Епископ Петергофский Силуан: Пусть Бог действует в вашей жизни

Поскольку проект данного Положения пока еще находится на рассмотрении, может быть, Вы дадите несколько рекомендаций тем, кто задумывается: постригаться или не постригаться при учебном заведении? В каком направлении им мыслить и что выбирать ориентиром в такой ситуации?

– Как я могу сказать что-то важное по такому серьезному вопросу, если я сам постригался в монастыре? Могу лишь сослаться на опыт тех, кто постригался также при духовных учреждениях.

Конечно, вспоминаются слова Святейшего Патриарха Кирилла, который, обдумывая пострижение при Ленинградской духовной академии, услышал от одного из преподавателей некое умозаключение: «Ты подумай, тебе придется отвечать за свой выбор в тридцать, сорок, пятьдесят, шестьдесят, семьдесят и в восемьдесят лет».

Наверное, это актуально для всех, кто собирается принимать постриг при духовных учебных заведениях. Очень много изменений может произойти как с учебным заведением, с окружающими людьми, так и с самим человеком, собирающимся принять постриг.

Владыка, когда Вы говорили о существовании монашеской общины и в целом о функционировании духовной школы, то сказали о воспитании студентов.

На Ваш взгляд, та система, когда именно духовное учебное заведение воспитывает человека, не устарела в современном мире? Может быть, опыт университета, который просто передает знания, достаточен? В чем исключительная особенность того, что у нас здесь есть?

– То, что мы имеем, мы не ценим, а когда потеряем, то начинаем кусать локти. Россия всегда отличалась от других государств тем, что училась на ошибках своих соседей. Я считаю, что очень правильно было посмотреть на жизнь Поместных Православных Церквей, отказавшихся от традиционного воспитания и подготовки своих пастырей.

Не надо далеко ездить. Можно посмотреть на ту же самую Финляндию, где попрощались с духовной школой в конце 1980-х годов и перешли на иные стандарты подготовки. Можно посмотреть также на Американскую Православную Церковь, Элладскую, Румынскую и понять, что не всегда правильно отказываться от того, что работает и приносит результат.

Если бы мы увидели неэффективность той системы, что была святителем Филаретом Дроздовым, продумана и реализована, то, наверное, я бы сказал: учитывая определенные условия воспитания и подготовки кандидатов к обучению в духовных школах, будет правильно пройти всем им сначала через университет.

Я сам прошел таким путем – сначала окончил университет, затем пришел в духовную семинарию. Надо дать себе сформироваться в тех условиях, которые предполагают большую личную свободу, нежели духовная семинария или академия. Но это зависит непосредственно от человека.

Наши духовные школы были возрождены в очень тяжелое время, послевоенное, когда страна была обескровлена. Даже пансионат, который предполагала духовная школа, воспринимался с благодарностью юношами, жившими в коммунальных квартирах или бараках, и стоявшими в очередях за продуктами вместе с родственниками.

Сейчас, когда благополучие наших граждан находится на совсем ином уровне, пансионат многими воспринимается как нечто лишнее и неоправданное. Как ректор я хотел бы сказать, что проживание, обучение и молитва в одном здании позволяют лучше узнавать друг друга. В этом, наверное, главная положительная особенность духовного образования Русской Православной Церкви.

Мне очень понравились слова одного мусульманского деятеля, ныне покойного господина Бероева. Он оканчивал в 1970-е годы медресе в Бухаре. Я был приглашен на мусульманский форум, проходивший в Петербурге, как представитель Русской Православной Церкви. На этом форуме господин Бероев хвалился, что в зале сидят представители разных направлений российского и не только российского мусульманства и все они дружны между собой. Он заявил, что все собрались здесь потому, что вышли из этого медресе.

Конечно, и из духовных школ можно выйти озлобленным и глубоко одиноким человеком, но таких единицы. В целом, в этих стенах, волей или неволей, формируются товарищества, которые в дальнейшем играют огромную роль и для нашей Церкви, когда мы можем рекомендовать человека, зная его со студенческой скамьи. Когда мы можем переходить на неформальное общение с кем-то.

Мы прекрасно понимаем запросы к Церкви от новых поколений, которые приходят в эти стены. Я рад, что в Санкт-Петербургской духовной академии представлены разные поколения церковнослужителей. Некоторым из них уже за восемьдесят лет. Они могут просто пребыванием в этих стенах, своей жизнью многое рассказать и позволить сделать соответствующие выводы молодым.

Сегодня создаются светские теологические структуры, в том числе и по исламскому богословию. Мы знаем, что был создан Институт христианской теологии в большом университете Санкт-Петербурга.

Как Вы относитесь к появлению такой структуры и насколько в нашем обществе необходима именно теология, которая преподается в вузах? Ведь у нас уже есть устоявшаяся система богословского образования.

– Я думаю, что задачи были непосредственно связаны с традиционными для нашего Отечества конфессиями, и Православие занимало отнюдь не первое положение. Могу только предположить, что большой запрос сейчас есть у государства, чтобы специалисты, выходящие из стен Института теологии, были не только компетентны в вопросах вероучения, но воздерживались от распространения тех взглядов, которые признаны экстремистскими и террористическими.

Владыка, когда Вы стали ректором, одним из Ваших послушаний стало наблюдение и непосредственное участие в реставрационных и восстановительных работах на том комплексе исторических зданий, который когда-то был закреплен за академией. Количество этих зданий растет.

Каким Вы видите результат этих восстановительных работ? Что на этом месте должно быть после завершения реставрации?

– Вопрос сложный. В Евангелии сказано о том, что новое вино нужно вливать в новые мехи (Лк. 5:38). Вопросы реставрации – это создание новых мехов. Мы не знаем пока что, какое вино в них будет. Нам достаточно сейчас тех зданий, где мы размещаемся. Есть серьезные пожелания к общежитию, которое не соответствует даже минимальным бытовым требованиям среднестатистического жителя России. Есть вопросы и к размещению факультета церковных искусств, но в то же время можно согласиться, что живем мы хоть и в тесноте, но не в обиде.

Я боюсь говорить о том, о чем некоторые мои предшественники говорили достаточно смело: «здесь будет российский Оксфорд». Эти памятники архитектуры, где располагаются духовное училище, семинария и академия, содержало государство. В них обучались не только желающие, но и по необходимости дети духовенства. Мы получили в наследство два ансамбля. Третий должен к нам также вернуться.

Будь моя воля, легче все снести и построить что-то новое, потому что учиться и обслуживать памятники накладно и неудобно. Говорить о русском Оксфорде только потому, что у нас здесь исторические памятники, весьма наивно.

Мы обязаны, конечно, сохранять то, что подарила нам история. Очень надеюсь, что Господь сопутствует этому желанию, но его нельзя назвать желанием непосредственно ректора. Я прекрасно понимаю как ректор, сколько стоит реставрация некоторых зданий здесь.

В то же время, хотелось бы во всем видеть приятное и интересное. Хотелось бы видеть, что будет реализована концепция восстановления исторического ансамбля Санкт-Петербургской духовной школы. Эта концепция предполагает, что на территории трех перечисленных мною ансамблей будет размещаться образовательный комплекс, где будут обучаться непосредственно учащиеся Санкт-Петербургской духовной академии. Также хотелось бы, чтобы здесь же, в гимназии, учились подрастающие абитуриенты духовной академии, и дети выпускников духовной академии, работающих теперь в этих стенах в качестве сотрудников и преподавателей, обучались бы в детском саду при духовной академии. Но это сложно, особенно сейчас, когда у нашего государства совсем иные задачи. А мы выполняем то, что предписано нам в первую очередь, – готовим священнослужителей.

Единственное, хотелось бы, чтобы восстановили поруганный храм Двенадцати Апостолов. Он находится в историческом здании духовной академии. И к этому прилагаются определенные усилия. Сложно сказать, что будет завтра. Когда создавалась концепция развития и восстановления исторического ансамбля Санкт-Петербургской духовной академии, была совсем иная эпоха. Сейчас, мы прекрасно понимаем, что, возможно, государство не совсем будет заинтересовано выделять из федерального бюджета необходимые средства на восстановление этого ансамбля. Что касается частных благотворителей, то мы молимся за каждой Божественной литургией, чтобы рука их была щедроподательна и намерение их увенчалось успехом.

Владыка, на Ваш взгляд, создание такого единого образовательного комплекса, где человек, придя в детский сад, гипотетически может закончить и аспирантуру, должно ли повысить качество пастырей, выходящих из стен духовной школы?

– У меня такой цели нет, чтобы младенец, который посещал детский сад на территории Санкт-Петербургской духовной академии, в дальнейшем стал доктором богословия. Я исхожу непосредственно из запросов сегодняшнего дня. Здесь, при духовной академии, проживает много семейных сотрудников и преподавателей, и их детям было бы удобнее ходить в детский сад, расположенный рядом с домом. А сейчас, к сожалению, мы имеем не вполне объяснимые объекты на территории, прилегающей к духовной академии, их можно спокойно заменить на те объекты, которые приносили бы большую пользу.

Правильно ли я понимаю, что в каждом из этих объектов – детском саду, гимназии – должны быть элементы христианского воспитания и образования? То есть это будут не просто светские учреждения.

– Я никогда не ходил в детский сад, поэтому не знаю, что значит христианский детский сад, а что значит нехристианский. Мне бы хотелось, чтобы там была здоровая атмосфера, и дети с родителями были счастливы. Мне кажется, что просто слышать колокольный звон из Александро-Невской лавры было бы достаточно для детей в этом детском саду. Так же и с гимназией: если бы она готовила к духовной академии, в таком случае необходимо было бы сразу акцентировать на этом внимание поступающих в гимназию, тем самым ограничивая их желание. Мне ближе в целом общегуманитарное направление, чтобы эта гимназия могла в дальнейшем помогать молодым людям через определенные дополнительные программы поступать и на исторический факультет, и на филологический, и на богословский.

Образование в нашей духовной школе ставит своей целью получение на выходе пастыря. Человек, который сюда пришел, хочет стать пастырем. Как бы Вы сегодня определили само это понятие: кто такой пастырь?

– Наша духовная школа возникла в начале XVIII века. Крещение Руси произошло в 988 году. Мы знаем, что территория, где находится славный город Санкт-Петербург, в свое время называлась Водской пятиной. Здесь были и православные погосты с православными пастырями, которые и без духовной академии становились таковыми. Мне сложно однозначно, емко и кратко ответить на Ваш вопрос. Духовная школа должна способствовать этому, содействовать, а что будет в итоге – мы не знаем. Из этих стен вышло много, простите, и лжепастырей, и обновленцев, и раскольников, а ведь здесь преподавали весьма полезные для пастырства науки. И мы не знаем критериев оценки доброго пастыря и злого пастыря, кроме Евангелия. Добрый пастырь душу свою полагает за своих пасомых. Но очень сложно сказать, какие дисциплины в духовной школе целенаправленно готовят именно пастыря, исходя из Евангельских слов. Мне кажется, сам дух духовной школы (хотя это очень аморфное понятие) учит пастырству, а некоторые дисциплины при серьезнейшем рассмотрении могут многих от пастырства и отдалить.

На что студенту духовной школы, семинаристу обратить внимание во время обучения, чтобы уловить этот дух, не поддаться на какие-то, может быть, провокации и не разочароваться? На Ваш взгляд, в каком направлении ему мыслить, как жить, чтобы вобрать в себя максимум того, что можно здесь получить?

– На мой взгляд, надо любить то дело, которым ты хочешь заниматься и быть честным перед собой. Если ты не чувствуешь никакой симпатии к пастырству, душепопечению, изучению богословия, богослужению, то лучше здесь не находиться; это вызовет только серьезные внутренние проблемы. Студент – это молодой человек, еще не имеющий сформировавшегося мировоззрения. Мне бы хотелось, чтобы молодые люди, которые здесь учатся, не устанавливали для себя непереходные границы, не допускали максимализма в суждениях, не боялись признаться себе, что они еще многого не понимают в жизни и вряд ли когда-то смогут все понять. Нужно оставлять возможность Богу действовать в своей жизни и через молитву получать от Бога соответствующие ответы на вопросы, касающиеся непосредственно своей внутренней полноты.

Владыка, Вы упоминали, что было бы неплохо, если бы студенты перед тем, как прийти сюда, получили образование в светских университетах. Как Вам кажется, может ли обучение в университете способствовать тому, чтобы человек, придя сюда и прочувствовав дух академии, как Вы сказали, сформировался более целостным и точно знал, чего он хочет?

– Сложно сказать. Я говорю исходя из своего опыта. И я никаким образом не могу умалить тех своих коллег, которые пришли в духовные школы сразу после школы и в университетах никогда не учились. Все очень субъективно. Единственное, что замечается, – молодые люди, которые приходят в стены духовных школ после окончания светских учебных заведений, более заинтересованы в результате. Они приходят уже повзрослевшими, с какими-то жизненными позициями, представлениями, мнениями. Мне кажется, им намного легче потом, когда они получат соответствующий документ, закрепляющий статус выпускника духовной школы. Они более уверенно идут по жизни, нежели те, кто пришел сюда в более раннем возрасте.

Понятно, что у ректора духовной академии очень большая занятость, учитывая все послушания. Как часто Вам удается общаться со студентами? И кто для Вас студент, который учится в духовной школе?

– Я часто говорю о том, что студент для меня – будущий коллега, будущий соработник. Всматриваясь в лица, я представляю некоторых студентов, которые еще не носят головных уборов, и в белых куколях, и в белых клобуках, и в митрах, и в камилавках, понимая, что в любой момент могу сам оказаться в положении учащегося у сегодняшнего студента и его подчиненного.

Общение предполагает диалог. Нельзя навязывать свою точку зрения и бегать с желанием пообщаться. Я не могу сказать, что вижу желание общаться со стороны студентов. Наша система заведомо определяет субординацию между студентом и ректором, и сложно искусственно сломать существующие преграды. Антоний (Храповицкий) ломал такие преграды. Хорошо известно из воспоминаний архимандрита Киприана (Керна) как о хороших результатах такого неформального общения, так и о печальных. Мне ближе Арсений (Стадницкий). Он был ректором Московской духовной академии в конце XIX века и придерживался позиции сохранения некоторого расстояния между тем, кто руководит, и теми, кто находится здесь какой-то промежуток времени. Но это не означает, что не предполагается общения по различным вопросам. Я обязан выслушивать студента, обязан давать ему ответ. Я не могу просто указать на дверь, не могу позволить себе прямой ответ, который может опечалить вопрошающего.

В этом, наверное, и есть самая большая польза духовной школы, когда ректор не только находится в кабинете, но и проходит по коридорам, и стоит за кафедрой в аудитории, и молится в храме Божием вместе со студентами. И много других моментов соприкосновения, когда спадают некоторые внутренние оковы, препятствующие неформальному общению. Но я очень боюсь того духа, который митрополит Антоний (Храповицкий) привносил в Санкт-Петербургскую духовную академию, где он был инспектором. Читая дневники Арсения (Стадницкого), понимаешь, как страдали от этого другие преподаватели, члены администрации и, самое главное, Священноначалие, когда ректор или инспектор пытался стать своим в глазах студентов, по сути, разрушая иерархию. Через неосторожные, может быть, действия и слова при неформальном общении в дальнейшем у этих молодых людей уже не было четкого представления о важности сохранения иерархии в целом.

Печально сейчас видеть заигрывания с молодыми людьми в серьезных заведениях, в том числе учебных, когда людям, еще не окрепшим умом, дается возможность стать сопричастниками особых процессов, предполагающих особую ответственность. Студенты не всегда готовы нести эту ответственность. Поэтому очень надеюсь, что мои студенты с пониманием относятся к некоторой моей сдержанности. Но это не переносится на выпускников.

Владыка, известно, что Вы стараетесь разными способами сплотить выпускников. Почему для Вас важно, чтобы они часто встречались в академии, в какой-то степени принимали участие в ее жизни и с выпуском из академии их связь с альма-матер не терялась? Почему это важно?

– Я не могу сказать, что пытаюсь создать что-то новое. Здесь сформировалась очень добрая практика, когда выпускники приезжают отметить особые даты своего выпуска, чаще всего юбилейные. Мне очень приятно общаться с выпускниками, потому что я здесь не учился. И если студенты по ряду причин не всегда могут сказать мне правду, то выпускники, которые от меня не зависят, говорят очень много вещей, для меня весьма важных. Я учусь, общаясь с выпускниками разных периодов и даже разных эпох. Они заставляют задумываться, все ли хорошо в духовной академии, не замутился ли взор у ректора, не замылился ли его глаз, все ли он видит из своего кабинета. Я очень благодарен, что выпускники с пониманием относятся к моим вопрошаниям, иногда очень личным и смелым.

Владыка, позвольте завершить интервью таким вопросом: через пять лет ректорства что для Вас Санкт-Петербургская духовная академия?

– Санкт-Петербургская духовная академия для меня – это моя жена, первая и единственная. Так же учит наша Церковь о первой кафедре, о епархии, о послушании. Я был рукоположен в епископы Петергофские с назначением ректором Санкт-Петербургской духовной академии. Как я могу относиться к этой своей супруге? Пока мы не разведены, пока мы живем вместе, значит, все хорошо.

Владыка, большое Вам спасибо за очень теплый и откровенный разговор.

Записали:
Анна Топорова,
Павел Зюзин
и Нина Кирсанова

Полную версию программы вы можете просмотреть или прослушать на сайте телеканала «Союз».

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475