Священник Константин Корепанов: Истинная близость к Богу

Продолжение. Начало в №№ 31, 34 (2020 г.) – №№ 23, 25–29, 31–36, 38–39, 41–48 (2021 г.), №1–14, 16 (2022 г.)

Продолжаем читать 2-й том «Добротолюбия»: мы начинаем изучать сочинения святого преподобного Нила Синайского, человека удивительной судьбы – нечасто встретишь такого необычайного человека среди прославленных отцов древних пустынь, чьи слова включены в «Добротолюбие»: как правило, это были люди, уходившие в пустыню с ранней юности и, собственно, только пустыней и жившие (все они, так или иначе, повторяли путь преподобного Антония Великого).

Преподобный Нил Синайский – человек другой судьбы. Он происходил из богатой и знатной семьи, был весьма состоятельным вельможей и в свое время занимал важный пост префекта Константинополя. Его обращение, по всей видимости, началось, когда он слушал проповеди святителя Иоанна Златоуста в Антиохии. Очевидно, тогда и стал формироваться его монашеский настрой. Тем не менее, он жил с семьей – у него была жена и двое детей. Постоянное слушание и слышание проповедей привело в итоге к тому, что он решился оставить свое доходное и вполне успешное поприще. По согласованию с женой они разошлись по монастырям: даже в ту эпоху это было достаточно редким явлением, и это говорит о необычайном душевном устроении преподобного Нила.

Одно дело – с юных лет возгореться любовью ко Христу и иметь желание послужить Ему в монастыре, и великие святые отцы в основном именно таким путем и шли. А здесь мы видим совсем другой путь человека, который немало лет прожил замечательной, успешной придворной жизнью: он был способен руководить и управлять, имел семью и не пережил в ней никакого несчастья (например, смерти детей или нестроений с женой). Нет, все у него было успешно, хорошо, все ладно. И от этой успешной во всех отношениях жизни он безо всяких видимых причин решается вместе с сыном уйти в пустыню просто потому, что сердце его возгорелось любовью ко Христу.

В отличие от многих современников он уходит не в Египетскую пустыню, а на Синайский полуостров, где уже есть монастырь. Хотя, по сути, это тоже Египет. Но подвижник идет не в Фиваиду, не в пустыню вдоль реки Нил, не собственно в Египет, а становится созидателем и устроителем духовной жизни в этом монастыре на Синае.

Приходит он туда, естественно, задолго до преподобного Иоанна Лествичника, живет там долгие годы вместе со своим сыном и там же умирает. Самая большая беда Синайского монастыря в ту эпоху – нашествие разных кочевых племен, так называемых сарацин. Во время одного из таких нашествий в плен попал сын преподобного Нила.

Тяжелое это дело – быть отцом. Даже тогда, когда с твоими детьми ничего не происходит, ты боишься, что может что-то произойти. А если это «что-то» происходит, то ты уже не можешь «выключить» свое отцовство.

Так и преподобный Нил Синайский не смог.

Казалось бы, он должен был спокойно отнестись к этому происшествию (подобные примеры мы находим в древних патериках) – в конце концов его сын монах, и даже если его убьют, он все равно пойдет к Богу. Но нет! Сердце отцовское болело, молитва разгоралась все больше и больше, и «выключить» переживание – перестать волноваться за своего сына – он не мог. Святой молился очень много и долго, и в конце концов Бог внял его молитвам: сын был возвращен к отцу в монастырь.

Умер преподобный Нил примерно в 450 г., прожив в Синайской пустыне около монастыря почти 60 лет. Вот такая удивительная и насыщенная жизнь: и префектом был (представьте себе – это как мэр Москвы), святых отцов и слушал, и видел, и с женой пожил, и детей на руках держал, и разлуку пережил, и боль за сына претерпел, да еще и 60 лет в монастыре прожил: очень насыщенные, очень глубокие человеческие жизнь и подвиг. В этом смысле его писания венчают его жизнь.

Есть в истории Церкви немало людей, которые уходили в монастырь после каких-то трагедий и драм, уходили от семейной жизни, от славы и богатства. Взять, например, преподобного Арсения Великого – он был человеком чрезвычайно богатым, воспитывал наследников престола. Но когда закончилось его служение государству и царю, отправился в пустыню. Там он стяжал еще и венцы, и прозвище Великий, однако творений не писал.

И много еще было таких отцов – они в свое время ушли в пустыню, но не написали ничего, не дано им было. Это такой объективный факт: тебе есть что оставлять, у тебя есть привычки, с которыми надо бороться, есть сложности, которые надо преодолевать. Ты не пришел в пустыню как чистая доска – и ты можешь не достичь такого сосредоточения, такой мудрости, такой высоты, такой трезвости, чтобы писать сочинения и учить других.

А вот преподобному Нилу Синайскому это было дано – к нему обращались, и он писал. Его слова были известны, популярны. Писания святого оказали определенное воздействие сначала на синайских монахов, а после и на преподобного Иоанна Лествичника.

Начинаются аскетические наставления преподобного Нила Синайского со «Слова о молитве» и предваряются предисловием. Предисловие замечательное, и мы его прочитаем.

«Благовременно восставил ты меня, лежащего в жгучей горячке нечистых страстей, прикосновением боголюбивого письма твоего, и ум мой, недугующий самыми срамными недугами, ободрил утешением, блаженно подражая великому Наставнику и Учителю. И не дивно. Долею твоею всегда было искать славного и знаменательного, как и благословенного Иакова. Почему, поработав хорошо ради Рахили и получив Лию, ищешь и возлюбленную, как и за нее исполнивший семилетие (работы) (Быт. 29, 20–28). А я не отрекаюсь сознаться, что, потрудившись всю ночь, ничего не поймал; но, по слову твоему ввергши мрежи, извлек множество рыб, не думаю, что – великих, однако сто и пятьдесят и три (Ин. 21, 11). И их – то посылаю к тебе в кошнице любви; и тем исполняю повеление твое, составив равное тому число глав (о молитве). Удивляюсь я тебе и очень ублажаю прекрасное произволение твое, что возжелал ты (не другого чего), а – глав о молитве; и притом не просто возжелал, чтобы они руками на хартии написаны были, но чтобы внедрены были в уме любовью и незлобием. Поелику «вся сугуба, едино противу единого», по слову премудрого Сираха (42, 25), то не по букве только прими их, но и уразумей духом.»

Замечательное начало, и оно в первую очередь свидетельствует о смирении человека. Нет, это совсем не начальник, привыкший давать указания, – это человек, не привыкший расточать поучения. И он свидетельствует, что находится в очень тяжелом духовном состоянии: переживает какие-то искушения, беды. Нет, конечно, он не страдает тем, что проводит время праздно – бегает по магазинам, листает интернет, смотрит сериалы или пьет вино. Нет, он не грешит, – и в нашем понимании он не грешит ничем. Однако состояние его очень тягостное.

Вот это состояние и заслуживает внимания.

Если бы один преподобный Нил написал об этом, можно было бы это и проигнорировать, – но об этом пишут многие. Некоторые пишут потому, что так принято начинать определенные тексты, а некоторые потому, что они переживают это.

Сравним эти слова преподобного Нила Синайского со словами его учителя – святителя Иоанна Златоуста. В молитвах, которые до нас дошли и которые включены в собрание молитв ко Святому Причащению, святой пишет: «Ты не возгнушался нечистыми устами блудницы, не возгнушайся и моими устами, гораздо более худшими и нечистыми, чем у блудницы».

Это не образ или форма – это переживание.

Если объективно смотреть извне, то уста святого Златоуста, конечно же, неизмеримо чище даже наших уст – людей, живущих сегодня, не то что в сравнении их с устами блудницы. Но подвижник передает свое внутреннее мироощущение, и передает его так, как видит и ощущает себя изнутри – как он на самом деле видит себя в свете Божественной любви.

Конечно, мы все знаем слова преподобного Сисоя Великого: «Где сатана, там и я буду», – хотя мы не принимаем всерьез эти вещи: мы привыкли к какой-то условности подобных выражений и думаем, что это не смирение, а «смиренничание» – мол, человек на самом-то деле понимает, что он святой и пуп земли. Просто принято говорить именно так, чтобы не возгордиться, – вот он так и говорит.

Нет. Святой так чувствует, он таким себя видит. Его слова исполнены сокрушения и боли – он действительно это чувствует. Ну и что? Стоит ли нам акцентировать на этом внимание? Да, стоит!

Потому что иногда на Исповедь приходит человек, чувствующий то же самое, и он плачет и говорит: «Я – нечистое животное, я – скотина, ужасный человек: хуже меня нет… Я никогда не спасусь – я вижу все свои грехи как песок морской. Все, мной овладело отчаяние».– «Нет. Чего ради отчаяние? Ты чувствуешь то же самое, что чувствовали и величайшие святые отцы, – чего ты испугался?»

Преподобный Иоанн Лествичник говорит: «Пей поругание как воду жизни» – и не важно, откуда пришли эти поругания: люди тебя обличают, начальники или Бог. Но если ты действительно живешь перед лицом Божиим, то чувствуешь именно это и переживаешь именно это: грехи твои стали как песок морской.

Когда-то ты пришел в Церковь самодовольным и счастливым, уверенным в себе и поучающим других. Но лет через 10–15 жизни в Церкви превращаешься в развалину и понимаешь, что ты грешный – больной и жалкий, и ты рот боишься раскрыть, чтобы учить кого-то. И ты уже упираешь глаза в землю и плачешь, смахивая украдкой слезинки.

Ты считаешь себя недостойным стоять среди этих святых мужей и жен, ты боишься даже приложиться к иконе, чтобы не осквернить ее своим прикосновением. Это нормально: это значит, ты действительно живешь в Церкви. А плод твоей жизни – то, что ты сейчас переживаешь. Ибо всякий, кто проживает свою жизнь со Христом, именно это и чувствует, если только он на самом деле живет со Христом.

«Вы, когда исполните все повеленное вам, говорите: мы рабы ничего не стоящие, потому что сделали, что должны были сделать», – говорит Христос, уча апостола Петра. Даже если мы сделаем все, что должны сделать, мы будем чувствовать и ощущать себя никчемными неключимыми (непутевыми, жалкими неумехами) рабами... Если мы живем с Богом.

И это не смиренничание – не выдумывание своего лица и образа, а проживание своей немощи, своего убожества при присутствии Неизмеримого, Человеколюбивого, непостижимо Милостивого, щедрого, невыразимо снисходительного Бога. На самом деле, объективно, в таком устроении ты к Нему близок как никогда. И эта близость – истинная близость к Богу. Фиксируется она тем, что ты таешь от сознания собственной немощи воздать что-либо Ему за Его неизмеримую любовь.

И Нил Синайский свидетельствует об этом – просто свидетельствует, ибо он это чувствует. Но он не отказывается воздать тем, кто у него просит, и написать слова о молитве или о чем-нибудь еще. Почему? Вовсе не потому (в этом-то и дело), что считает себя учителем – он так и говорит: «Да я и не учитель никакой». А почему он тогда пишет? Ведь в нашем понимании все выглядит именно так: «Раз ты говоришь, пишешь и учишь – значит, ты умный, значит, ты знаешь, значит, ты можешь… О, какой ты грамотный… Наверное, ты много читал, много думал, много писал, много спрашивал? Вот и стал таким умным»...

Но на самом деле все не так – он учит потому, что человек просит. А когда просят – надо дать: это заповедь Божия. Тебя просят – ты должен дать: ты не можешь отвернуться от Христа, просящего у тебя. Преподобный Нил так и говорит, что это не плод поучений, – это кошница (корзина) любви: «Я вижу твое желание и хочу послужить тебе хоть чем-нибудь и нагрузить тебе в корзину все то, что у меня есть. Тут вот валяется по келье: виноград, персики, финики, хлебушек, сухарики, маслице – на, возьми. Я хочу, чтобы ты улыбнулся и утешился, я хочу, чтобы ты взбодрился и вдохновился». Вот так бы я, возможно, сделал.

Но у преподобного Нила Синайского ничего нет – он оживет в пещерке, у него пусто. Да у него и не этого просили – у него просили поучений. Потому он и говорит: «На, я тебе нагружу сколько смогу: немного – всего 153 маленьких, коротеньких слова. Но я не могу отказать – ты же просишь. Я не могу тебя отвергнуть. Я дам это, чтобы тебе было хорошо: чтобы ты утешился и взбодрился».

Вот такое состояние человека: да, он сознает свою немощь и боль, он переживает свой грех, свою беду, свою абсолютную неспособность научить чему-либо даже самого себя – не то что кого-то. Но стоит ему только встретиться с заповедью Христовой – с поводом оказать кому-то любовь, помощь, утешение, вдохновение, он тотчас стряхивает с себя все эти переживания о собственной греховности, идет и делает. В этом и заключается отличие христианина, знающего Христа, близкого ко Христу, от всякого другого человека.

Люди часто помогают от избытка: у них есть то, чем служить, чем утешать. Например, у тебя хорошее настроение, так почему бы не утешить человека плачущего? Христианин же сам плачет, сам пребывает в страшном мраке из-за сознания собственных грехов, но спешит на помощь. Стоит появиться на горизонте человеку плачущему, христианин тут же утирает свои слезы и идет утешать того, кого привел к нему Бог. Он забывает о себе и приносит ближнему кошницу любви – эту корзинку служения, корзинку даров, которыми Бог обогатил его. Утешит, вдохновит, и человек побежит радостный, довольный: «Ну вот, теперь жить можно, любить можно!»

Но только он выбежит, подвижник снова погружается в плач от сознания того, что он такое есть. Ибо он понимает: нет, это не он утешил, не он помог – все от Бога, через Бога и силой Божией. А он есть то, что о есть, – просто маленький, плачущий перед лицом Бога ребенок, который сознает свою полную беспомощность. Но он в Царстве, ибо блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное.

Записала:
Инна Корепанова

Полную версию программы вы можете просмотреть или прослушать на сайте телеканала «Союз».

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475