Протоиерей Александр Пелин: Никого не осуждать, ни о ком не рассуждать, и во всем слава Божия

Есть масса общих вопросов по поводу того, какое место священник может занимать в обществе.

– Очень хороший вопрос, и тем не менее я немного в растерянности, с чего начать. В плане церковного сообщества, мне кажется, мы хорошо понимаем, что это такое. В вопросах взаимоотношений с миром или, как сейчас это называют, в концепции светского общества (она родилась в проекте, именуемом некоторыми философами «проектом модерн») ситуация не так ясна. Нужно было отвергнуть так называемый традиционный уклад, традиционное общество и заявить, что есть некоторые гуманистические ценности, высшей из которых является сам человек. Выше человека ничего нет. Приоритет этого постулата был абсолютен. Самое главное, в этой концепции светскости абсолютно уничтожался Бог, уничтожалась иерархия во взаимоотношениях между миром и человеком. К сожалению, или к счастью, так называемый «проект модерн» не удался, он завершен, и сейчас мы находимся в совершенно другой житейской и философской парадигме, смотрим с другими смыслами, с другим видением, пользуемся иными подходами, конструкциями не линейными, а очень сложными, многофункциональными и многоструктурными. Мы понимаем, что мир не может быть столь примитивен. Не существует абсолютного приоритета знания. Конечно, всякое знание подтверждается в определенных условиях, опытно, но как только условие меняется, та или иная научная концепция перестает быть актуальной и становится устаревшей, и так далее. В любом случае в наше удивительное время, как сказал недавно отец Всеволод Чаплин, светскость себя изжила; но когда мы говорим о том, каким образом строить взаимоотношения между Церковью и светским обществом, то прежде всего мы должны учитывать, что есть просто общество. Даже отдел называется «взаимоотношения Церкви и общества».

Светскость подразумевает противоположение между сакральным – духовным и секулярным, то есть светским, смыслосодержанием, которое считалось более научным, более правдивым и осмысленным. Сейчас проект светскости завершен. Как это ни удивительно, конференция, недавно проведенная нами в Санкт-Петербурге, в очередной раз это показала. А вот религиозность людей никуда не делась, она достаточно сильна, глубока, укоренена. Некоторые смыслы очень глубоки и онтологичны, так же как и некие вопросы, связанные с этнической идентичностью человека. Поэтому некоторые мыслители говорят, что религиозные и национальные, или этнические, идентичности человека являются приоритетными. Всплеск религиозности, так же как всплеск этнической самоидентификации, наблюдается по всему миру. Какое из сообществ в целом ни возьми, везде есть подоплека либо этническая, либо религиозная. Поэтому уничтожить религиозность не получилось, более того, она приобрела массовый характер, и во всем мире она растет. Посмотрите, каким успехом пользуются идеи религиозного сообщества на Востоке, в Сирии это так называемое «Исламское государство». Хочу попутно извиниться перед братьями мусульманами, нашими друзьями по вере; кстати, поздравляю их с началом священного месяца Рамадан. В северных широтах им очень тяжело соблюдать пост, потому что, в отличие от наших православных постов, они вынуждены поститься до захода солнца. А сейчас, когда в июне в Санкт-Петербурге солнце почти не заходит, не знаю, как они выходят из положения. А ведь постятся очень серьезно, нельзя не только кушать, но и пить воду. Так вот, конференция показала, что только на путях правильного, устойчивого понимания религиозности (потому что есть религиозность, а есть псевдорелигиозность, так же как есть наука, а есть лженаука) можно построить взаимодействие и внутри религиозных сообществ, и с внешним миром. То, о чем я сказал, это, так сказать, широкая концепция, в ней есть масса подвопросов, которые тоже можно обсуждать.

Сразу возникает вопрос, связанный со статистикой. Вы говорите, что религиозность из общества не ушла; с другой стороны, мы видим, что реально воцерковленных людей в государстве у нас процента 2–3 от той громадной статистики в 60–70 процентов православных людей, которые таковыми себя считают. Как воспринимают священника эти 60 и более процентов?

– Тут вопрос просвещения. Как говорил Лесков: «Русь крещена, но не просвещена». Вопрос в том, что мы делаем, как каждый из нас трудится на своем месте, чтобы не убить в других веру, самому быть верующим человеком. Хотя нужно заметить, что, при всей общности мировосприятия, единство веры – это все-таки догматическое и евхаристическое единство. А вот некие интуиции, осмысления, глубина – у каждого человека они разнятся. Так же как нельзя ввести какие-то общие критерии измерения любви человека к Родине. Кто-то говорит, что очень любит Родину, а кто-то об этом и не вспоминает. Но если дойдет до серьезных опасений за Отечество, как это случилось в Великую Отечественную войну или, например, в начале XVII века, когда люди поднялись как один, потому что они были унижены и оскорблены, и не было у них таких свобод, как теперь, – они пойдут защищать свою Родину, потому что это то, что дано нам с молоком матери, с первым словом, с первым стихотворением на языке, который мы научились понимать. И не важно, какой это язык – мордовский, чувашский или чеченский. Это языки нашей Родины, которые она – ни один из них – не нивелировала. Они не потеряны, в отличие от многих других стран, где произошли жуткие вещи, связанные со стиранием этничности. Ведь «проект модерн» как раз и убирал этничность. Была придумана идеология наций, то есть конструктивистская идея, что должна быть создана нация, которая заменит все этносы. И даже наша советская индустриальная идея – создать некую единую общность «советский народ», который заменит все остальные этнические общности, это была провальная идея, его так и не создали. Поэтому не надо горевать о том, что было. Советского Союза никогда больше не будет – мир уже другой. Но мы надеемся: то, что мы построим на земле, всегда будет связано с нашим глубинным, заложенным внутри нас «чувством неба». Если это чувство исчезает, то все бессмысленно, все становится плоско, неинтересно, неосмысленно.

Вы по долгу своего послушания периодически участвуете в различных светских собраниях, в частности, представляете интересы Русской Православной Церкви в Общественной палате. Как Вы ощущаете себя, когда входите в сообщество людей, объединенных определенными интересами, совершенно не связанными с Церковью?

– Вы употребили очень грамотное и верное слово – сообщество. Возникновение законных объединений людей, то есть сообществ, очень интересно, и изучению этого вопроса посвящены большие исследования многих мыслителей XX века, например Дональд Горовиц об этом писал, американский ученый. При взаимодействии важно, что иногда человек говорит не от себя, а от лица группы, то есть он представляет собой некую устойчивую группу людей с определенным поведением. И тогда ты общаешься не с человеком, а разговариваешь с некой функцией. Иногда чиновник, который находится перед тобой, не раскрывается как человек, а позиционируется как некий знак вопроса. Вспомните Гоголя, Чехова, Салтыкова-Щедрина, у них это очень хорошо описано. Возьмите «Шинель» Гоголя – ведь сейчас встречается то же самое, все эти типажи. Встретиться и найти человеку человека можно только на уровне личностном, когда он снимает с себя маску групповой принадлежности и выходит на уровень личностного сознания. Эта встреча возможна и в религиозном смысле, потому что при всем том, что мы принадлежим к тем или иным религиозным сообществам, все-таки она личностна, и не может человек быть подменен никакими запретами, условиями, уставами. Но подтверждение правильности личностного пути – это общая вера Церкви, соборность, соотнесение себя со святыми – образцами святости, которые нам даны. «Како веруеши?» – вопрос, с которого начинались вероучительные учебники, им даже открывался Часослов. С этого мы начинаем, ну а дальше подтверждаем нашу веру своими делами и поступками, актуальными смыслами.

Вы сказали о том, что настоящая встреча возможна только когда человек снимает с себя определенные погоны...

– Скорее, снимает ограничения, потому что возникает вопрос, в какой роли тот или иной человек себя подает.

Священник никогда не снимает с себя этой функции представительства Церкви?

– По идее, да, тем паче если он не просто пошел в столовую покушать, хотя и там должен свидетельствовать о вере. Но если он участвует в обсуждении чего-то на уровне законодательном или его просят прокомментировать те или иные ситуации, связанные с нравственностью, то не все священник может комментировать. Есть вещи, на которые нет ответов; есть ситуации, на которые ответ возможен только от соборного разума Церкви, а не «от ветра головы своея». У нас есть социальная концепция Русской Православной Церкви, и на некоторые вопросы мы можем отвечать. Но постоянно появляются новые темы. Скажем, святые отцы ничего не сказали про Интернет, его в то время не существовало. Естественно, Церкви нужно было как-то отреагировать на появление Интернета, социальных сетей. Возникают дискуссии, и постепенно проявляется позиция, каким образом с точки зрения духовной безопасности лучше находиться в социальных сетях, как себя позиционировать, под какими никами – именами, тайными или настоящими. Я, например, присутствую на «Фейсбуке», высказываюсь, комментирую, и там прямо сказано, кто я. Буквально сегодня ко мне, как к человеку, который поддерживает патриотические движения в нашем обществе, обратились участники поискового отряда, поскольку возникла довольно непростая ситуация в Волгограде. Год назад во время раскопок на Мамаевом кургане были найдены останки около пятисот советских солдат, погибших в годы войны. И думали, что можно сделать подзахоронение на кургане. Но почему-то было принято решение перезахоронить останки на другом кладбище. Я звонил в администрацию Волгограда, просил разъяснения, просил личной встречи с теми, кто принимал это решение. Люди, которые занимались раскопками, очень искренние, патриотичные, их нельзя подвести. Они очень верили, что эти останки будут упокоены на Мамаевом кургане, но пока нет ответа, услышат ли власти Волгограда голос общественности.

Вопрос телезрителя из г. Курска: «Я учусь в старших классах школы и считаю себя религиозным человеком, но окружающие давят на меня, говорят, что я стал фанатиком веры. Что мне делать в такой ситуации?»

– Я бы посоветовал вам заняться саморазвитием, то есть кроме церковного образования приобрести еще какую-то специальность, читать литературу, знакомиться с историей искусств, русской живописью, поэзией, музыкой. Мир всегда был многогранен, и в XVIII, и в XIX веках; сатира Салтыкова-Щедрина родилась не на пустом месте, были разные перегибы, так что не надо все замыливать и замазывать. Со временем вы поймете, что мир многомерен, есть истина, которая там, на Небесах, которая есть Господь, живая, воплощенная истина, а есть человеческая правда. На Руси всегда отличали правду, которая здесь, на земле, от истины, которая на Небесах. Почитайте митрополита Илариона «Слово о законе и благодати», там про это написано. Когда вы представляете себе всю историю возникновения иконописи, понимаете богословское осмысление того, что такое икона, почему и для чего она возможна в Церкви, тогда у вас сложится картинка, разные сложные паззлы состыкуются, и у вас будет широта кругозора, вас будут уважать, потому что суждения ваши не будут узки. И еще совет: никого не осуждать, ни о ком не рассуждать, и во всем слава Божия. Есть неверующие люди, ну а вы верующий, и слава Богу.

Священник идет в общество. Куда он может и куда должен пойти?

– Хороший вопрос. Священник идет туда, куда его зовут, то есть к больным, увечным, несчастным, сиротам, заключенным, солдатам; но кроме этого также крайне важно общение с разного рода людьми, умение разговаривать на одном языке с интеллигенцией. Нельзя вынимать себя из культуры, в том числе светской, держаться с каким-то самомнением и горделивостью по отношению к светским людям. Хотя есть категория людей, которые считают, что они все знают, ну а батюшки пусть машут кадилом в храмах. Я глубоко убежден, что многие из них как раз-то и не очень разбираются, например, в истории искусств или в таком предмете, как церковная археология. А насчет истории искусств, например, часто ли вы слышите, что русский авангард стал возможен во многом благодаря русской иконе и русскому народному искусству? Когда многие выдающиеся живописцы начала XX века обратились к глубинным истокам русского искусства, они поняли, что то, что открыли все эти импрессионисты, имажинисты, можно найти в русской иконе. И даже сами французские живописцы признавали, что у нас есть великолепные произведения, и сожалели, что Запад пошел по пути модерна, отошел от символа, образа, от высокого духовного искусства. Была такая задумка – десакрализировать мир, чтобы прогнать оттуда Бога. Это кое-где удалось, но вопрос в том, что в конечном итоге в этой концепции не только Бог, но и человек умирает. А в результате появляется «Черный квадрат» Малевича как вечное ничто.

Вы говорите о представлении себя в области культуры. А если туда не зовут?

– Нужно самим создавать смыслы. Нужно инициировать, провозглашать новые манифесты – культуры, искусства, которые позволяли бы нам обретать новую этническую идентичность. На последнем соборе говорили о декларации русской идентичности. Мне не очень нравится содержание документа, но я понимаю, почему он появился. Потому что нужно было осмыслить – а как же развивается русский народ сейчас? О многих других народах говорят, а о русских перестали.

Есть очень много интересных общественных сил, патриотических движений, много центров, которые пытаются заниматься правозащитной деятельностью в том числе с духовной точки зрения, даже предлагают очень взвешенные вещи. Не надо думать, что где-то наверху сидят совершенно выдающиеся люди, которые все про всех знают и абсолютно обо всем уже поразмыслили. Если есть что сказать – то эти изречения смыслов необходимы. Кстати, Санкт-Петербург в этом отношении благодатный город. Здесь очень много интересных людей, с великолепным образованием, которые очень глубоко переживают за судьбу России. Это всегда так было, потому что город – наша историческая столица.

Вопрос телезрительницы из г. Пермь: «В обществе существует определенный стереотип в отношении верующего человека: его воспринимают как человека несовременного. Как с этим быть?»

– Нам говорят, что современность – это хорошо. Но это просто временное пространство нашей жизни. Суть в том, что мы сейчас живем в таком мире, где сложным образом переплетены глубочайшие традиции: те, что родились еще в том, архаичном, символичном мире, какие-то остатки модерна плюс информационное пространство, информационное общество. А современность – это прежде всего жизнь здесь и сейчас, четкое понимание того, кто такой сейчас, в этих условиях верующий человек. Мне кажется, что я, например, делаю попытки себя цельно осознать, поскольку не воспринимаю себя как сочленение органов, которые можно разрубить или продать по частям. Есть некая связь между тем, что я думаю, чувствую и говорю, с тем, что я есть. Может, кто-то думает иначе. И важно сохранить эту целостность, важно не поддаться воле и стихиям мира. Самое главное, посредством чего пытаются завладеть и управлять человеком, это через потакание страстям, через фильмы, журналы, образы. «Бери от жизни все», «радуйся, пей пепси-колу» – такие сейчас лозунги. Для чего человек живет? Для того, чтобы отдохнуть. Не ради того, чтобы устроить жизнь интересно, а главное – отдых, причем такой: напиться и забыться. Разве это интересно? Сохранить себя, остаться цельным – вот критерий ценности человека. И ответ на вопрос, что же такое концепция современности. Быть современным – это не значит ходить в рваных джинсах и слушать новинки музыкальных хитов. Это означает прежде всего быть интересным для самого себя, чтобы вокруг вас были люди и вы были им интересны. Я сейчас по-светски сказал ту же самую мысль, которую выразил Серафим Саровский: «Спасись сам, и вокруг тебя тысячи спасутся».

Время нашей передачи подходит к концу, и на прощание еще несколько слов о том, как нам в общество внедрить священника.

– Желаю, чтобы Господь продлил Свое благословение над Россией. Сейчас очень много доброго, достойного и хорошего в нашей стране. Думаю, что мы порой идеализируем царское время, или имперскую Россию, или Древнюю Русь. Но взглянув на сегодняшнее бытие, по крайней мере, Церкви и верующих людей в России, мы могли бы сказать, что одно из самых благоприятных времен в истории русского, православного народа – это именно сейчас. Мы можем молиться, строить храмы, жить по вере, и нам никто не препятствует. Давайте ценить то, что имеем, и перестанем стонать и вопить – как раньше было хорошо и как сейчас плохо.

Расшифровка:
Светлана Козловская

Полную версию беседы вы можете просмотреть или прослушать на сайте телеканала «Союз».

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475