Священник Константин Корепанов: Совершенный плач

Продолжение. Начало в №№31, 34 (2020 г.) – 23, 25–29, 31–36, 38–39, 41–48 (2021 г.) – 1–3, 33–39, 41–43, 45–48 (2022 г.) – 1, 3–11, 13–21, 23–26, 29–48 (2023 г.), 1–2, 4–11, 13–15, 18–40, 42–48 (2024 г.)

Продолжаем читать преподобного Варсонофия Великого, слова из второго тома «Добротолюбия». В прошлый раз мы прочитали 87-й абзац, слова об умилении.

Большинство людей, ныне живущих в Церкви, когда-то крестились, не зная ничего ни о Христе, ни о Крещении, ни о жизни во Христе (и знать не желая чаще всего), нам хотелось только креститься. Поэтому сразу после Крещения мы теряли ту маленькую крошечку благодати и света, которую получили, и все снова благополучно умирали.

Через какое-то время с нами снова происходит что-то, мы вдруг чувствуем потребность ходить в храм, или молиться, или читать, то есть как-то изменить свою жизнь. Причин для этого может быть множество, но для нас Христос становится важным. Мы начинаем искать либо прощения, либо Его Самого, либо спасения. Либо нас мучает стыд, страх, переживания за наших родных и близких, либо рушится наша жизнь. Что угодно, но мы начинаем молиться.

И когда начинаем молиться, мы понимаем, что молитва наша идет очень трудно, мы мертвые и ничего не чувствуем. Даже стыда. Нам стыдно, но тот стыд, о котором говорится в словах Покаянного канона, у нас не рождается. Иногда вроде и всплакнем, но, когда читаем слова молитвы перед Исповедью, даже слова самой Исповеди наше сердце не трогают. Мы начинаем молиться, читать слова молитв, канонов или молитвы Иисусовой, и сердце ничего не чувствует.

Мы вкладываем в ум слова молитвы, стараемся, чтобы ум не рассеивался. Это дается с трудом, потому что ум привык шастать где угодно, думать о чем угодно. Но постепенно усилием собираем его на молитву. И вот молимся одной молитвой, другой неразвлекаемым умом, собранным, но сердце наше мертво и ничего не чувствует.

Нас это страшно томит, потому что мы начинаем что-то понимать, начинаем тосковать по жизни. Понимаем, что мы как каменный столп, как медная колонна, ничего не переживаем, наше сердце мертво. И вот через эту мертвенность сердца постепенно продираемся.

Рано или поздно наше сердце либо умягчается скорбями, посылаемыми нам Богом, что очень быстро сокрушает сердце, но не очень надолго, либо мы сами сокрушаем сердце памятью о грехах, как преподобная Мария Египетская и другие грешники этого мира, тогда это дольше, болезненнее, но хватает на всю жизнь. Так или иначе мы постепенно сокрушаем сердце.

Нам мучительно больно, мы рождаемся в муках. Рождаться не в муках было легко только в купели. То, что было с нами в купели, мы потеряли, не оценили, бросили псам. И теперь рождаемся заново в муках, в муках покаяния. Мы орем, как женщина, рождающая ребенка, мы орем, как ребенок, рождающийся на свет.

Это обязательное условие. Христос говорит, что женщина, рождающая ребенка, терпит скорбь. Так и мы, рождая самих себя во Христе, в Духе Святом и силой Святого Духа, проходим мучительный путь. И постепенно каменные оковы нашего сердца начинают рушиться, мы начинаем напитываться благодатью в зависимости от того, насколько у нас хватает веры и верности Богу, насколько мы научились молиться и насколько милосердны к окружающим нас людям.

Но постепенно благодать в этих муках касается нашего сердца, и прикосновение благодати к сердцу воспринимается нами как умиление. Мы чувствуем свои грехи, чувствуем, как они ужасны, и переживаем эти грехи, но уже в свете Божией любви.

Нас не охватывает отчаяние, как охватывало поначалу, когда мы не чувствовали Его любви, не могли поверить в Его любовь. А теперь чувствуем свои грехи глубже, они для нас уже не просто некое нарушение пункта какого-то кодекса, они для нас ужасны и страшны. Но все это мы уже видим в свете Его любви и понимаем: сколько бы в нас ни было грехов, какие бы ни были эти грехи, Его любовь больше всего. Святые отцы говорят, что каждый человек со своими грехами как песчинка на берегу океана перед немыслимо огромным океаном Его любви.

Преподобный Варсонофий делает особое замечание по поводу Псалтири: что нужно вкладывать ум в слова Псалтири. В общем-то, это обычное отношение к словам молитвы, но он здесь говорит довольно интересную вещь.

Почему Псалтирь начинает животворить человека? Внимание приводит к восприятию силы, заключенной в словах Священного Писания, в словах Псалтири. То есть все Писание богодухновенно. Псалтирь есть часть Священного Писания. И когда мы внимательно погружаемся умом и вниманием в слова Псалтири, Дух Святой, заключенный в этих словах, и сила, которая в этих словах заключена, вливается в нас и делает нас сильными, любовь делает нас способными любить, терпение делает нас способными терпеть, то есть сила слов вливается в наше сердце, и мы преображаемся по образу и подобию Бога Слова. То есть для преподобного Варсонофия Великого Псалтирь не просто книга молитв, это книга, которая переделывает, преображает человека, напитывая его необходимой ему благодатью.

Дальше преподобный Варсонофий Великий продолжает тему умиления и связанного с умилением плача. Абзацы 89 и 90 говорят о плаче, связанном с умилением. Умиление есть плач, и плач может быть умилением, плач может быть истинным и может быть несовершенным. Истинный плач непосредственно связан с умилением, как о нем написано было выше, а плач несовершенный в основном все мы и переживаем. Начнем с плача истинного.

89-й абзац: «Истинный плач, соединенный с умилением, заглаждает прежние согрешения и омывает скверны, и постоянно именем Божиим охраняет человека, который приобрел его, изгоняет смех и рассеянность, и поддерживает непрестанное сетование; он есть щит, отражающий все разжженные стрелы дьявольские (Еф. 6:16); имеющий его вовсе не уязвляется бранию, если он будет и среди людей и даже с блудницами».

Как мы уже читали в 87-м абзаце, умиление связано с памятью о грехах. Когда для нас задачей является не просто правильно назвать свой грех, он не просто является нарушением пункта законодательства Божия (есть такие списки грехов, и мы по ним выбираем, где какие пункты нарушили), для нас внутренне открывается, сердцем и умом, понимание и чувство всего ужаса совершенного нами греха, всей его смертоносности.

Мы совершенно отчетливо понимаем и всем сердцем чувствуем, что этот грех открыл для нас геенну огненную, что нет никакой силы, кроме любви и милости Бога, которая могла бы нас от этого огня спасти, что мы сами разожгли его. Мы понимаем, что этот грех есть не просто нарушение и что Бог разозлился на это, этот грех просто потрясает и разрушает все основания нормальности, естественности человеческого существа. Мы понимаем, что грех есть гнусность и мерзость, он просто смердит как разложившийся труп, что это просто невыносимо. Само делание этого греха ужасно и отвратительно, и мы ненавидим себя за то, что посмели об этом грехе не просто подумать, но еще и сделать его. Все наше естество потрясается сознанием ужаса и переживанием ужаса совершенного греха.

И вот тогда переживание этого ужаса открывает для нас Христову любовь. И само переживание ужаса совершенного нами греха возможно только тогда, когда наше сердце берет в Свои руки Христос. Одно без другого невозможно.

Скажем, в 87-м абзаце преподобный Варсонофий Великий напоминает о стихе из 25-й главы Евангелия от Матфея: идите от Меня проклятые в огнь вечный (Мф. 25:41). А сколько еще подобных стихов даже в Евангелии! Если вчитаемся, то поймем, что любой из них про нас. Да, нам ужасно об этом думать, но еще ужаснее об этом не думать, потому что тогда мы предаемся легкомысленному упоению: да ничего страшного.

Нет, страшно! Если ничего страшного, тогда для чего Христос умер? Зачем Он пришел? Зачем нужна Его кровь? Для того, чтобы меня от чего-то очистить. Только тогда, когда мы понимаем, что страшно то, что сделал каждый из нас, что это ужасно, противоестественно, ненормально, бесчеловечно и что только за один из этих грехов мы достойны вечного томления в аду, мы понимаем, Кто такой Христос, что Он сделал и как Он нам нужен.

В сущности, большинство людей, не познавших, не переживших всего этого в плаче (мы говорим пока только про совершенный плач, истинный плач), думают, что прощение грехов произошло, потому что Бог Сам по Себе добрый, будто Он говорит: «Да ладно, не заморачивайся по поводу своего греха, ничего такого нет». Мы таким представляем себе Бога и такие отношения представляем себе с Ним, поэтому ко греху относимся легкомысленно: «Подумаешь, ничего страшного, Бог все равно все простит».

Но если Бог просто все простит, просто скажет: «Ладно, прощаю всех», – тогда зачем Ему становиться Человеком? Зачем Ему терпеть муки, предательство, истязания и смерть на Кресте, если достаточно для того, чтобы нас спасти, просто Его прощения? Если достаточно просто Его прощения, зачем мучить собственного Сына? Если просто можно простить человека движением Своей воли, тогда зачем весь этот кровавый спектакль с распятием на Кресте, если Он и так мог простить каждого?

В том-то и дело, что нет. Но человек не чувствует этого, не понимает и никогда не поймет, пока не увидит ужас своего греха и не познает, что единственная защита от последствий этого ужасного одного только греха (а у нас их множество) – это распятый на Кресте Христос, распятый на Кресте Бог.

И я всем сердцем начинаю верить в Него и жить Его любовью. И стоит мне умом или сердцем уклониться от этого, меня ничего уже не защищает от вечного адского пламени, которое я сам в себе зажег своим собственным грехом, потому что только одно утоляет этот огонь, утишает этот огонь, только одно очищает меня от этого греха – Его Кровь, Его смерть, которую я принимаю. И теперь только Ему я верю, к Нему взываю, на Него надеюсь.

Поэтому человек, познавший свой грех, неразрывно теперь связан с Богом, висящим на Кресте. Он не может иначе, потому что он опытом жизни познал, что другой защиты от греха нет, никогда не было и не будет. Это не просто прощение от Бога. Только эта жертва, единственная во всей вселенной, утоляет мой грех, очищает мой грех и избавляет меня от последствий совершенного мной греха. Это и есть христианство. Отсюда идут и наш плач, и наша радость. Никакой другой радости нет. Все остальное – это просто порождение психологических аберраций, ощущений, чувств, к Богу обращенных, которые испытывает даже не христианин по отношению к Богу. Все мы, люди. Религиозные чувства – часть нашей природы.

Но от греха и от последствий моего греха меня защищает только распятый Бог, только Его Кровь, только Его страдания, только Его боль и Его любовь, явившаяся в этих страданиях. Он истекает Кровью только ради того, чтобы меня напитать ею. Он истекает Кровью только для того, чтобы смыть мой грех. Он истекает Кровью, чтобы заслонить меня от ужаса моего собственного греха. Он принял его на Себя, чтобы меня исцелить. Он заплатил за мой грех, чтобы я не платил за него.

Таким образом, вся жизнь человека становится христоцентричной, он ничего другого делать не может, ни о чем другом думать не может, не в состоянии, просто Христос для него становится всем – жизнью, опорой, дыханием, радостью, болью, плачем. Христос все для такого человека.

Поэтому еще раз верну мысль к тому, что человек, познающий свои согрешения, чувствующий свои согрешения, не просто думает: «О, я изменил своей жене. О, я украл в магазине булку хлеба! О, однажды назвал свою соседку дурой! Пустяки какие! А однажды было что-то серьезное: слепой мальчик проходил, я ему подножку поставил. Он даже не упал, пустяки какие-то. Но я назвал все это на Исповеди, перечислил все грехи. Простил меня Господь? Простил». Все, живу дальше с каменным сердцем, потому что ничего еще не произошло.

И вот в один из дней, воистину самый болезненный и самый прекрасный в жизни каждого человека, вдруг открывается весь ужас того, что он сделал. Он задыхается от невыносимости своего прелюбодейства. Он не может дышать в буквальном смысле слова, у него не работают легкие от ужаса, как будто он увидел самое ужасное существо на свете, немыслимое в своем ужасе, как будто сам сатана дышит ему в лицо – и кровь стынет. И он понимает: «Как я мог? Какой ужас! Что я сделал? А если бы упал этот слепой? Слава Богу, Он сохранил его, но ведь намерение у меня было, просто Бог не дал этому свершиться, чтобы я совершенно не погиб».

И человек задыхается от боли, понимает, чувствует, переживает свое погружение в ад и тут же (иначе он умрет) ощущает эту удивительную милость, любовь, снисходящую к нему: «Я за тебя умер! Я тебя никому не отдам. Все твои грехи Я простил».

И вот этот по-настоящему пережитый ужас от того, что он сделал, на фоне той удивительной любви, которая явлена была ему от Бога, потрясет человека, и он начинает плакать все больше и больше. Ужас, пронизанный верой. В том числе об этом говорят слова преподобного Силуана Афонского: держи свой ум во аде и не отчаивайся. Ужас, пронизанный верой, ужас, пронизанный благодатью, и очищает сердце слезами, порой кровавыми. Человек всегда помнит о грехах и потому плачет всегда, он не может не плакать, сознавая, что он сделал, что даровал ему Христос и какая цена за это заплачена.

В этом непрестанном плаче переплавляется сердце, все становится иным, другим. Сердце становится мирным, светлым, кротким, сияющим, лучистым, и надежда постепенно приводит к непрекращающейся радости, как мы видим это, скажем, в жизни преподобного Серафима Саровского. Плач не исчезает, он истончается, он как условие сохранения себя во Христе, в радости. И чем больше плача, тем светлее лицо, радостнее сердце и больше любовь. Это совершенный, истинный плач. Человек не перестает плакать никогда.

А несовершенный плач потому и несовершенный, что не может быть постоянным. Иногда мы плачем, иногда смеемся, иногда грешим. Это то, что происходит с нами. А совершенный плач – это удел совершенных святых, это то, что прошли они, что вкусили.

Когда мы с завистью читаем, например, о Сисое Великом, Агафоне Великом или Пимене Великом, мы должны хотя бы чуть-чуть понять цену этого непрестанного плача. Они все прошли через ужас сознания собственных адских мук, объективных, законных, праведных.

Именно на фоне этого ощущаемого законного наказания, страдания и является эта удивительная, непостижимая милость Божия, согревающая, утешающая, очищающая, защищающая нас от собственных наших грехов и их последствий. И вот это сотрясает всего человека, и непрестанными слезами омывается вся его глубина, все его сердце, весь его дух становится совершенно особенным, преображенным.

А всем остальным – несовершенный плач, который описан в абзаце 90-м.

Записала:
Инна Корепанова

Полную версию программы вы можете просмотреть или прослушать на сайте телеканала «Союз».

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475