Епископ Красногорский Иринарх: Церковь должна показать пример помощи бывшим заключенным

Беседа с председателем Синодального отдела по тюремному служению епископом Красногорским Иринархом в эфире телеканала «Союз»

Где и как будут готовить священников для тюремного служения? И есть ли место в нашем обществе для бывших заключенных? Об этом – программа «Люди Церкви» с председателем Синодального отдела по тюремному служению епископом Красногорским Иринархом. Ведущий – Олег Петров.

– Владыка, до назначения на должность председателя Синодального отдела Вы как-то соприкасались с тюремным служением?

– До назначения председателем Синодального отдела я был Правящим Архиереем Пермской и Соликамской епархии в течение восьми лет. И тюремное служение было одним из многих других направлений епархиальной жизни. Должен сказать, что Пермь занимает третье место после Красноярска и Екатеринбурга по количеству пенитенциарных учреждений, там их 46. У меня занимались тюремным служением 26 священнослужителей. Поэтому сказать, что для меня это дело новое, будет неверно, но, с другой стороны, сказать, что все мне тут знакомо, тоже неверно. Потому что там были образовательные программы, миссионерские, молодежные и прочие, и тюремное служение было лишь одной из них.

– Как председатель Синодального отдела, как Вы оцениваете состояние священнического служения среди заключенных, и что нужно, чтобы это тюремное служение вышло на более высокий уровень?

– 22 февраля текущего года подписано новое соглашение о сотрудничестве между Русской Православной Церковью и Федеральной службой исполнения наказаний Российской Федерации. И Святейший Патриарх отметил, что, пожалуй, в тюремном служении Русская Православная Церковь более, чем в других направлениях, достигла успехов. Потому что уже более двадцати лет наши священнослужители во всех епархиях несут очень непростое служение в колониях и тюрьмах.

Мы имеем около 500 построенных храмов в местах заключения, примерно столько же молитвенных комнат, которые, как правило, потом превращаются в тюремные храмы. И более тысячи священнослужителей трудятся на сегодня в этом направлении. Я вижу, что работа поставлена неплохо. Но этого недостаточно. Потому что все-таки до сегодняшнего дня мы трудились, скажем так, на благотворительной основе. Нас приглашали или нас допускали, и мы, в дополнение к своим другим послушаниям, несли тюремное служение среди заключенных.

Но теперь вопрос стоит иначе. Поставлена задача организовать на постоянной основе пребывание священнослужителей в местах лишения свободы. И уже в текущем году реализуется пилотный проект в четырех регионах – на Камчатке, в Вологодской области, в Саратове и Мордовии.

– Наличие храмов в тюрьмах и служение священников – все это для православных заключенных и для людей, которые, обретя веру в заключении, хотят стать церковными людьми? Или они работают еще и с персоналом, который охраняет заключенных? Владыка, как Вы считаете, кто это – верующий заключенный? Это человек, который обратился к вере, оказавшись в местах лишения свободы, или это православный человек, попавший туда и нуждающийся в духовном окормлении?

– По-разному. Вообще-то, если говорить о населении страны, то считается, в среднем, чтооколо 80 % населения – православные. Не потому что они все воцерковлены и регулярно ходят в церковь, но они причисляют себя к православной культуре и имеют исторические православные корни. Они периодически посещают храмы, чтобы свечку поставить, бывают на крестинах, присутствуют при отпевании родственников или близких… Такой же процент и в тюрьмах. Мы говорим сейчас только о православных людях в местах заключения, хотя есть там и мусульмане, и иудеи, которых посещают имамы, раввины. Примерно 10-12 % – это те заключенные, которые либо пришли к вере, либо осознавали себя верующими и которые более или менее регулярно посещают богослужения и встречаются со священнослужителями или с теми православными волонтерами-мирянами, которые помогают священнику.

– Я хочу уточнить: встречаются с целью педагогической, образовательной, или приобщаются к евхаристической жизни?

– Те люди, которые уже более воцерковились, естественно, причащаются, участвуют в таинстве Покаяния. Поначалу из педагогических соображений беседуешь с человеком, потому что он ограничен в правах, находится годами в одном и том же месте, одни и те же занятия ежедневно, одни и те же лица. И священник для заключенных – своеобразная отдушина. Но не нужно считать, что церковь нужна только заключенным. Мне говорили, что в Вологодской области имеется колония, находящаяся на острове, в бывшем православном монастыре. И многие сотрудники службы исполнения наказаний говорят, что непонятно даже, кто там больше заключен: сотрудники или заключенные. Заключенный отбыл срок и ушел на свободу, а служивый остается там до тех пор, пока не закончится его время службы, иногда это десять – двадцать лет. Кроме того, у сотрудников есть родственники, есть жены или мужья, есть дети, есть родители, которые тоже нуждаются в духовном окормлении Церкви, потому что они осознают себя православными. Порой даже получается так, что те, которые находятся на свободе, с завистью смотрят на то, что происходит за колючей проволокой. Потому что там есть храм, есть священник.

Мы всегда говорим о необходимости, пусть факультативно, пусть на культурологической или какой-то другой платформе, преподавать основы православной культуры студентам, курсантам учебных заведений Федеральной службы исполнения наказаний. Очень важно подготовить этих специалистов, чтобы они нормально воспринимали свободу совести, религию. Не секрет, что если человек по-настоящему осознал, что такое Православная вера, он с таким же уважением будет относиться к религиозному человеку, который исповедует ислам или иудаизм. И вообще, если человек исповедует свою веру в Бога, даже если он находится в каком-то малом религиозном меньшинстве, все равно это его внутреннее чувство нужно уважать. Так что нужно научить этих будущих сотрудников ценить и уважать религиозность в человеке.

– Чтобы научить уважать религиозность, нужно научить уважать человеческое достоинство, чтобы людей не унижали там, не били, – здесь ведь речь не идет о конфессиональной принадлежности.

– Вы знаете, я всегда вспоминаю, как мы проходили еще в духовных учебных заведениях нравственное богословие. Нам говорили, что у человека есть пять чувств – интеллектуальное, органическое, религиозное, нравственное, эстетическое (кто-то, может, больше назовет, но в классическом нравственном богословии в то время они сводились как раз к этим пяти). Так вот, религиозное чувство пронизывает все другие состояния человеческой личности. Если религиозность в человеке нормальная, здоровая, то она будет оздоравливать его нравственность, эстетические взгляды, его интеллектуальные чувства, его органическое чувство, то есть всю культуру жизни человека. Если его религиозность фанатическая, она сделает его личность фанатической во всем. А если она невежественна в религиозных вопросах, то остается уповать на то, что хотя бы литература, культура наша отечественная поддерживала в человеке понятие той высокой нравственности, в которой жила Россия в предшествующие десять веков.

– Мне хотелось бы продолжить тему образования тех людей, которые несут в местах заключения церковную службу, должны выполнять свою миссию как пастыри, как миссионеры, быть спасителями душ человеческих. Тут очень важно понять, кем должен быть священник прежде всего – духовником, миссионером, совершителем таинств? Все-таки каков приоритет? Это первый момент. И еще – где можно получать образование для этого?

– Священнослужитель должен быть, прежде всего, духовным пастырем. С одной стороны, совершителем церковных таинств, с другой – учителем веры, и обязательно должен быть миссионером. Потому что в этом заключается вся наша жизнь: либо мы миссионерствуем и прославляем Христа и Церковь – либо мы унижаем и Христа, и Церковь, если мы ведем жизнь недостойную. Но не нужно все это сводить к одному священнослужению. Когда только началась перестройка, священников направляли и в школы, и в больницы, и в тюрьму, и даже на какие-то политические собрания. А миряне для чего? Мирянин – такой же православный миссионер, он тоже имеет определенное царское священство, для чего у нас имеется Миропомазание, когда нас помазывают миром и ставят печать дара Духа Святого. И апостол говорит, что «вы – царское священство», то есть каждый человек имеет определенную обязанность нести веру в мир и проповедовать ее. А тем более – в местах заключения, ведь священник не может один совершить богослужение, а многие заключенные не знают, как это делать. Значит, батюшке нужны помощники из мирян.

Вспоминаю тюрьму в Соликамске «Белый лебедь». Когда-то там было две тысячи человек, затем тысяча – уже шел такой процесс, что человек, совершивший преступление, должен сидеть там, где он его совершил, и за счет этого сокращалось количество заключенных. На тысячу человек разве достаточно одного священника? А когда есть помощники-миряне, то они готовят этих заключенных, рассказывают, как подготовиться к Исповеди, к покаянию, особенно к Крещению – катехизаторские беседы могут вести миряне. Поэтому не нужно думать, что на зоне должны быть только священнослужители в сане, в рясе, – нет. Там должны быть и миряне.

Что касается образования. Бесспорно, сегодня работают священнослужители, которые несут свои послушания на обычных приходах: они в дополнение к своему послушанию еще духовно окормляют места лишения свободы, заключенных и сотрудников. Необходимо для начала хотя бы организовать курсы переподготовки. Они призваны подготовить человека к этой особой миссии – представьте себе, молодой священник или даже тот, который имеет опыт священнослужения, попадает на несколько лет на работу в колонию и каждый день видит одних заключенных. Его нужно подготовить к режимным условиям. Как сейчас будет выглядеть специальное образование для священнослужителей, не знаю. Но мне кажется, что на базе какой-либо семинарии; либо здесь, в епархии надо организовать семинарию, которая могла бы давать дополнительное образование тем, кто будет служить в этом направлении. Есть же военное духовенство, военные капелланы, как их сейчас называют, – должны быть и тюремные капелланы.

– До революции был у нас такой институт.

– Но капелланами тогда их не называли, это западное слово, немножко непривычное для нашего православного уха.

– Что касается образования, то могу точно сказать, что в Московской Духовной семинарии и академии не смогут этому научить: в одной из программ с участием ректора академии и семинарии Владыки Евгения и заместителя директора господина Величко эту тему мы затронули, и оказалось, по словам Владыки, что если вводить какой-либо дополнительный предмет, то надо убирать какой-то из основополагающих. То есть это надо организовывать где-то вне семинарии. Как Вы видите решение этого вопроса?

– Возможно, перепрофилированные семинарии, введение курса права, психологии, особенно знакомства с психологией заключенных. Мы сейчас изучаем, что преподается в светских учебных заведениях, где готовят кадры для Федеральной службы исполнения наказаний, смотрим богословские все дисциплины. Не обязательно обязывать все духовные учебные заведения и все семинарии готовить тюремных священнослужителей. Потому что сейчас работает в местах заключения тысяча – может быть, необходимы полторы тысячи или две. Сегодня делаем ставку на специализированные курсы переподготовки.

– Есть еще одна проблема, связанная с работой священника в местах лишения свободы, – проблема ресоциализации заключенных. Это очень важно, когда человек выходит из мест лишения свободы, воцерковившись, а на свободе его все равно воспринимают как изгоя общества, его здесь не принимают люди…

– В этом направлении я специально учредил сектор. Там занимаются в том числе и вопросами помилования: есть очень много писем, в которых осужденные обращаются к епископам, к Патриарху, обращаются их родственники, – всем кажется, что их неправильно осудили. В основном-то там заслуженно осужденные сидят, но ведь матери не скажешь, что ее сын такой же преступник, как все, для любой матери сын, даже преступник, все равно лучше, чем другие, и с этим нужно считаться. Но, с другой стороны, есть закон. И вопросы помилования требуют очень глубокого изучения. Видимо, священнослужители будут более активно участвовать в этой работе, когда будут служить на постоянной основе в местах лишения свободы. Потому что они очень хорошо знают тех заключенных, которые им исповедовались, ходят к ним в храм, руководствуются их наставлениями.

Что касается ресоциализации бывших заключенных и социализации подростков, то сейчас есть программы, которые предлагают за полгода до освобождения готовить человека к освобождению. Но есть преступники, которые сидят по 25 лет – мы духовно ведем такого человека, а он выходит на свободу, и оказывается, что там он никому не нужен (даже многие женщины пишут, что боятся освобождения, потому что здесь, в заключении, у них есть духовный наставник, а на свободе его может не оказаться). И вот человек выходит на свободу. Как правило, у него семьи нет, если он длительный срок отбыл, он состарился, больной, на работу его не берут... Но человек-то хочет есть, даже чувство голода может толкнуть на различные преступления. И освободившемуся человеку требуется помощь.

Конечно, раздаются голоса, что он – преступник, жил в свое удовольствие, никогда ни о ком не думал. Как сказано у апостола: от множества беззакония в людях охладеет любовь. Естественно, у него и так-то не было этой любви, а там он еще находился в жестокости. Но давайте подумаем, какое гражданское общество мы хотим иметь? Наполненное заключенными, преступниками, или все-таки нормальное – не бояться выходить из дома, не бояться за своих близких, за жизнь и безопасность своих детей, за свою собственную жизнь, свое имущество? Следовательно, когда-то нужно же остановиться, когда-то же общество должно задуматься о заключенных, о том, чтобы они, выходя на свободу, имели возможность как-то устроить свою жизнь. Мы не можем насильно заставить человека не творить преступления, такой путь для заключенного, как и для всякого человека – путь греха. Но надо же ему предоставить все-таки выбор, дать возможность войти в гражданское общество.

Полагаю, что Церковь обязана в этом направлении трудиться. И те священнослужители, и волонтеры-миряне, которые трудятся за колючей проволокой, не должны оставлять своих подопечных – должны быть службы еще и вне колючей проволоки. У нас и сейчас есть монастыри, которые принимают бывших заключенных, предоставляют им какую-то работу. Есть приходы, которые собирают одежду, продукты питания, медикаменты для передачи заключенным. Есть приходы, которые оказывают помощь и поддержку в оформлении документов освободившимся. Это моя точка зрения, и я полагаю, что она будет поддержана. Мы должны иметь какие-то центры, хотя бы на базе тех приходов, которые уже этим занимаются, или специальные центры, куда бы священнослужитель уже мог направить освободившегося из заключения, чтобы тот мог туда прийти и ему сказали: если ты нуждаешься в одежде, есть такой-то приход, и ты туда можешь сходить и получить; если тебе нужна юридическая помощь, есть правозащитная общественная организация, которая занимается этим. То есть мы должны иметь банк данных, и эти 10-12%, которые состояли в религиозных общинах во время их пребывания за колючей проволокой, имеют право рассчитывать на нашу помощь в начале своего нового пути. Церковь должна показать пример, чтобы и все общество могло помогать им вернуться в нормальную гражданскую жизнь.

– Это очень сложный путь церковного служения там, в местах лишения свободы, и я желаю Вам на этом пути помощи Божией, всяческих успехов. И пусть все, что Вы планируете на этом пути, исполнится.

Смотрите программу «Люди Церкви» на телеканале «Союз»: четверг 02.00, 12.00, пятница 16.30. Время Екатеринбурга (+ 2 часа к московскому)

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475