникает вопрос: Русь крестили силой? Практически шантаж: «Кто мне друг, приходи на Днепр креститься» – попробуй сказать, что ты ему не друг, что тогда будет, какие последствия?

– Видите ли, в чем дело... Будучи школьником, я изучал ее по Несторовой летописи. Меня как мальчика, конечно, заинтересовали воинские подвиги как его отца, так и самого князя Владимира, и поэтому я воспринимал его сначала через призму воителя, и воителя достаточно успешного, отважного, хотя и попадавшего в критические ситуации, когда ему пришлось прятаться от печенегов и молиться Божией Матери о спасении. Но человека абсолютно отважного. Для меня это был первый факт.

И второй момент – по поводу насильственности Крещения. Предлагаю всем ознакомиться: это очень легко сделать, достаточно открыть доступную всем летопись Нестора, который писал ее, опираясь на свидетельства очевидцев, людей, которые еще помнили Крещение: Ян Вышатич, умерший при Несторе, – живой очевидец Крещения. Там есть такой любопытный момент: перед Крещением Владимир собирает старшую дружину (бояр) и младшую, городских старцев, в общем, все население и происходит первый, по сути дела, земский собор, на котором он спрашивает мнение земли. Земля говорит: «Да, крестимся!» Владимир спрашивает: «Где крестимся?» – «Где тебе угодно», – отвечает земля. Иными словами, санкция получена. О каком насильственном Крещении могла идти речь? Его быть не могло.

Если у тебя было желание отправлять языческие культы, ты мог это делать, свидетельством чему является знаменитое языческое капище Богит. Так вот, это капище существовало до татарского нашествия.

Может быть, оно как-то подпольно существовало?

– Конечно, я не думаю, что оно существовало официально и было официальным культом, но тем не менее оно свидетельствует о том, что свобода выбора у людей была. И тем удивительнее столь быстрая христианизация Руси. Для меня очень важным показателем является христианизация былин, которые, конечно же, не могли находиться под контролем какой-то официальной власти, корректировавшей создание былинных образов. Это было абсолютно, если и не народное творчество, то творчество широких дружинных слоев. В былинах, которые несут на себе реалии даже довладимирова времени, мы не найдем следов язычества как религии русского народа. Все былины – это христианское творчество, и это удивительный факт. Это живое свидетельство того, что вера была принята русским народом сознательно и свободно.

Владимир Евгеньевич, а что в князе Владимире больше всего Вас привлекает?

– Наверное, как и многих людей моего возраста, более всего привлекает перемена – князь-язычник, у которого триста наложниц в Берестове, множество жен официальных и неофициальных, и резкая перемена после принятия Крещения.

Перед нами совершенно другой тип человека, тип духовного искателя... Яркое свидетельство этому мы видим в его отказе казнить закоренелых преступников, так что даже духовенство обратилось к нему со словами, что меч он носит, чтобы меч этот карал нечестивых и был защитой праведным. Это свидетельство летописи четко говорит о полном духовном перевороте человека.

Митрополит Иларион в своей проповеди, известной нам как «Слово о законе и благодати», неслучайно сравнивал его с равноапостольным царем Константином. Мы помним совершенно жуткий сюжет из летописи Нестора об убиении двух варягов-христиан, Федора и его отрока Иоанна. Наверное, неслучайно выбор Владимиром места для первой каменной христианской церкви на Руси, Десятинной, пал именно на то, где ранее стоял терем этих двух святых, которых Владыка Симон (еще домонгольского периода) назвал первыми насельниками русского Неба. Это было его покаяние, он не был сознательным гонителем именно христианства, этого не было в нем, как, очевидно, и в его предшественниках.

Мы же помним что было: по возвращении из успешного похода на ятвягов (балтийское племя, родственное литовцам) волхвы сказали, что непременно нужна человеческая жертва. Судя по всему, сам факт человеческого жертвоприношения в тот момент был фактом эксклюзивным, а не постоянным. И, соответственно, жребий бросили, как это делалось и в странах балтийских языческих славян, именно на христиан, христианских отроков.

Факт в том, что когда варяги Федор и Иоанн погибли, защищаясь, под обломками сеней, летопись не свидетельствует о принесении человеческих жертв. Таким образом складывается впечатление, что, возможно, сам факт их гибели потряс князя, и человеческое жертвоприношение было отменено. У нас нет фактов, что вновь был брошен жребий на кого-то еще из христиан.

Вы затронули тему, которая меня волнует – тему бабушки, которая молится о своем внуке, страдает, что он никак не принимает Христа...

– Роль бабушки огромна. Княгиня Ольга, действительно, бросила вызов средневековой древнерусской государственной элите, крестившись в Константинополе и вернувшись оттуда крестной дочерью императора. По воззрению византийского времени, вследствие этого она обладала и статусом дочери императора, неся на себе еще харизму царской власти.

Из летописи мы знаем, что княгиня очень сильно хотела, чтобы ее сын Святослав принял христианство, а он отнекивался, говоря, что «дружина посмеется ему». Из сфрагистики, немногочисленных печатей того времени, известна печать, найденная в Белой Веже, – печать князя Святослава. Любопытно, что на этой печати древний двузубец Рюриковичей увенчан крестом – факт не случайный. Это уже начало христианизации Руси, в этом маленьком крестике на верху двузубца мы можем видеть предвозвестие Крещения в Днепре русского народа. Ведь народы не создаются волеизъявлением граждан, народы – это замысел Бога, и мы здесь не властны.

Замысел о нас воплотился в тот момент, когда наши предки соборно вошли в воду Днепра и вышли оттуда единым русским народом, каковым мы, по сути дела, и остаемся. И чем скорее мы это осознаем, тем скорее на нашей земле прекратятся распри и наконец-то перестанет литься кровь невинных.

Расшифровка:
Людмила Моисеева

Полную версию программы вы можете просмотреть или прослушать на сайте телеканала «Союз».

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475