«Согласие в мыслях и стремлениях». Н.С. Лесков о браке и семье

Продолжение. Начало в № 25 (730)

Это вовсе не означает, что писатель упрощает проблему (как ранее считали исследователи), «переводя конфликт с высоких трагических переживаний и противоречий в разряд обыденного, повседневного»; «соскальзывает, – как рассудил А.А. Измайлов, – в область того меркантильного практицизма, той земной и будничной рассудочности, от к <ото> рой, к сожалению, часто не умел воздерживаться и к <ото> рая однажды бесконечно возмутила Меньшикова, когда пророческому требованию от человека исповеди Достоевским он противопоставил глубоко пошлую «невыгодность» очистительной грозы покаяния для обеих заинтересованных сторон». Напротив, разбирая чужие грехи и проявляя большую чуткость в отношении ошибок и заблуждений людей, Лесков подходит к проблеме как христианин, с духовной осторожностью. Такому проявлению милости к людям учил преподобный Серафим, Саровский Чудотворец: «Дух смущенного или унывающего человека надо стараться ободрить словом любви. Все мы требуем милости Божией… Осуждай дурное дело, а самого делающего не осуждай» . Глубоко религиозный христианин, как замечал И.А. Ильин, всегда готов признать, что «в человеке есть грех наследственный, который трудно вменить ему или во всяком случае – ему одному», «есть грех невольный, грех пассивности (неделания), грех беспомощности и неумения», «грех от страха и иные различные, трудно исчислимые и непредвидимые грехи, которые допускают снисхождение <…> и удерживают <…> человеческие суд и приговор от строгости».

«Нельзя предъявлять ко всем слишком больших требований, удовлетворить которым может только любовь совершенная», – размышлял Лесков в статье «О рожне. Увет сынам противления» (1886). Свободу выбора, перед которой оказалось человечество со времен грехопадения, писатель рассматривает как христианскую проблему самоопределения и самовоспитания личности: «Чужую жизнь легко устраивать, а надо бы испробовать прежде всего <…> собственные силенки. <…> Характер не калач покупной. Оттого я ничего не советую Вам, – обращается писатель к даме, – пока Вы сами не начнете борьбу с своей природой. А у Вас в ней есть и много хорошего: это стыд природы и боязнь чужих страданий», «победите самую себя, а не убивайте других, делая их несчастными».

Важную этико-психологическую нагрузку несет в рассказе едва заметная художественная деталь: дама передвигает зеленый кружок абажура, пытается закрыться от света лампы. Домашняя настольная лампа – не просто бытовая деталь. У писателя с ней было связано излюбленное представление о дружной семейной жизни. В лесковской беллетристике, в письмах неоднократно рисуется картина сбора «всех членов семьи для мирной беседы или чтения за круглым семейным столом и тихой семейной лампой, льющей ровный свет из-под абажура, сделанного женской рукой». На приглашение погостить Лесков отвечает в одном из писем: «Если у вас когда-нибудь пьют чай у семейной лампы, – позовите меня, и я приеду». Не имея собственной семьи, писатель стремился к общению «с добрыми людьми за их круглым столом и у их тихой, домашней лампы».

В рассказе своей взволнованной посетительнице Лесков пытается внушить ту же мысль о сохранении семьи у «домашней лампы»: «стакан чаю, самовар и домашняя лампа – это прекрасные вещи, около которых мы группируемся». Однако психологически многозначителен жест героини, закрывающей зеленый кружок абажура: свою семью она почти разрушила, и ей страдальчески нестерпим уютный свет чужой домашней лампы. В то же время оступившаяся женщина безотчетно пытается укрыться и от иного Света – Христовой истины. Лесков духовно «врачует» свою «пациентку», отчаявшуюся, болезненно спутавшую нравственные ориентиры. «Измену принес мне сам дьявол, – если хотите, я верю в дьявола», – мрачно вскрикивает героиня рассказа. Но веровать ей надо в Бога, идти к Нему, не прятаться от Его света. Рецепт духовного выздоровления есть: необходимо и возможно «найти достаточно поводов жить для других», то есть выйти за узкие рамки эгоистического существования во имя деятельной любви к ближнему.

По поводу самой повести Л. Н. Толстого «Крейцерова соната» Лесков, полемически заостряя свою позицию против этического максимализма Достоевского, в то же время усмотрел в толстовском произведении идеи, созвучные собственным. «Если женщина такой же совершенно человек, как мужчина, – размышлял Лесков, – такой же равноправный член общества и ей доступны те же самые ощущения, то человеческое чувство, которое доступно мужчине, как это дает понять Христос, как это говорили лучшие люди нашего века, как теперь говорит Лев Толстой и в чем я чувствую неопровержимую истину, – то почему мужчина, нарушивший завет целомудрия перед женщиной, которой он обязан верностью, молчит, молчит об этом, чувствуя свой проступок, иногда успевает загладить недостоинство своих увлечений, то почему же это самое не может сделать женщина? Я уверен, что она это может».

Однако в отношении толстовской позиции Лесков выдал желаемое за действительное. Перерабатывая «Крейцерову сонату», Л. Толстой явил «разномыслие» с истолкованием его повести Лесковым, усилив аскетизм и резкость концепции. В проблеме отношений между полами Л. Толстой усматривал «несвободу и неполноту» из-за «неотдельности мужчины от женщины», тогда как, согласно лесковскому пониманию, солидарному со святоотеческим учением, союз мужчины и женщины является божественным установлением и не только не обедняет человека духовно, но – наоборот – способствует полноте реализации личности. По мысли отцов Церкви (Климента Александрийского, Блаженного Августина), жена – подруга и помощница, необходимая своему мужу: «Только вместе с нею человек становится существом цельным и полным, каким он должен быть сообразно Божественным целям».

(Окончание следует)

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475