Священник Константин Корепанов: Страсти гнездятся в сердце, и их исцеляет именно Христос, через молитву вселяющийся внутрь моего сердца

Продолжение. Начало в №№ 31, 34 (2020 г.) – №№ 23, 25–29, 31–36, 38–39, 41–47 (2021 г.)

Продолжаем читать Слово преподобного Исихия из 2 тома «Добротолюбия» (напомню, в прошлый раз мы читали 90-й абзац и вслед за преподобным Исихием говорили о связи трезвения и молитвы.

Мы сказали: когда ум собран пред лицом Бога, внимает Богу и внимателен к тому, что он именно здесь, сейчас с Богом находится, человек должен с неизбежностью употреблять усилия, чтобы ум его посредством любого помысла не увлечен был туда, куда его потащат… Хотя телом он присутствует здесь, но любая мысль уводит его ум от Бога, а значит, молитва закончилась – он уже не молится. Язык по-прежнему говорит слова молитвы, тело по-прежнему стоит перед иконами, но молитвы уже нет: молится именно ум – он внимает Богу, больше человеку внимать нечему.

Мы уже не раз обращались к словам кондака преподобному святителю Григорию Паламе – «ум, предстоящий Уму». Он целую книгу написал об этом: «Триады в защиту священно-безмолвствующих», где говорит, что ум человеческий предстоит высшему Уму, горнему Уму – Богу, Который Дух. В этой своей собранности, сосредоточенности он стоит перед Богом и, внимая Ему, в этот момент и осуществляет первую важнейшую заповедь Закона – возлюби Бога своего всем сердцем своим. И внимает каждому слову Его, и живет им, ведь не хлебом единым жив человек, а всяким словом, исходящим из уст Божиих: он внимает этому слову, впитывает его в себя и потому живет. В этом состоянии ум должен соблюдать чистоту – не позволять отвлекать себя от молитвы, увлекать на страну далече, ни одному помыслу.

Святые отцы изо всех сил стремились, чтобы ум молился всегда, постоянно, чтобы в этом состоянии никакие мысли не входили в голову: ум, когда молится, призывая имя Иисуса, крепок и отражает все помыслы. Но когда молитва заканчивается, естественно, собранность хранить труднее – тогда от ума требуется великая сила трезвения: не допустить, чтобы мысль опять куда-то увела от Бога.

Если в свободное от молитвы время ум не хранит чистоту, он снова погружается во тьму – снова становится вместилищем тьмы, а не Бога.

Поэтому не только во время молитвы важно трезвение, но и когда молитвы нет. Например, человек работает на послушании в монастыре или на светской работе, делает домашнее задание с детьми, крутит педали велотренажера или гуляет с собакой, работает на компьютере, варит еду, – и он должен стремиться, чтобы ум, который он очистил и наполнил Богом во время молитвы, сохранял чистоту. Если он этого не будет делать, то когдаон встанет на молитву и снова начнет молиться, он не сможет этого сделать: мысли бегают туда-сюда – они не могут собраться перед Богом. Пока они не соберутся перед Богом, пока мы не сосредоточим себя в Нем, молитва не начнется.

Абзац 91: «Непрестанное с теплым неким желанием, полным сладости, и радования, призывание Иисуса производит то, что воздух сердца от крайнего внимания исполняется отрадной тишины. Того же, чтобы сердце совершенно очистилось, виновником бывает Иисус Христос Сын Божий и Бог, всего доброго виновник и Творец. Ибо Он Сам говорит: «Аз Господь Бог, творяй мир» (Ис. 45, 7)».

Здесь говорится о призывании имени Иисуса Христа – призывании Его Самого: мы не просто произносим имя – мы Его зовем по имени.

Поскольку мы Его зовем, Он естественным образом откликается и приходит. И поскольку мы зовем Его действительно со всем вниманием (не отвлекаясь умом нашим, не думая ни о прошлом, ни о будущем, ни о настоящем), поскольку мы действительно сосредоточены и собраны в Нем, Он, откликаясь на наше призывание, приходит и наполняет Собой ум.

Поэтому свет, тишина переполняют наш ум, мы видим еще издалека приходящие к нам помыслы – слышим топот врага, когда он еще далеко, и уже молимся о защите от врага, мы чувствуем Его присутствие в нас и припадаем к Нему всем нашим умом. И поэтому мы не только наполнены Им – мы пребываем в Нем.

И чем большей глубиной нашего сердца мы призываем Его, чем большей глубиной нашего ума мы призываем Его, тем больше Он наполняет нас, тем полнее мы пребываем в Нем и ощущаем жизнь свою как жизнь во Христе, как жизнь в Боге – ведь это тот самый дар, который и принес нам Христос. Поэтому если мы пребываем в таком состоянии, то и света, и тишины, и мира, и любви становится в нас все больше и больше.

Вот связь между трезвением и молитвой.

Но потом, когда ум вот так стоит и пребывает в Боге, его нужно спустить, свести в сердце: соединить сердце и ум.

По свидетельству святых отцов, сделать это только своими усилиями человек не в состоянии. Но поскольку он умом своим пребывает в Боге, в Нем всецело собран, внимателен ко всему, что происходит, что пытается вникнуть в его ум, поскольку он действительно в Боге, то в Боге, во Христе и открывается его сердце. И он, даже не зная, как, спускается внутрь своего сердца и начинает молиться уже из него.

Просвещаемый Богом ум, наполненный Им через молитвенное призывание, ум во Христе, сходящий в сердце, и перемещает Бога в сердце. И свет, которым уже наполнен ум человека, который уже светит внутри него, просвещает все, что касается ума человеческого, когда он сходит в сердце: это словно в подвал опускается лампа – причем лампа очень серьезная, суровая (не прожектор, хотя может засветить однажды и как прожектор) – очень мощная лампа.

Спускаясь в собственное сердце, человек видит, сколько там разных мерзостей живет – страстей, похотей, нечистых желаний, мыслей, от которых просто в обморок хочется упасть: там только одни гады тлетворные живут, одни хищники. Человек ужасается, спустившись в собственное сердце, видя, насколько там все печально, плохо и уродливо: ум ведь не случайно зовут светильником – вы никогда не узнаете, что в собственном подвале, пока туда не заглянете с лампой.

В этом смысле, скажем, люди, придерживающиеся концепции Фрейда, в принципе не знают даже, о чем и говорят, говоря о сознании и подсознании. Они часто и не понимают: то, что они называют подсознанием или бессознательными движениями, находится в сердце – в нашем подполе, в самом страшном месте человека.

Ум не так страшен, поэтому его проще просветить, и, главное, он может молиться и, призывая имя Божие или просто читая хорошие книги, может просветиться и быть светлым. Но если вы никогда не заглядывали в сердце (там чего только не водится – змеи, крокодилы, динозавры, крысы), загляните.

Пока человек не начал собирания своего ума (не стал молиться хотя бы умом, призывая имя Иисуса и в силу этого причащаясь свету Божию), пока все это с ним не началось, он оценивает себя как бы извне – не изнутри (сердца он не знает и не ведает), а снаружи. Ему так не кажется, ведь он это не анализирует. Он смотрит и говорит: «Вот это я сделал хорошо, а вот это плохо» – не то что он всегда собой доволен, но оценивает: «Вот этот поступок плох, а тот хорош, а этот снова плох, а тот – даже замечательный!» Но спускаясь внутрь сердца он видит не то, что делает, а то, что переживает, чувствует.

Люди оценивают его: «Какой он замечательный! Как много денег дал!»… Нет ему никакого дела до того, сколько он дал: он себя ненавидит за то, что сделал усилия, чтобы отдать эти деньги, – ему жалко было. И ему это не доставляет удовольствия, ибо он видит, что ему жалко: «Я пожалел 200 рублей этому несчастному бедному человеку, хотя у меня сегодня есть и еда, и чай, и теплая ванна, и отапливаемая квартира, и там ждет меня семья. Но мне жалко было».

Или когда что-то хорошее делает и получает похвалу (а он-то видит это глазами не извне, а изнутри: что завидует, тщеславится, превозносится, гордится, ненавидит людей, презирает их, вожделеет красивых девушек, или ненавидит каких-то неопрятных мужчин, толпящихся рядом, или боится того страшно огромного человека, который неизвестно что может сделать) – он понимает, что эти страсти в нем кишат, а он не верит в Бога, ибо боится, трусит, завидует и ревнует вместо того, чтобы просто уповать на Него. Это страшная вещь...

Но как, опять-таки справедливо, замечает авва Исихий, это все познается опытом.

Большинство людей не знают ничего о самих себе – приходяя на Исповедь, они потому и говорят, оценивая себя по внешним показателям: «Вот есть пост – я его нарушил, есть молитвенное правило – я его не исполнил, есть мама, которую я должен чтить, – я на нее накричал».

Мы пока еще не видим, что все мы и пусты, и наги, и наглы, и лживы, и трусливы: это видно только когда спускаешься в сердце. И ум неизбежно там окажется, если он молится Богу, предстоит и внимает Ему. Он оказывается там, внутри, в недрах своего сердца, и начинает молиться сам.

Несомненно, ему это делать гораздо труднее: его окружает скопище разных тварей собственного сердца, и он должен как-то с ними бороться, как-то их искоренить. И он начинает призывать имя Бога с еще большим чувством: как помещенный внутрь тьмы светильник, он видит вокруг себя этих самых чудовищ – эту обозленную восставшую тьму.

Ужаснувшись, испугавшись всего этого, унывая от этого, он начинает еще трепетнее призывать Бога. И ум, как маленький светильник, опущенный в подвал собственного сердца, начинает светить все ярче, ярче… И вот это уже не подвал – это просто первый этаж нормального дома, просто на первый этаж я давно не спускался – там давно не прибрано, хотя на самом деле достаточно уютно. Тьма постепенно отходит, и мир моего сердца преображается.

Этот молящийся внутри сердца ум, призывающий по-прежнему имя Господа, так же соединяется с Богом, как это было и раньше, только соединение уже охватывает не столько сам ум, сколько сердце. Присутствие Бога, Христа в сердце человека становится все полнее, все очевиднее, все радостнее – и страсти оттуда изгоняются, ведь на самом деле страсти и гнездятся в сердце. И их исцеляет именно Христос, через молитву вселяющийся внутрь моего сердца.

Благодать этого присутствия, благодать Божия сходит в сердце, переполняет его, и оно начинает хотя бы периодически, хотя бы по временам излучать любовь, радость, мир, кротость, долготерпение, веру, воздержание, милосердие, присущие Богу. Ибо Бог начинает жить в сердце человека.

Но если тот перестанет молиться, перестанет призывать имя Божие, не сможет трезвиться – сохранять ум от помыслов, – то страсти восстанут против него, опрокинут ум, и светильник погаснет. Как будто пробежавшая крыса уронит фонарь, и ты окажешься в полной темноте.

Надо подняться, чтобы снова зажечь его, надо призвать имя, чтобы зажечь. Но ты напуган, ты раздражен, ты не знаешь, что тебе делать...

Очень трепетно надо относиться к тому, чтобы ум непрестанно молился: молясь, человек наполняет себя благодатью, и сердце его в действии, в огне этой благодати преображается, изменяется и наполняется Божественными энергиями.

Как только ум перестает молиться, как только его увлекают куда-то на сторону, он выходит из собственного сердца и шляется там, куда увлекли его помыслы, – тьма в сердце возвращается. Человек приходит в себя, начинает снова молиться и понимает, что тьмы стало больше: пока он где-то умом ходил по стогнам мира сего, сердце опять стало мрачным. Поэтому он из опыта со временем понимает, что нужны напряженные усилия.

Вот как об этом говорит в 92-м абзаце авва Исихий: «Душа, будучи благодетельствуема и услаждаема Иисусом, с радованием неким и любовью воздает Благодетелю исповеданием, благодаря и с веселием призывая Умиротворившего ее: ибо внутри себя мысленно видит, как Он развевает мечтания злых духов».

Или то же самое – в 97-м абзаце: «Рождается в уме нашем Божественное некое состояние от непрестанного памятования и призывания Господа нашего Иисуса Христа, если не будем нерадеть о всегдашнем к Нему во уме молении, о непрерывном трезвении и о приставническом или привратническом деле (т.е. своих пропускать, а чужих отгонять); но воистину одно и одинаковым образом совершаемое всегда будем иметь дело призывания Иисуса Христа Господа нашего, с горением сердца взывая к Нему, да даст Он нам причаститься (вкусить) Святого Имени Своего (чтобы оно в сердце внедрилось)»...

Когда мы молимся, ум, молящийся в сердце, производит свет, мир, утешение, и присутствующий через молитву ума в сердце Христос исцеляет его от страстей.

Как только ум перестает молиться и вслед за молитвой трезвиться, сразу же приходят снова страсти, пытаясь опрокинуть светильник, разрушить нашу молитвенную связь со Христом… Сердце наполняется тьмой, и мы, забывая имя Божие, перестаем что-либо делать.

Если мы через трезвение и молитву снова не восстановим себя в состоянии присутствия перед лицом Бога, внимания Богу, тьма начнет заглушать все дальше и больше: ум-то уже сошел в сердце, уже обрел связь с ней.

И произойдет страшное: ум потеряет молитву из-за отсутствия трезвения, ведь он допускает разные помыслы, начинает увлекаться ими все больше и больше, молитва становится все меньше и меньше, пока совсем не прекращается. И тогда страсти сердца начинают пленять наш собственный ум – они подчиняют его себе и возбуждают в нем такие движения и страсти, которых раньше он даже не знал и не чувствовал.

Вместо того чтобы стать светильником, просвещающим тьму, ум человеческий, через потерю трезвения потерявший молитву, становится орудием и игрушкой страстей.

Сила ума, его лукавство и изворотливость начинают быть направлены на достижение максимально больших удовольствия и тщеславия, славы, гордыни или еще чего-нибудь.

Вот это состояние страшно. Происходит то, о чем предупреждает Христос в одной известной притче: Когда нечистый дух выйдет из человека, то ходит по безводным местам, ища покоя, и не находит; тогда говорит: возвращусь в дом мой, откуда я вышел. И, придя, находит его незанятым, выметенным и убранным; тогда идет и берет с собою семь других духов, злейших себя, и, войдя, живут там; и бывает, говорит Христос, для человека того последнее хуже первого.

Записала:
Инна Корепанова

Полную версию программы вы можете просмотреть или прослушать на сайте телеканала «Союз».

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475