Священник Константин Корепанов: Главная беда – это гордыня

Сегодня мы заканчиваем читать «Слово о трезвении» преподобного Исихия. И прежде чем сказать о гордыне, которой посвящены последние слова, мы прочитаем 188-й абзац, где продолжается тема 187-го абзаца – об этом мы говорили в прошлый раз: человек оступается, падает и может согрешать, но он не должен оставаться в таком состоянии; как можно из него выбираться, и говорит преподобный Исихий в 188-м абзаце.

«Как если, когда вредоносные яства, недавно принятые, произведут в теле болезненную тревогу, вкусивший их, лишь только почувствует сей вред, поспешит извергнуть их вон, то остается невредимым, так и ум, когда, поглотив принятые им порочные помыслы и почувствовав душевредную горечь их, поспешит молитвою Иисусовою, из глубин сердца возглашаемою, извергнуть их вон и далеко отбросить их от себя, то чрез это избежит всякого от них вреда, как по милости Божией научение от других и вместе с ним собственный опыт предали трезвенствующим разуметь настоящее дело».

Здесь описан метод, что нужно делать, когда помыслы все-таки приняты или что-то нехорошее вошло в нашу душу, или (как это бывает чаще с нами, а не с преподобным Исихием) мы делом что-то скверное совершили.

Тут не так важна степень падения – важно, что мы прозевали врага, мы прозевали его атаку – помыслы, которые нас уронили, заставив либо что-то почувствовать, либо что-то сделать… Мы осознали и почувствовали, что все пошло не так, и нутро наше волнуется.

Здесь речь идет о живых людях – о живых во Христе, что свою жизненность ощущают. А потому они сразу чувствуют: что-то не так сделано – не так подумали, не так прочувствовали. И дальнейшее их возвращение в нормальное состояние (в нормальные отношения с Богом и внутреннее самочувствие) врачуется покаянием в контексте умного делания – в контексте преподобного Исихия.

Это совсем не называние греха и не обращение от греха к Богу, как это предполагается, скажем, в Священном Писании Нового Завета. Покаяние в контексте умного делания есть действие, похожее на изблевывание отравленной пищи – ее выплевывание, изрыгание.

Пока человек сам подобное не переживет, то воспринимает такие слова как метафору. Но на самом деле это самое точное объяснение того, что происходит с тем, кто осознал, что он подумал, сказал или сделал что-то очень плохое, смертельное. И тогда совершаемое им покаяние очень похоже на изблевывание отравленной пищи – и душевно, и духовно, и физиологически. Все внутреннее естество человека волнуется: он не может найти покоя – он весь сосредоточен на своем внутреннем состоянии, ищет угол, где его никто не видит, ищет абсолютную закрытость от людей, погружается в какое-то место, чтобы выплюнуть эту заразу. И тогда начинает молиться.

Как совершенно правильно говорит здесь преподобный Исихий, покаяние происходит именно через молитвенное призывание. Это может быть молитва Иисусова, это может быть, как говорит праведный Иоанн Кронштадтский, 50-й псалом, произносимый внимательно, с чувством, или быть молитва «Отче наш», где есть слова «остави нам долги наша», или просто молитва своими словами перед крестом, который есть наш всеобщий исцелитель. Но, так или иначе, восстание после падения начинается с призывания – с какого-то молитвенного действия, не имеющего поначалу никакого эффекта.

Первый раз вы произносите молитву Иисусову, «Отче наш» или 50-й псалом, стараясь прочувствовать, вникнуть в произносимые слова, и понимаете, что все внутри скрипит, как несмазанная телега, давно стоявшая под дождем и заржавевшая, – а вы хотите ее раскатать. Так примерно произносится первая молитва. Потом вторая, потом третья, четвертая… Потом какая-то из молитв цепляет сердце, и слова уже идут из него. Они идут, идут и в конце концов проникают внутрь – в то самое место, где эта зараза (отравленные мысль, действие, принятый злой помысел, образ, состояние) находится.

Наконец молитва эту заразу цепляет, и тогда вместо пламенной или глубокой молитвы из сердца человека исторгается уже рыдание – именно рыдание: «Прости… Не буду… Защити… Помоги! Не хочу больше этого делать! Вытащи это из меня!» – и душевно, и физиологически это как раз напоминает процесс изрыгания отравленной пищи.

Учитывая нашу специфику, дело это наиважнейшее.

Я не знаю, как часто «проглатывал» вредные помыслы преподобный Исихий (думаю, что нечасто), но с нами это происходит очень часто. Это естественно, ведь мы такие, какие мы есть, – и надо адекватно себя оценивать. И когда это действие совершаешь, проживешь хотя бы один раз, становится понятно – оно несложное.

Конечно, неприятно, отравившись едой, потом ее изблевывать – это процесс мучительный. И человек, испытавший его физиологически, никогда не захочет вновь отравиться – снова такую гадость есть или пить. И у него надолго останется отвращение к подобной еде, питью или запахам – это физиологический процесс, и каждый знает и понимает, что и как здесь происходит.

Однако хотя этот процесс и мучителен, но он и полезен, ведь если бы этого извержения не произошло, отрава могла бы убить наш организм. Слава Богу, наша физиология нам помогает – она сигнализирует об отравлении и избавляет нас от яда. Хорошо, что такой механизм есть. Если бы его не было, тогда бы мы, наверное, умирали чаще, чем сейчас.

Когда мы духовно оживем во Христе, ощутим жизнь в Нем, а потом вдруг вкусим отравленную «пищу»: помысел, слово, действие, то почувствуем, как нам становится тяжело, муторно. И нам захочется все это вырвать из себя, чтобы никогда больше ничего подобного не говорить и не делать: мы будем мучиться, страдать, но захотим выскоблить, вытащить, вырвать из себя эту заразу, чтобы больше ее в нас не было. Мы будем учиться плакать, рыдать, каяться по-настоящему, – чтобы только примириться с нашим Богом.

Но вот мы выревелись, прорыдались, отмолились и стали как омытые – все «изблевано». В душе все уравновешено: тишина, свет, мир, и мы думаем: «О нет – больше никогда… Чтобы я еще раз так подумал, еще на это посмотрел, это сказал: чтобы я так сделал… Да упаси Бог: не хочу!» И у человека, говорящего так, появляются слезы на глазах – он действительно больше не хочет «вкушать» отраву греха. Но это ничего не значит: хочешь не хочешь, это будет еще не раз.

Само по себе такое переживание мучительно, но оно приносит облегчение. И каждый раз, сделав что-то не то, сказав что-то не то, подумав что-то не то и почувствовав от этого внутреннее беспокойство, смущение, волнение и ощутив этот духовный «рвотный рефлекс», человек думает: «Да ладно, потом».

Ему не хочется каждый раз переживать процесс «выблевывания» греха, и это ему (и всем нам) очень мешает.

Мы можем пережить такое мучение раз, второй, – но в какой-то момент понимаем, что так надо делать всякий раз, когда внутри у нас стало неспокойно.

Вот сделали мы что-то не так и понимаем (сразу или чуть позже), что именно сделали не так. И тогда надо не просто поставить галочку: «Так, я этот грех потом исповедую», а всякий раз нужно действительно плакать, рыдать и «выблевывать» грех из души. А это трудно. И люди, которые, невзирая ни на что, идут этим путем, постепенно смиряются: в итоге они понимают, что главная беда – это гордыня.

Такое понимание своего состояния очень сильно смиряет, подобно тому, как смиряет человека болезнь, когда он, например, отравился чем-то. Эти состояния похожи.

Важно понимать, что не к каждому греху нужно так относиться. «Ой, посмотрел рекламу… Ой, что-то подумал нехорошее о человеке... Ой, забыл молитву перед едой прочитать», – это все прорехи и огрехи. Так же и пища не всегда бывает здоровой, но при этом она необязательно приводит к отравлению.

Подобное бывает и с нашим внутренним состоянием. Иногда ум может констатировать: «Согрешил, согрешил, согрешил», – но иногда бывает что-то такое, от чего душа не просто волнуется, но корежится, умирает – она действительно отравилась. Вот этот момент нельзя пропускать – этот грех действительно надо вырывать из себя в молитве, и делать это необходимо каждый раз, когда согрешим. Тогда мы постоянно будем жить во Христе и от смирения к смирению искоренять главную беду нашего естества – гордыню.

О гордыне в конце концов пишет и преподобный Исихий. 192-й абзац: «Если всякая добродетель творится душой и телом, душа же и тело, коими, как я сказал, совершается всякая добродетель, суть творение Божие, то не крайне ли сумасбродствуем мы, когда величаемся и тщеславимся чуждыми украшениями души и тела? И не тем ли это паче, что, опираясь на гордость, как на тростниковую трость, мы восставляем против себя беспредельного величием Бога, таким крайним беззаконием своим и безумием привлекая на главу свою страшнейшее Его неблаговоление; ибо «Господь гордым противится» (Иак. 4, 6). Вместо того, чтобы подражать Господу в смирении, мы своим тщеславным и гордостным мудрованием вступаем в содружество с неистовым врагом Господа, гордым дьяволом. Посему-то Апостол говорит: «что же имати, егоже неси приял» (1Кор. 4, 7)? Разве ты сам себя создал? Если же тело и душу, из которых, в которых и чрез которых всякая добродетель бывает, получил ты от Бога, то «что хвалишися, яко не приемь» (там же)? Ибо Господь все сие тебе даровал».

(На слух это Слово воспринимается трудно, как, впрочем, и при прочтении – наверное, здесь очень неудачный перевод. Ярче всего на эту тему сказал преподобный Симеон Новый Богослов в своем 4-м Слове.)

Преподобный Исихий высказывает здесь простую мысль, но дороже ее нет ничего для верующего человека – это самая важная, самая глубокая, самая надежная, самая первая мысль. И без нее ничего не получится ни в каком деле, ни в каком подвиге, ни в каком служении человека.

Важно помнить, что все таланты, все качества, все добродетели, все навыки и все, что делаем мы доброго и хорошего, – это не наша заслуга, а Божие дарование.

Вроде избитые слова, и умом мы все это понимаем… Хотя на самом деле мы считаем Божиим даром только прозорливость, пророчество, исцеление, но по существу Божий дар – все: любой инструмент нашего духовного делания, совершенно любой (молитва, пост, терпение, воздержание, чтение и понимание святых отцов, понимание Священного Писания, преподобного Исихия, «Добротолюбия», собирание ума – внимание на молитве, терпение в молитве, чувства покаяния, сострадания – жалость к другому человеку, познание себя, познание греха); весь перечень доброго и хорошего – это дары Божии.

Вот человек помолился – просто взял и прочитал молитву от «Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа» до «Господи, помилуй. Благослови!» – как в тексте написано, так он все и вычитал. Да, ум был рассеян, несобран – блуждал непонятно где, но человек все слова молитвы прочитал и сказал: «Слава Тебе, Господи, – Ты дал мне прочитать эти молитвы. Да, я не молился, но я их прочитал. Большего я не смог сегодня – большего Ты мне не дал. Но благодарю Тебя, Господи, что я не свалился как свинья в свою постель». А когда свалился, то, засыпая, говорю: «Господи, благослови мой скотский сон!» – и это дар Божий. Проснулся утром, а первая мысль: «Господи, благослови!» – это дар Божий: если бы не Бог, я бы вставал с проклятиями, с ропотом: «О, солнца нет! О, свет потух! Ох, как бок болит! Ох, как болит сердце, голова и все прочее!» Но я усердно молился, плакал, рыдал, и это не я – это Бог прикоснулся к моему сердцу и дал мне слезы, чтобы я утешился, чтобы сердце мое оросилось слезами и обмякло, оно познало сладость любви и смогло бы излить эту любовь на других.

Другой пример: я открыл Священное Писание и зачитался – читаю, и слезы бегут по моим щекам, прочитанное трогает мое сердце – это Бог коснулся его. А я просто читаю, вычитываю и ничего не понимаю. Но я терпеливо прохожу это вычитывание, ибо знаю: так надо – и, скрипя зубами, прошу: «Господи, да открой же Ты мне Свои сокровища, чтобы я понимал, что читаю!»… И само это терпение тоже от Бога: совершенно все – от Бога...

Часто у нас ничего не получается или идет сикось-накось. А когда хоть что-то у нас и получится (милостыню подадим, молитвы прочитаем или в храм сходим), мы тут же все это приписываем себе, а не Богу.

И мало того что приписываем себе – мы еще начинаем этим хвалиться и перед собой, и перед другими: «А я вот сегодня в храме была – не то что ты! Я вот сегодня помолилась, а ты молишься? А я вот сегодня решила акафист прочитать, и так хорошо прочитала – прямо сердце затронуло!» Мы все делаем во славу свою и хвалимся перед собой и перед другими – даже укоряем их за то, что они ничего не делают.

И получаем то, что цитирует здесь преподобный Исихий: «Бог гордым противится». Стоит нам сегодня поплакать на молитве, на следующий день сердце наше становится каменным. Стоит нам прочитать преподобного Исихия, потом на «Лествицу» не хватит ни сил, ни времени, ни понимания. Стоит нам простить кого-то, и сразу обида, злопамятство и горечь входят в наше сердце.

Почему так? А потому, что мы простили человека и приписали это себе: «Вот я какой!» Потому, что мы прочитали преподобного Исихия – и подумали: «А вот я какой!» Мы помолились со слезами – и снова подумали: «Вот я какой!»

И тут же Бог восстал против нас, и сердце окаменело, и мы не понимаем отцов, и мы начинаем ненавидеть вместо того, чтобы прощать. Бог сразу обличает нас в гордости, ибо нет ничего страшнее и хуже нее.

А мы должны научиться евхаристическому возгласу: «Твоя от Твоих Тебе приносяще». Все лучшее в нас – это Твое, Господи. Все, что мы делаем хорошего и доброго, – это Твое, Господи! Все это для того, чтобы мы могли послужить Тебе. Ты дал нам Свое, ибо своим собственным мы служить Тебе не можем». Ведь Христос говорит притчу: «Я – виноградная лоза, вы – грозди». Разве может гроздь сама по себе вырасти из воздуха? Нет, мы приносим хоть что-нибудь только потому, что укоренены в лозе.

Помнить об этом есть высочайшая, важнейшая задача в жизни человека. А забывающий об этом человек не сможет ни в чем преуспеть.

Записала:
Инна Корепанова

Полную версию программы вы можете просмотреть или прослушать на сайте телеканала «Союз».

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475