Священник Константин Корепанов: Что такое ложное смирение?

Продолжение. Начало в №№31, 34 (2020 г.) – 23, 25–29, 31–36, 38–39, 41–48 (2021 г.) – 1–3, 33–39, 41–43, 45–48 (2022 г.) – 1, 3–11, 13–21, 23–26, 29 – 48 (2023 г.), 1–2, 4–11, 13–15, 18–40, 42 (2024 г.) – 1–2, 7–17 (2025 г.)

Продолжаем читать второй том «Добротолюбия», духовные поучения аввы Дорофея.

Напомню, что в прошлый раз мы говорили о том, насколько важно смирение. В том числе говорили, что без смирения невозможна любовь, в лучшем случае это просто проявление наших чувств.

Именно потому, что мы начинаем неправильно, не со смирения, мы не можем, подобно Евангельскому отцу, ни отпустить человека, ни ждать человека, ни принять человека. Мы не можем, доверившись Богу, смириться с неверием наших близких или с их греховными наклонностями. Мы не можем, смирившись перед выбором другого человека или волей Божией, терпеливо ждать, когда Бог благоволит его привести к Себе. Можно открывать Богу наше сердце, боли и печали, но надо терпеливо, без отчаяния ждать, не вмешиваясь в жизнь другого. И мы не можем без укора радостно обнять его, не попрекнув ни в чем, а просто радуясь, что близкий человек был мертв и воскрес.

Именно потому, что не со смирения начинаем, мы не можем и любить так, как пишет об этом апостол Павел. Не можем не раздражаться, не ревновать, не можем всего надеяться, не можем терпеливо верить, все перенести, не отчаиваясь и не унывая, потому что начинаем не со смирения.

Если мы даже совсем не можем любить наших близких в собственном смысле этого слова, которое подразумевается Священным Писанием, мы, естественно, не можем любить и наших врагов, что для христианина является принципиальным, обязательным и в своем роде фундаментальным требованием. Мы даже приблизиться к этому не можем, даже понять не можем, о чем идет речь, о какой любви к врагам. В лучшем случае мы просто их забыли. Возможно, простили, но любить их не можем, потому что не смирились. Мы не можем ничего исполнить в так вожделенной нами любви, казалось бы, такой понятной и простой. Потому что не с того начали.

Без смирения наша любовь существует сама по себе, независимо от Бога. Наша любовь – просто наше чувство, наше желание, наше решение. Это моя воля, моя забота, я так хочу, так понимаю, мне нужен этот человек. Бог к этому не имеет никакого отношения.

В Евангельском, библейском смысле слова это вообще не любовь. Но благодаря целому пласту культуры, который пропитал все наши чувства, сознание, всю нашу глубину, с этой точки зрения мы любим. Но это любовь, которая не созидает ни нашу жизнь, ни жизнь другого человека во Христе.

Вот об этом мы уже говорили достаточно много. Любовь без смирения есть игра чувств или вообще игра лицемерия, порой трагичная, порой драматичная. Чтобы жизнь человека преобразилась, особенно в духовном плане, надо начинать со смирения.

Чтобы это лишний раз подчеркнуть, авва Дорофей в 11-м абзаце говорит категорично: «Тот же старец сказал: смирение ни на кого не гневается, и никого не прогневляет. Смирение привлекает на душу благодать Божию; благодать же Божия, пришедши, избавляет душу от сих двух тяжких страстей. Ибо что может быть более тяжким, как гневаться на ближнего и прогневлять его? – Но что я говорю, будто смирение избавляет от двух только страстей? Оно избавляет душу и от всякой страсти, и от всякого искушения.

Смирение безусловно и категорично. Но я подчерку (это нам пригодится дальше), что смирение есть то, что привлекает на душу благодать Божию, ибо, как мы знаем все очень хорошо, Бог гордым противится, а смиренным дает благодать» (1 Пет. 5:5).

И он продолжает в 12-м абзаце: «Когда святой Антоний увидел распростертыми все сети дьявола и, вздохнув, вопросил Бога: „кто же избегнет их?ˮ, то Бог ответил ему: „смирение избегает ихˮ; и, что еще более удивительно, – присовокупил: „они даже не прикасаются емуˮ. Видишь силу сей добродетели? Поистине, нет ничего крепче смиренномудрия, ничего не побеждает его. Если со смиренным случится что скорбное, он тотчас себя осуждает, что достоин того, – и не станет укорять никого, не будет на другого возлагать вину. Таким образом переносит он случившееся без смущения, без скорби, с совершенным спокойствием; а потому и не гневается ни на кого, и никого не прогневляет».

Казалось бы, и с точки зрения корпуса святых отцов, которые об этом писали, и с точки зрения аввы Дорофея, смирение безусловно и совершенно. Овладевший им, стяжавший его становится недосягаем для всех стрел и искушений врага. И, повторюсь, поскольку смирение привлекает на человека благодать Божию, смиряющийся, смирившийся начинает ходить в благодати Божией.

Но все не так просто и однозначно в жизни. Оказывается, и само смирение может стать ложным, неправильным, если оно без рассуждения и духовной трезвости применяется или употребляется. Оно может стать не просто даже ловушкой, а может стать разрушительным.

И я здесь хочу сказать не о том ощущении человека, не о том соблазне человека, который известен в нашей русской аскетической литературе под выражением «смирение, которое паче гордости», так называемое смиренничание. Я не о нем хочу сказать. Внешний лоск, смирение можно на себя принять, но это к смирению никакого отношения не будет иметь, хотя бы просто потому что смирение не только не гневается, оно никого не прогневляет, никого не раздражает. Почему? Ведь любой может быть источником раздражения для другого. А потому, что человек ходит в благодати Святого Духа. Как сказал на эту тему преподобный Серафим Саровский: стяжи дух мирный, и тысячи вокруг тебя спасутся.

Я хочу сказать о другой ложности смирения, о другом ложном смирении, которое на самом деле может быть и не больше распространено, чем смиренничание, но, во всяком случае, оно гораздо более разрушительное.

Всем известен рассказ Ф.М. Достоевского «Кроткая». В рассказе писатель являет образ как бы кроткой женщины, как бы смиренной, но заканчивается этот рассказ трагически – самоубийством этой самой женщины. Рассказ вы можете прочитать, а можете и не читать, потому что жизнь, окружающая нас, наполнена такими сюжетами сплошь и рядом. В современной психологии этот образ взаимодействия принято называть абьюзом – как со стороны мужа к жене, что бывает чаще, так и со стороны жены к мужу, как со стороны родителей к детям, так и со стороны детей к родителям. Все это переплетено, и все это бывает.

И каждый, если задумается, легко вспомнит: если ему посчастливилось не стать жертвой таких неправильных отношений, то он точно знает, что у кого-то из его близких, знакомых, родни точно есть такие отношения, когда один из последних сил терпит и смиряется (так это принято называть), а другой изо всех сил старается быть этим недовольным, то есть гневается и раздражается.

Это очень важный, очень серьезный вопрос, но богословский. Здесь очень много глубины и очень много граней. А мы занимаемся не богословием. Мы читаем авву Дорофея, в данном случае затронули эту тему, чтобы просто понять, что такое ложное смирение. Хотелось бы сказать об этом попроще.

Начнем с того, что есть хорошо известная сказка, хотя не всем она известна в полной, аутентичной версии, сказка

Г.Х. Андерсена «Снежная королева». Пролог к этой сказке –повествование о том, что было создано зеркало, которое искажало все, что там отражалось. Это зеркало тролли поднимали вверх, чтобы исказить сам Лик Бога. Зеркало разбилось, и осколки попадали то в глаза, то в сердце, уродуя все, к чему прикасался человек. Вот такое уродливое зеркало.

Так сатана (и его ложь) искажает все, к чему прикасается. Его лживый дух, его скверна, оскверняют все своим лживым дыханием. Если мы будем смотреть на что-либо через призму лжи, которую вдохнул в нас сатана, мы все увидим не так. Поэтому важно не смотреть на все его глазами. А мы так делаем.

Не случайно именно эта функция дьявола дала ему имя – «клеветник». Он на все клевещет, он все уродует, все искажает. Собственно, и в раю-то он начал с того, что исказил в сознании Евы образ Бога, назвав Его завистливым и злым. И Ева этому образу поверила. А раз у нас Бог такой, зачем Его слушаться и зачем исполнять Его заповеди? Сатана искажает, извращает все.

Отношения в монастыре и в семье разные, хотя мы привыкли, что эти отношения сравнивают. И семья может стать когда-нибудь подобной монашеской общине. И монашеская община действительно может уподобиться семье. Но и то, и другое бывает крайне редко. Да, мы очень часто называем монашескую общину Божией семьей, а семью называем малой церковью. Да, это распространенные утверждения. Но мы забываем, что все это метафоры, образы, сравнение, а мы, забывая об этом, начинаем думать, что это тождество.

Когда мы читаем стих и там есть метафора, мы же не понимаем ее буквально. Это образы, помогающие что-то почувствовать или понять. Но это не тождественные утверждения. Это поэзия, образы, их надо уметь чувствовать и понимать. Нельзя приступать к этому буквально. Точно так же и в Библии. Там очень много притч, много образов, сравнений. Но стоит нам начать все эти сравнения, образы понимать буквально, получаются несообразные вещи. Но именно это мы и делаем в данном контексте. Или привыкнув к подобным образам, или не разобравшись в них и только вчера переступив порог Церкви, мы, услышав это сравнение, вдруг действительно понимаем, что монастырь – семья, семья – монастырь. Правила и действия там одни и те же. Происходит невообразимая путаница, когда мы забываем, что это образы, и начинаем понимать это буквально.

И различают эти два института, два способа бытия человека в мире и в Церкви по мотивам, по причинам, которые побудили людей вступить на тот или иной путь. Как человек оказывается в той или иной общности – в монастыре или в семье? Почему это происходит? Есть же какая-то причина, которая побудила одного пойти в монастырь, а другого создать семью. Почему эти вещи происходят?

Если в случае вступления в монастырь является любовь к Богу, то в случае создания семьи – любовь к другому человеку. Создающий семью может при этом любить Бога, но определяет его бытие именно любовь к другому человеку. А тот, кто поступил в монастырь, может, поступил туда потому, что любит человека (например, игумена этого монастыря, что бывает редко, или духовника этого монастыря, что чаще бывает, или просто увязался туда за мамой, сестрой, братом, такое бывает).

Но когда эти вещи путаются, когда человек оказывается в монастыре потому, что пришел туда за другим, а другой оказался в семье потому, что такова воля Божия, а никакой любви у него нет, то это искажает и монашескую, и семейную жизнь. И каждый, кто прошел этим путем, понимает, что тому, кто пришел в монастырь не по любви к Богу, а по иным обстоятельствам, приходится претерпевать очень сильные скорби. И эти скорби не будут созидательными до тех пор, пока он не осознает, что удержаться, сохранить свою монашескую жизнь он может только тогда, когда Христос станет единственной целью, единственным смыслом, единственным способом вообще бытия в этом мире. Вот только тогда, когда человек поймет, что Христос для него все, заповеди Его все, жизнь со Христом все, он действительно сможет стать монахом, а монашеская жизнь действительно будет его созидать.

Об этом написано в том числе в «Добротолюбии». Об этом сказано много-премного в разных монашеских уставах. Конечно, не все вступающие в монастырь, это соблюдают. Но чтобы стать монахом, вкусить, пережить ту благодать, которую дает Бог монашествующим, нужно для этого отбросить все привнесенное; Христос должен стать единственным для человека...

А у того, кто создает семью и думает только о том, что это воля Божия, но никакого влечения, никакой любви у него нет, семья рушится. Она может, конечно, сохраниться в силу каких-нибудь внешних обстоятельств или благодаря мужеству и подвигу кого-то из супругов. Но, собственно, той христианской семьи, которую задумал Бог, не будет, потому что он семью спутал с монастырем. А человек, который ничего не получает в монашеской жизни, перепутал монастырь с семьей и жалуется, что здесь его никто не любит, никто к нему по-доброму не относится.

Эта путаница – действие лукавого, извращающего все. Это разрушает и правильную монастырскую жизнь, и правильную семейную жизнь. Мы запутались в том, что мы на самом деле создаем, по какой причине создаем и как это должно выглядеть.

Как это примерно бывает, мы можем увидеть у протестантов. Они, скажем, прочитали в Священном Писании о том, что мы род избранный, царственное священство (1 Петр. 2:9). Значит, все мы можем быть священниками, вот я сегодня им и буду. От этого получилась неразбериха, которая разрушает в том числе протестантские общины.

Смирение и в семье важный элемент жизни, потому что, как мы уже говорили, только смирение учит нас подлинной любви. Но в семье нельзя пользоваться смирением другого человека, ведь это не формальные отношения, не трудовые, а личные.

И об этом говорит в том числе апостол Павел в Послании к Ефесянам. Да, жена слушается мужа, но муж любит ее, как свое собственное тело, как свою собственную душу, отдает себя за нее. Иначе это не христианская семья, это игра в одни ворота, когда мы пользуемся слабостью, беззащитностью, бесправностью или смирением другого человека.

И там, где происходит методическое, постоянное использование в семье чужого смирения и чужой покорности супруга или супруги, Церковь свидетельствует, что это уже не христианский брак, не человеческие отношения, это не созидает человека, и советует разрывать эти узы зла и греха, пока не разрушился сам человек.

Записала:
Инна Корепанова

Полную версию программы вы можете просмотреть или прослушать на сайте телеканала «Союз».

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475