Доктор исторических наук, советник директора РИСИ Дмитрий Володихин: Красный ренессанс?

Сегодня программа «Есть что сказать» принимает у себя в гостях Дмитрия Михайловича Володихина; это доктор исторических наук, советник директора Российского института стратегических исследований. Поговорим о реставрации того, что, казалось бы, отошло уже в прошлое, и вдруг, как «тень отца Гамлета», сейчас выступает вперед, начинает вещать и влиять на умы людей.

– Вы говорите о «красном ренессансе», насколько я понимаю.

Скажите, что Вы думаете на эту тему? Наверное, она для Вас стала наболевшей, потому что Вы в своем «Живом журнале» опубликовали статью-реакцию на инициативу восстановить в Москве на Лубянке памятник Феликсу Эдмундовичу Дзержинскому.

– Эта инициатива – одна с «куста» подобного рода инициатив: давайте вернем Волгограду его историческое название – Сталинград; давайте поставим там, здесь и еще в ста местах памятники Иосифу Сталину... Так вот, я против всех этих инициатив. Думаю, что «красное» уже свое отжило и нынешний «красный ренессанс» имеет несколько искусственное происхождение. Здесь работает такая закономерность: существует экономический кризис, народ живет бедно, и очень часто, чувствуя свое неблагополучие, человек подпитывается воспоминаниями об СССР. Большинство из нас застало позднюю часть истории СССР, относительно спокойную, уже, скажем так, «травоядную» империю. И люди пытаются в голове у себя представить: а вот в 20-е, 30-е, 40-е годы было так же хорошо и чудесно, только некоторых «гадов» убирали с лица земли. Вот хорошо бы нынешних «гадов» из правительства взяли да убрали, как убирали в 30-е! Нет понимания того, что убирать будут прежде всего тех, кто находится внизу, а не наверху.

Но мы немного отвлеклись от темы. Эти инициативы, на мой взгляд, неприемлемы. Взять, к примеру, тот же памятник Феликсу Дзержинскому на Лубянке. Там может стоять памятник какому угодно историческому деятелю. Вот Иван III – великий создатель России, а столица созданного им государства не имеет ни одного памятного знака, посвященного ему, не говоря уж о монументе. Вот хорошо бы там поставить ему памятник. Да сколько угодно можно найти исторических личностей, кому можно поставить там памятник. И откровенно говоря, идея увековечить память человека, убившего огромное количество русских православных людей, моих единоверцев, мне очень не по душе.

Если представители наших доблестных спецслужб так хотят, чтобы кто-то из их деятелей был увековечен в столице, то отлично! Есть Бенкендорф – достойнейшая фигура, человек, который воевал за Отечество, был ранен и добился колоссального успеха. А Феликс Эдмундович – это, честно говоря, личность ужасающая, инфернальная. Давайте еще бесу поставим памятник в центре Москвы. Вот как это выглядит.

Дмитрий Михайлович, когда речь заходит о восстановлении храма, взорванного, скажем, в 30-е годы, то в качестве аргумента православные люди говорят о восстановлении исторической справедливости (это тем, на кого сакральные аргументы не действуют). И в ответ им часто приходится слышать: «Давайте тут и лес вырастим, который здесь был до храма, – вот вам и будет историческая справедливость». Что касается памятника Дзержинскому, то там ведь тоже речь идет об «исторической справедливости»: раз он тут стоял, то пусть и дальше стоит!

– Давайте Волгограду вернем название Сталинград, и тогда возникнет вопрос: почему сразу не Царицын? Царицын – это все-таки было изначальное название города, а никак не Сталинград. В Сталинграде наши деды сражались во время Великой Отечественной войны, – ну а что наши прадеды и прапрадеды, разве они недостойны памяти? Те, которые жили в этом Царицыне, строили его, создавали его, молились в нем... Вот что я думаю относительно восстановления исторической справедливости.

Это очень хитрая штука – историческая справедливость. Как говорится, закон что дышло... И тут тоже такая эквилибристика наблюдается.

– Совершенно верно. Знаете, когда мы начинаем говорить об исторической справедливости, то надо быть решительным до конца, отстаивать свои интересы. Вот есть русская православная община, которая заинтересована в том, чтобы восстанавливать храмы там, где их взорвали, снесли, разломали... И мы должны делать упор на то, что мы восстанавливаем историческую справедливость, а не «питюкать» в отношении разной ерунды: давайте восстановим лес. И разные теоретические споры просто отбрасывать. Нужно добиваться своего, не смущаясь тем, что некоторые люди пытаются нас остановить всякими шутками и прибаутками.

А в споре, скажем так, с левой красной частью спектра, с неосталинистами, следует упор сделать на то, что соидейники Ильича и Виссарионовича со стариной, в общем-то, не очень дружили: сносили, переименовывали все что ни попадя и ни на кого не глядя. И что, теперь их идеологические наследники будут с ними поступать иначе? Как поступали Ильич и Виссарионович с русской стариной, русской архитектурой, с русской правдой, вот так же поступят и с их «правдой». И все попытки с этим поспорить упираются в то, что сердцевина спора гнилая: если вы хотите, чтобы с вами поступали так, как вам представляется справедливым, то сами поступайте справедливо с другими. А поскольку этой справедливости не было видно ни в 20-х, ни в 30-х годах, ни при Никите Сергеевиче Хрущеве, который снес множество храмов в 50‒60-х, то не ждите в этом смысле ни доброты, ни мягкости, ни справедливости теперь – с этими правителями поступят точно так же, как они поступали с русскими православными людьми, и другого не будет.

Дмитрий Михайлович, Вы знаете, до недавнего времени мне казалось, что термин «православный сталинизм» – это какие-то московские игры, это не имеет отношения к жизни, во всяком случае, не массовое явление в православном сообществе. Но когда у нас, в том числе и в эфире, развернулась дискуссия по поводу отношения к Сталину, о его заслугах в победе в Великой Отечественной войне, нам стали говорить, что это не по-православному – обвинять Сталина в том, в чем его исторически вполне обоснованно можно обвинить. Мы встретили такое количество людей, и виртуальным образом (на наших интернет-страничках), говорящих: «Руки прочь от вождя народов», что, честно сказать, я поняла: «православный сталинизм» – это реальное явление, и это страшно, потому что в конце концов может расколоть православный народ по этому признаку.

– Вы знаете, у нас Церковь так огромна и сильна, что это нормальное, здоровое явление, когда справа у нас находятся какие-нибудь православные либералы, ультрамеждународные по своим взглядам, а слева – какие-то ультракрасные сталинисты; здоровый центр все перевешивает, все это постепенно поглощает и в случае чего направляет на правильный путь. Радикалы есть в любом крупном общественном организме, и если их нет, то, значит, он закаменел, значит, в нем не бродят соки, значит, он уже стареет. Какие-то выплески энергии направо и налево имеют очень неприятный и некрасивый вид, но это говорит о том, что мы в общем здоровы.

А теперь в какой-то степени обратимся к «православным сталинистам». Один из основных доводов в пользу почитания Сталина состоит в том, что во время Великой Отечественной войны, в частности в 1943 году, он восстановил кое-какие права Церкви: вернул из ссылки, лагерей некоторое количество священников, архиереев; позволил открыть духовную академию и вообще ослабил давление государства на Церковь. И вот теперь давайте скажем «отцу народов» спасибо за это, будем на него молиться, еще и иконы напишем... Давайте здраво смотреть на вещи: товарищ Сталин с середины 30-х годов, как минимум года с 34-го, с 35-го, является фактически единоличным всесильным правителем в государстве. Так вот, между 34-м и 43-м годами Церкви стало лучше или хуже, если он так заботился о ней? Наверное, он мог послабление организовать и пораньше... Да ничего подобного: товарищ Сталин убивал Церковь всеми возможными инструментами: – у нас в 1938 году оставалось всего четыре действующих архиерея – остальные были либо на приходе, либо в ссылке, либо в лагере, либо в гробу. Вот так. У нас не было ни одного действующего монастыря. У нас духовенство уменьшилось по сравнению с Российской империей в сотни раз и в десятки раз уменьшилось по сравнению с концом 20-х годов.

Дмитрий Михайлович, у нас осталось немного времени. Я знаю, что Вам возразят: Вам скажут «но война его встряхнула, и в результате этого огненного испытания он покаялся».

– Нет никаких примет церковного покаяния.

Он покаялся делом. Исправился и стал...

– Так не бывает. Церковное покаяние имеет определенные формы. У нас нет ни одного документа, ни одного воспоминания, которые четко доказывали бы, что произошел акт покаяния христианина за свои грехи.

Расшифровка:
Евгения Осипцова

Полную версию беседы вы можете просмотреть или прослушать на сайте телеканала «Союз».

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475