Священник Константин Корепанов: Если в сердце нет милосердия, смирения, то телесный пост не имеет никакого значения

Продолжение. Начало в №№ 31, 34 (2020 г.) – №№ 23, 25–29, 31–36, 38–39, 41–48 (2021 г.), №1–10 (2022 г.)

Продолжаем читать наставление преподобного Исихия о молитве и трезвении. В прошлый раз мы читали 171-й абзац и говорили, что Христос есть свет, просвещающий тьму нашего сердца – и мы говорили о начальной стадии трезвения.

Это не совсем то трезвение, о котором пишет преподобный Исихий: скорее всего, у него вообще никогда не было начальной стадии трезвения, а он родился с ним или обучился ему с юношеских лет – по крайней мере, исходя из того, что он пишет, он никогда не знал такой страстности сердца, с какой мы обычно начинаем свое обращение ко Христу. Поэтому обычно у таких людей, как преподобный Исихий, трезвение начинается со 2-го этапа, весь смысл которого – стоять на страже своего уже чистого сердца и не позволять помыслам овладеть им.

А начальная стадия трезвения в том и состоит, чтобы с помощью него очистить свое сердце. Как это получается? Очищение сердца всегда начинается с мысли. Обычно она связана со Христом: то ли прочитав Евангелие, то ли услышав о Христе, то ли еще каким-то образом узнав, что Христос есть Свет, Жизнь, Спасение, человек устремляется к Нему. Бывает так, что человек просто приходит в Церковь, и это никак не связано со Христом: он приходит к Богу помолиться за усопших, поставить свечку за детей (это кружной путь), и рано или поздно человек в храме услышит слово о Христе.

Расскажу о первом этапе трезвения, когда запускается его механизм. Вот, услышал человек слово о Христе – и падает в самую тьму его сердца и рождает какое-то влечение ко Христу (если оно не породило влечения – значит, речь о чем-то другом). Человек старается что-то сделать из того, что говорит Христос: не важно здесь, что именно, но он что-то делает ради Христа – начинает молиться, кому-то помогать, о ком-то заботиться.

Несомненно, однажды он начинает понимать, что сердце у него нечисто, отравлено грехом, гордостью, завистью, ревностью – один человек сказал про свое сердце, когда оно ему открылось: «Такое ощущение, что это яма, где копошатся змеи, и ничего, кроме омерзения, гнусности, головокружения, это не вызывает».

Момент, когда человек увидел свое сердце, наполненное тьмой, страстями, злом, разными нечистыми желаниями, чувствами и поступками, − это точка отсчета трезвения во Христе. И он начинает что-то делать ради Христа; и если он действительно делает это ради Христа, а не ради самого себя (чтобы показаться истинным христианином), тогда очень быстро увидит тьму своего сердца. Разумеется, ужаснется и поймет, что не хочет так жить.

Тогда он начнет свое сердце, совершенно ему не подчиняющееся, принуждать к тому, что Христос считает правильным.

Если человек видит в своем сердце ропот, гордыню, ревность, бунт, то, естественно, понимает, что надо к чему-то другому привлекать свое сердце: к смирению, доверию, терпению – и эта внутренняя формулировка того, что я должен делать, к чему должен стремиться, в сущности, уже есть трезвение.

Да, сердце еще бурлит, ненавидит, злится, ропщет, негодует, сомневается, не доверяет, боится, тревожится, – но человек начинает призывать имя Бога, и у него есть мысль: «Я должен смириться, перестать осуждать. Я хочу любить людей».

Эта мысль, естественно, ничего не делает с сердцем, пока оно бурлит. Но молитвенное призывание Бога и понимание, что я хочу любить, смиряться, медленно, но верно начинает свою работу.

Это похоже на то, когда приходишь с одной шваброй в большую комнату: вычистить ее мгновенно невозможно, но постепенно, сантиметр за сантиметром, если ты будешь трудиться, то вычистишь эту комнату. Другого пути нет.

Постепенно человек начинает молиться, призывая Бога в свою жизнь, и искать совершенно противоположное тому, чем дышит его сердце.

Начинается деятельность ума, помещающая перед вниманием человека некое качество, которого у него в сердце нет: «Вот к чему ты должен стремиться». Эти два элемента – помысел о желании любви и молитва с тем, чтобы эта любовь была в моем сердце, и есть трезвение, уже начинающее работу в сердце.

Конечно, многие порой смущаются, когда читают наставления, как у преподобного Исихия, о том, что ум стоит на страже сердца и замечает помыслы; они пытаются искренне заметить помыслы, но ничего не замечают… Они даже не могут проконтролировать момент, когда им сказали какое-то слово (даже не совсем грубое), а они уже орут в ответ. «Как же так получилось? Я вроде молился, и вдруг моя молитва перешла в ор. Я ору на того, кто спросил меня о какой-то несделанной работе. Я даже этого не заметил, какие уж помыслы?» Мы их не замечаем...

Наши страсти выливаются наружу через гнев, ропот, раздражение, ибо сердце бурлит.

Надо понимать, что мы еще не готовы к той степени трезвения, о которой пишут преподобный Исихий и подобные ему отцы высокой духовной жизни.

Нам еще надлежит очистить свое сердце, – но и само очищение сердца от страстного состояния, в котором мы по своей воле оказались, тоже происходит за счет трезвения. Лучше всего, если мысль будет четко сформулирована в виде заповеди Нового Завета – вместе с молитвой она постепенно сделает все необходимое с нашим сердцем.

172-й абзац: «Горе внутреннему от внешнего; ибо внутренний человек много терпит от внешних чувств. Но потерпев что-либо, он должен употребить бичи против этих внешних чувств. Сделавший то, что следует по букве, уже уразумел и то, что следует по умозрению».

Связь внешнего и внутреннего… Как мы все хорошо знаем, наш внутренний мир зависит от внешнего: эта связь очевидна.

Скажем, человек переел. Постился, но переел так, что молитва пропала и появилось желание расслабиться, лечь. Состояние объедения действует на ум, и вползают мысли, которые в обычном состоянии он не пропустил бы.

Или, например, выпил вина – голова закружилась, и полезли такие мысли, от которых в обычном состоянии было бы стыдно. Они могут не привести ни к каким последствиям, ибо человек до этого не позволял себе таких мыслей. Но теперь они неожиданно стали вползать в голову, и он не находит в себе желания им сопротивляться.

Скажем, муравей проник в дом, а ты с ним ничего не сделал. Смотришь, а у тебя через два месяца муравьи расплодились где-то под полом и, оказывается, не так просто с ними справиться. Или не заметил, как таракан один к тебе в квартиру влез, – а через какое-то время у тебя полчища тараканов бегают.

То же происходит и с нашим умом. Ты проснулся на следующее утро и помнишь, что были тягостные, тяжелые мысли (даже толком не помнишь какие), а через месяц вдруг обретаешь в своей душе четкий интерес в направлении этих когда-то пропущенных мыслей. Тебя волнует уже не мысль, а чувства, поселившиеся в твоем сердце.

Сердце начинает воспламеняться в отношении того или иного предмета, скверная мысль о котором была пропущена твоим умом. Это, в принципе, любой знает из опыта своей жизни: посмотрел на что-нибудь (не важно, красивые это девушки или витрины магазинов, дорогие машины или еще что-то значимое для тебя лично) с завистью, досадой, ревностью или ропотом, расслабил свои чувства, и это оставляет след в твоей жизни.

Последняя фраза звучит так, что может показаться, что внешнее определяет внутреннее, – но это не так.

Исихий говорит: «Сделавший то, что следует по букве, уже уразумел и то, что следует по умозрению» – на самом деле внешнее следует за внутренним. От внешнего многое зависит во внутренней жизни.

Вера без дел мертва: вера – сердцевина, но если нет дел, то эта сердцевина мертвая, и это приводит к каким-то последствиям в жизни человека.

Так же и внутреннее созерцание, внутренняя жизнь должны приводить к внешним изменениям. И не внешнее определяет внутреннее, а внутреннее определяет внешнее, но внутреннее очень зависит от внешнего.

Например, Исаия говорит, что формальный пост Богу не нужен – пост совершается в сердце: оно должно быть милосердным. Если в сердце нет милосердия, смирения, то телесный пост не имеет никакого значения.

Эту мысль повторяют и Христос в Нагорной проповеди, и апостол Павел. И на этом основании можно сделать вывод, что главное – то, что у тебя происходит внутри. Но когда ты действительно погружаешься внутрь себя, борешься за смирение и милосердие, они становятся для тебя самым главным в жизни – и ты неизбежно придешь к тому, что будешь ограничивать себя в еде – ты будешь поститься: это необходимо для поддержания в порядке своего внутреннего устроения. Позволяющий себе все хотя бы только в еде (не отказывающий себе ни в качестве, ни в количестве еды), быстро потеряет равновесие внутреннего мира, молитву, бодрственность ума, связь с Богом. Он оглянуться не успеет, как в его сердце снова забурлят страсти.

Внутреннее – это и есть само содержание человека, его жизни перед лицом Бога: это суть веры, христианства, вообще религии. То, что внутри, и есть главное.

Но этот фундамент не может стоять, если будете игнорировать внешнее, – а у нас часто такое бывает. Причем именно когда внутренней жизни нет. Услышали, что главное − внутреннее, а не внешнее, и начинаем размышлять: «Раз главное – это то, что у меня Бог в душе, мои мысли о Боге, то главное − мое состояние, а внешнее вообще не важно: пощусь я или нет, хожу в храм или нет, в какой я одежде, кладу я поклоны или нет, есть у меня лампадка или нет. Все это не так важно, – а главное то, что у меня внутри».

Но человек живет неправильно, иначе он действительно думал бы о содержании своего внутреннего пребывания пред Богом: заботился бы о чистоте ума и сердца, трезвился бы в молитве. Тогда бы он неизбежно понял, что пренебрегать внешним нельзя: мы – люди, человеки сиречь, мы имеем и тело, и душу, и дух – мы материальные существа, и у нас есть внешняя часть жизни. Поэтому для целостного человека нет различия между внутренним и внешним – просто есть приоритеты.

Тот, кто блюдет сокровищницу своего сердца, неизменно ставит стражу и во внутренней сокровищнице, и у внешних врат, и у врат дворца, и даже на границе своего царства, чтобы сохранить сокровище своего сердца. Он блюдет за внешним, быстро поняв, что пренебрежение внешними границами приводит к тому, что сокровищницу мою очень быстро похищают.

Поэтому пренебрегать очень пафосно внешней стороной жизни, оправдывая себя тем, что живешь внутренней жизнью (все внешние нормы вторичны, но нельзя сказать, что они не так важны), – очень нетрезвое, неразумное суждение.

На самом деле в апостольских посланиях очень много написано о сокровенном сердца, об обновлении духа, о том, чтобы препоясать чресла ума вашего, – но при этом тут же написано и об элементах внешнего делания: в человеке одно без другого не может быть.

Подлинная внутренняя жизнь с неизбежностью приводит к наблюдению и за внешней жизнью.

Апостол Павел говорит, что если твои поступки соблазняют других, ты не можешь гордиться собственной свободой (мол, я имею право так делать). Ты должен наблюдать, как твои поступки отражаются на другом: ты имеешь право это делать, но ты не имеешь права быть безразличным к тому, как твое слово отзовется в других людях. И если твое слово о свободе смутит другого, значит, ты не наблюдаешь за своим внешним проявлением.

Если твои действия становятся причиной соблазна и смущения ближнего, ты не подлинно честен и искренен в своей внутренней деятельности: ты не понял до конца, в чем суть трезвения. Мы не просто должны быть свободны – мы должны быть свободны в любви, наблюдая и замечая, как человек относится к проявлениям нашей внутренней жизни.

Повторюсь: если внутреннее зависит от внешнего и внутренняя жизнь всегда приводит к тому, что человек наблюдает и внешнее, то само внешнее не приводит ни к чему.

Внешнее остается формой, пока не родится внутреннее сокровенное делание, называемое трезвением.

Записала:
Инна Корепанова

Полную версию программы вы можете просмотреть или прослушать на сайте телеканала «Союз».

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475