Священник Константин Корепанов: Во всем важна мера

Продолжение. Начало в №№ 31, 34 (2020 г.) – №№ 23, 25–29, 31–36, 38–39, 41–48 (2021 г.), №1–30 (2022 г.)

Продолжаем читать «Слова» преподобного Нила Синайского из второго тома «Добротолюбия». В прошлый раз мы читали 161-й абзац. Он небольшой, и я его напомню: Ум, из которого похищена мысль о Боге и который далек стал от памятования о Нем, равнодушно грешит и внешними чувствами: ибо ни слуха, ни языка не в состоянии уже быть пестуном таковой, потому что из-внутрь его отошла приверженность к подвижническому труду над собою.

Размышляя над этими словами, мы, в принципе, сказали все. Но мне бы хотелось в другом ракурсе рассмотреть эти слова. Так, святитель Феофан Затворник, опираясь на подобные мысли, считал, что именно по этой причине молитва очень важна не сама по себе (хотя он говорил и о ней, и, собственно, многие сборники отцов о молитве он составлял лично). Для него характеристикой живого человека было то, есть ли у него понятие памяти Божией.

Когда вы читаете творения святителя Феофана, то обнаруживаете, что он имеет в виду именно то состояние, о котором пишет здесь преподобный Нил Синайский и о котором мы говорили в прошлый раз. То есть память о Боге – критерий именно того, что человек живой и что связь с Богом у него есть.

Конечно, святые отцы писали об этом. И такой собиратель святоотеческого опыта, как святитель Игнатий (Брянчанинов), более других говорит о непрестанной молитве, об умном делании, говорит правильно и вполне справедливо. Но святитель Феофан дополняет его слова таким понятием, таким изображением такого делания, таким свидетельством о таком делании, как память Божия.

И Священное Писание говорит об этом, и святые отцы учат нас тому, что тот, кто помнит о Боге, не согрешит. Святитель Феофан Затворник предполагает здесь не рассудочную память, не воспоминание о том, что ты прочитал в какой-то книжке, и не воспоминания о том, что ты прочитал в Евангелии. Он говорит именно о том внутреннем делании, когда человек неравнодушен к собственным грехам, когда он переживает и скорбит о них и у него есть внутреннее чувство, побуждающее его (а порой и принуждающее) к тому, чтобы изнутри менять свою жизнь, свое отношение к людям и Богу.

Такая внутренняя деятельность человека не сразу и не всегда может выразиться в молитве. Конечно, есть стремление (и мы говорили об этом в предыдущих двух беседах) к тому, чтобы она выразилась в молитве. Внутреннее делание – естественная потребность человека, рожденного от Бога, найти Его, взыскать Его, обратиться к Нему, просить Его, построить свою жизнь как связь с Ним. И это правильно. Но не у всех и не всегда это достигает ощутимой полноты.

И святитель Феофан Затворник, как бы смягчая напряженность такого делания, как непрестанная умная молитва, говорит о том, что не все могут так духовно преуспевать. Но он отмечает, что можно быть с Богом, можно оставаться с Богом и умереть с Богом, даже если нет в сердце непрестанной умной молитвы. Ее нет, потому что она еще не родилась, она еще не выкристаллизовалась, потому что слишком поздно человек начал подвизаться и нет у него нужных книг или нужных советников. Мало ли причин… Это личная тайна этого человека и Бога.

Но если человек внутри ожил, если он внутри (пусть внутри) начинает проливать слезы от того, что он грешник, если, вставая с кровати, собираясь в храм или просто собираясь куда-то, он, понурив голову, вспоминает, что он такое и кто он такой, если идет на дело, так как знает, что должен это дело сделать (Бог же спросит с него!), и он старается сделать его как можно праведнее перед лицом Бога и делает его – он живой! Он старается и скорбит внутренне, что опять с кем-то поругался, кого-то осудил, где-то недобросовестно поступил. А когда возвращается и не молится, но со стоном падает на кровать и проливает слезы о том, что даже помолиться путем не может, то этот человек не мертв! Кто-то свысока может его и осудить. Но он не мертв – он живой человек! И рано или поздно принесет плод этой жизни с Богом, жизни во Христе.

На этом «Слова о молитве» закончились (изначально эти поучения насчитывали 150 глав, позже к ним были добавлены еще несколько). А далее в собрании творений преподобного Нила Синайского начинаются «Слова» о страстях.

Разбирать подробно все страсти мы не будем. Мы остановимся подробно только на последних трех – унынии, тщеславии и гордости. А остальные пропустим по разным причинам. Они не очень сложные, и те, кому интересно, могут о них сами почитать. Там большинство слов буквально умещается в одно предложение, в полторы строки, поэтому каждый может в этом разобраться. А вот об унынии, тщеславии и гордости (как очень, на мой взгляд, актуальных и значимых проблемах) мы поговорим.

Начинаем со слов, которые стоят под буквой «Е» во второй главе писаний преподобного Нила Синайского «Об унынии». Самый первый абзац главы «Об унынии» замечательнейший, на мой взгляд, шедевр, потому что нам порой так не хватает понимания, что же есть уныние. Все просто берут на вооружение то, что уныние – это страсть и что это плохо. А по сути, преподобный Нил пытается дать определение этому состоянию, и делает это замечательно.

Уныние есть изнеможение души, а душа в изнеможении, не имея того, что ей свойственно по естеству, не устаивает мужественно и против искушений.

Что значит такое определение уныния? Во-первых, самой важной и существенной характеристикой уныния является выражение «изнеможение души». Что такое изнеможение души? Ну, мы же знаем про изнеможение тела, понимаем, что значит «тело изнемогло»? Вот мы работаем, работаем, работаем (допустим, в огороде копаем землю десять часов, или косим траву восемь часов, или сидим за компьютером, выполняя именно работу, а не играя) и наконец понимаем, что уже изнемогли.

Берем пример учителя, который провел десять-двенадцать уроков за день. Он не просто устал – у него изнеможение. Он и телесно изнемог, но тем более изнемогла и его душа. Конечно, тело его еще сможет потрудиться – он сумеет и пройти, и пробежать, и попрыгать. Но мозг уже изнемог, а потому и тело его расслаблено. Мозг его действительно устал очень сильно – устал так, как устали руки у человека, который косил, как устали ноги у того, кто бежал.

Все это мы, в принципе, понимаем. Не всегда понимаем правильно и хорошо, как показывает практика, но в целом мы это понимаем. Это понимают даже начальники, даже чиновники. Даже порой очень недалекие люди понимают, что от уставшего человека очень многого не добьешься. Рабовладелец и тот понимал, что раб может изнемочь, что изнемочь может не только раб, но и лошадь, и осел, и верблюд. Это телесное изнеможение. И душа также приходит в изнеможение – как живая часть человека, она тоже может быть обессилена. Это очевидно. Но какова природа этого изнеможения? По сути, она такая же, как у тела, – это та же самая природа.

Изнеможение души может быть объективным, а может быть субъективным. Тут все просто: поработавшему в поле может показаться, что он устал (он может и на самом деле устать), – это каждый знает, каждый понимает, и мы много раз это обсуждали. Человек может поработать в поле, притащиться домой и с радостью включиться в какую-то иную деятельность. А это значит, что не очень-то он и устал, – ему только показалось, что устал, на самом же деле тело его не измождено, ресурс у него еще большой.

Когда же человек устал по-настоящему, тогда, как только доходит до кровати (иногда и не до кровати, а просто до ровного места, а порой и неровного), он может сразу заснуть. Может заснуть и за тарелкой супа, а не только за сотовым телефоном или за просмотром корреспонденции или фильма – реально можно так сильно устать. И это объективная телесная усталость, с ней мы все сталкивались.

Но мы также сталкивались и с тем, что человеку иногда только кажется, что он устал, и это «кажется» тоже у каждого свое. Каждый взрослый видел это, например, в отношении своих детей: ребенок покопал грядку и говорит, что устал. Опыт подсказывает нам (если мы сами копали грядки, когда были детьми), что устал ребенок не по-настоящему. Конечно, он устал в том смысле, что никогда такой работы прежде не делал, она для него непривычна, и в этом смысле он устал.

Но на самом деле, если ему собраться и сосредоточиться, взять себя в руки, то он запросто может прокопать еще как минимум полтора десятка грядок, а то и два десятка. Вполне может это сделать, если возьмет себя в руки. Ведь реально он даже не устал, просто устал напрягаться, а тело его еще способно к напряжению. И этот момент очень интересен и важен в педагогике. Но и по отношению к людям взрослым он тоже очень важен – хотя бы ради наблюдения за собой.

Иногда нам кажется, что мы устали. Но как только мы перестаем делать какое-то тягостное для нас дело, тотчас легко и спокойно делаем другое. А это значит, что тело наше еще не изможденное – оно не отключается, не требует немедленного расслабления, и мы прекрасно занимаемся чем-то другим. То же самое происходит и с душой: она может устать объективно, а может устать и субъективно (когда только кажется, что она устала). И это важно разделять.

Дальше мы прочитаем слова преподобного Нила Синайского, которые подчеркивают именно это: когда есть такая объективная усталость, как изнеможение души, то она тоже воспринимается как уныние. Но оно, в отличие от субъективного изнеможения души, от того состояния, которое святые отцы и называют собственно страстью уныния, отличается тем, что оно бесстрастно, объективно.

Душа изнемогла, и тут с унынием не нужно бороться. Нужно также дать душе отдых, как мы это делаем с телом. Ведь понятно: когда человеку кажется, что он устал, с ним можно работать и убедить, уговорить или заставить его что-либо еще сделать. Когда же он объективно изнемог физически, вы можете делать с ним все, что хотите, но он сделать ничего не способен: ни заставить себя, ни соблазниться не может.

Дело в том, что он изнемог по-настоящему. И надо дать ему возможность отдохнуть, а не пытаться, например, уговорить или заставить пробежать еще 1000 м. Он предпочтет умереть, но не побежит, потому что не сможет ничего подобного сделать. Вот такое объективное изнеможение души и требует душевного отдыха.

Самый простейший отдых для тела – сон, и для души это тоже сон. А в целом же отдых – это замечательный простой набор того, что приносит человеку радость, причем радость душевную: созерцание природы, общение с другим человеком, смена деятельности или даже просто еда. То есть это то, что могло бы человека немножко порадовать, утешить и после чего он снова мог бы вступать в подвиг. Эти душевные вещи, душевные радости для изнемогающей в подвиге душе необходимы.

Мы с вами говорили в самых первых беседах, когда начали читать «Добротолюбие», что именно это обстоятельство и привело к созданию общежительного монастыря, что именно это и привело к созданию правил для общежительного монастыря. Важно было, чтобы человек временами молился, а временами трудился, временами читал, чтобы не был в одиночестве, чтобы рядом всегда был тот, на кого можно посмотреть, с кем можно перемолвиться словом, чтобы у него была какая-то пища, а не просто одни сухари, чтобы у него была все-таки келья, а не только лишь пещера.

Именно эта самая необходимость поддерживать изнемогающую душу и привела к созданию общежительных монастырей с регламентированным правилом или уставом жизни. У преподобного Антония Великого устава не было – он молился всегда, и постился всегда, и всегда пребывал в напряжении. А вот следующее за ним поколение уже нуждалось и в ритме, и в структуре жизни.

Это объективные вещи, и о них необходимо знать. Если вы изнемогли, если чувствуете, что душа ваша действительно изнеможена, и если вы знаете, как проверить подлинность изнеможения, то не надо душу дальше перетруждать, не надо ее дальше напрягать, иначе вы ей повредите. Надо просто дать ей отдых в виде смены деятельности, которая, не являясь греховной, сможет доставить радость или утешение. Это может быть общение с братьями, сестрами. Это могут быть книги, культурные мероприятия, прогулки на природе (природа – замечательное и живительное лекарство).

В дальнейшем преподобный Нил Синайский об этом больше не говорит. Он уже говорит о субъективном изнеможении души, когда на самом деле душа только представляется изнеможенной, когда ей только кажется, что она изнемогла. Вот такое субъективное изнеможение души и есть, собственно, та самая страсть, с которой надо бороться. И на это кажущееся, субъективное изнеможение души надо реагировать, надо понимать его природу – именно против него должны быть направлены аскетические усилия подвизающегося человека.

Что же это такое? Как преподобный Нил Синайский называет субъективную составляющую душевного изнеможения? Он называет ее отсутствием мужества, то есть такая душа не имеет мужества. Отсутствие мужества – нетерпеливость. Человек не может мужественно терпеть душевное напряжение. И ведь он не на самом деле изнемог, он просто не может долго терпеть, потому что душа его не привыкла к такому количеству душевных ограничений. Она не может вытерпеть все это и становится нетерпеливой.

Вот эта нетерпеливость души и есть обратная сторона страсти уныния – это примерно так же, как происходит с телом. Мы приходим, допустим, в спортзал, начинаем трудиться, пытаемся сделать наше тело тренированным. Но оно сразу говорит нам, что не может ничего сделать. Не может! Оно кричит, верещит нам о том, что оно не может: «Хватит меня мучить!»

Но человек, который понимает этот механизм, понимает этот феномен, терпеливо продолжает делать свое дело дальше. Он понимает, что тело будет верещать только три-четыре месяца тренировок. А на самом деле оно прекрасно справляется со всеми нагрузками. В них нет ничего страшного! Просто тело было рыхлым, бессильным, ленивым. А если его заставить работать, если его тренировать, то оно справляется и обретает тонус. И то, что раньше казалось трудным, вдруг становится не таким уж и трудным – надо просто перетерпеть. Тело может это делать, но его надо заставить терпеть.

То же самое происходит и с унынием. Душа, если бы она была мужественной, пережила бы и перетерпела все это. Но поскольку она нетерпелива, она и не может перетерпеть. И те упражнения, которые должна перетерпеть душа для того, чтобы стать терпеливой, мужественной, а значит, и не поддающейся унынию, называются искушением (и объективно, и на языке преподобного Нила Синайского так называются).

Таким образом, искушение и есть то, что помогает нам стяжать терпение, помогает нам терпеть. В конце концов, претерпевая искушения, душа приобретает мужественный (то есть терпеливый) характер. И такая душа будет меньше страдать от приступов страсти уныния.

Подводя итог сегодняшнему разговору про уныние, прочитаем 20-й абзац из этой же главки: Во всяком деле определи себе меру, и не оставляй ее прежде, чем закончишь. Так же молись разумно и усиленно, и дух уныния убежит от тебя.

Все просто: ты должен определить меру. Это не на бумаге делается, это надо попробовать. Возможно, надо будет с кем-то посоветоваться и определить меру именно того, что ты можешь объективно сделать, оценить объективные способности твоей души, чтобы не сломать ее, не перетрудить ее, на что она способна.

Это все так же, как и с телом. Если ты будешь приходить в спортзал и каждый день заниматься по десять часов, то, наверное, сломаешься. Кто-то, возможно, и сможет так тренироваться, но кто-то сломается. Потому надо определить себе меру.

Точно так же надо определить и меру для своей души: поста, чтения книг, молитв, общения с людьми. Не надо пытаться изображать из себя преподобного Серафима Саровского. У него душа была утешена благодатным посещением Бога в изобилии. Если же у нас этих благодатных переживаний не было, если мы другие по складу, то надо эту меру определить, чтобы исключить это объективное изнеможение души. А насчет субъективного… молись, подвизайся и терпи.

Записала:
Инна Корепанова

Полную версию программы вы можете просмотреть или прослушать на сайте телеканала «Союз».

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475