Священник Константин Корепанов: Смирение перед любой скорбью является подражанием Христу

Продолжение. Начало в №31 (1072), №34 (1075) 2020 – №14 (1103) 2021

Мы продолжаем читать наставления святого преподобного Иоанна Кассиана Римлянина из 2-го тома «Добротолюбия». Сегодня переходим ко второй истории, которую описывает Иоанн Кассиан: история аввы Пафнутия, 185-й абзац…

«Теперь представим другой пример терпения аввы Пафнутия, жившего в совершенном уединении в знаменитой Скитской пустыне, в которой он теперь пресвитерствует. Он, еще будучи юным иноком, просиял такой благодатною святостью, что сами великие мужи того времени дивились его преуспеянию, и, несмотря на то, что он моложе всех, сравняли его со старцами и положили иметь его в сем сонме. Когда это огласилось, то зависть, возбудившая некогда против Иосифа души братьев его, разожгла и против него ядовитым огнем своим одного из числа скитских братий, который злоумыслил обезобразить красоту его каким-либо пятном бесславия.

Для сего, выждав время, когда Пафнутий отправился в воскресный день в церковь, вошел воровски в его келью и, спрятав между плетеницами, какие там обыкновенно плетут из пальмовых ветвей, свою книгу, пришел к себе в церковь, довольный своею хитростью; а по окончании воскресной службы пред всеми братиями принес св. Исидору, бывшему тогда пресвитером, жалобу, что у него из кельи украдена книга. Эта жалоба так смутила всех, и особенно пресвитера, что не знали, что подумать, и что предпринять, быв поражены таким новым и неслыханным там преступлением.

Тогда донесший о сем обвинитель потребовал, чтоб, удержав всех братий в церкви, избранных из них нескольких послать обыскать все кельи. Когда три, назначенные для сего пресвитером, старца, осмотревши все другие кельи, пришли в келью Пафнутия, то нашли в ней скрытую между пальмовыми плетеницами книгу, как спрятал ее там наветник, и, взяв ее, принесли тотчас в церковь и положили пред всеми. Пафнутий, хотя по чистой совести уверен был в своей непричастности никакому в сем греху, но как бы виновный в воровстве, предал себя суду старцев, изъявляя готовность понести, что будет присуждено в удовлетворение и прося дать место его покаянию. Он ничего не говорил в свое оправдание, по стыдливой скромности опасаясь, как бы, стараясь словами смыть пятно воровства, не подпасть сверх того еще осуждению и во лжи, когда никто не подозревал ничего другого, кроме того, что найдено.

По окончании разбирательства и составлении о нем определения, вышел он из церкви, не упадши духом, а вверяя себя суду Самого Бога, и начал нести покаяние, усугубив молитвы с обильными слезами, утроив пост, и в крайнем смирении духа простираясь пред лицом людей. Когда в продолжение почти двух недель подвергал он себя таким образом всякому сокрушению плоти и духа, и потом в день субботний или воскресный рано утром пришел к церкви не для того, чтобы принять Святое Причастие, а для того, чтобы простершись у дверей ее смиренно просить себе прощения, – тогда Бог, свидетель и ведец всего сокровенного, не терпя, чтобы он долее и сам себя сокрушал и был бесславим другими, дьявола наставил опубликовать то, что тот изобретатель зла, вещи своей вор бесчестный, славы чужой хитрый обесславитель, учинил без всяких свидетелей. Ибо объятый лютейшим демоном он сам раскрыл все хитрости скрытной своей проделки, и таким образом, кто был внушителем преступления и козней, тот же сделался и предательским разглашателем.

Потом этот нечистый дух сильно и долго мучил несчастного сего брата, так что его не могли очистить от него не только молитвы бывших там прочих святых, которые имели Божественный дар власти над бесами, но и особая благодать Исидора пресвитера не изгнала этого лютейшего мучителя, хотя по щедродательности Господа ему дарована была такая над ними сила, что бесноватые и до дверей его не были доводимы, как получали исцеление. Это потому было так, что Христос Господь славу сию сберегал для Пафнутия, чтобы обидчик исцелен был только молитвами того, против кого строил козни, и получил прощение в грехе своем и освобождение от настоящего наказания, провозглашая имя того, чью славу надеялся затмить, как завистливый враг.»

Здесь мы видим несколько иную ситуацию, чем с вдовицей. Пафнутий не по своей воле берет на себя этот крест; он не ищет ничего, не пытается ничего никому показать, доказать, не ищет никакого дополнительного подвига, кроме того, что у него есть. Это не сложившееся случайно обстоятельство, а обстоятельство, пришедшее по злой воле злых людей. В этом отличие от истории вдовицы. Вдовица берет на себя крест сама для достижения особой благодати, особой чистоты. Пафнутий не берет на себя крест, он ему дается свыше, в силу сложившихся обстоятельств: в силу появления злого человека, который злым образом оболгал авву Пафнутия.»

Главное, что делает авва Пафнутий, – принимает это испытание, это обстоятельство, свершившееся по заведомо злой воле заведомо злого человека, как посылаемое от Бога: «Твоя от Твоих» – на самом деле это корень, ключ к тому, чтобы принять любое переживание, любую скорбь, беду, проблему, в том числе, как мы видим здесь, – клевету, предательство, жестокость другого человека. Авва Пафнутий принимает его не потому, что оклеветатель прав, не потому, что он сам виноват, но как посылаемое свыше от Бога: раз это произошло, значит, Бог попускает ему пройти через это состояние – Бог ввел его в это искушение. Он принимает это искушение как посланное от Бога, и только это дает ему силы с честью все перенести и выйти из этого искушения.

Приведу в пример характерный случай, который часто вспоминаю. Гражданская война, в которую был вовлечен Давид (по его греху эта война и получилась). Когда он выходит из Иерусалима, сопровождаемый своей личной гвардией, личными телохранителями, он не знает, вернется в Иерусалим или не вернется – он так об этом и говорит: «Как будет Богу угодно». Когда он выходит из города, идет вдоль потока Кедрон, некий человек по имени Семей, сын Геры; он шел и злословил, и бросал камнями на Давида и на всех рабов царя Давида, понося его самыми последними словами, всячески его унижая, обзывая, оскорбляя и радуясь тому, что он наконец уходит.

Телохранители Давида, естественно, хотят защитить своего царя, своего сюзерена. Авесса, сын Саруин, говорят: «Зачем злословит этот мертвый пес господина моего царя? пойду я и сниму с него голову». Мы сказали бы в ответ: «Да жалко; он глупый, ничего не понимает»; или: «Лучше не связываться, побережем силы – у нас война впереди». Давид говорит совершенно другое: «Что мне и вам, сыны Саруины? [оставьте его,] пусть он злословит, ибо Господь повелел ему злословить Давида. Кто же может сказать: зачем ты так делаешь? И сказал Давид Авессе и всем слугам своим: вот, если мой сын, который вышел из чресл моих, ищет души моей, тем больше сын Вениамитянина; оставьте его, пусть злословит, ибо Господь повелел ему; может быть, Господь призрит на уничижение мое, и воздаст мне Господь благостью за теперешнее его злословие?».Давид так воспринимает злословие заведомо мерзкого человека, омерзительно поступающего вообще всегда – и сейчас в том числе. С точки зрения Давида, этому человеку Бог повелел это делать, и он вольно или невольно исполняет волю Божию.

Вот так верующий человек воспринимает любую скорбь.

Так ее воспринял и авва Пафнутий: «Меня обвинили в грехах – буду каяться в грехах. Бог повелел этим людям обвинить меня в грехах – буду молиться о своих грехах; видно, действительно у меня их очень много, раз Бог решил посредством такого случайного обстоятельства напомнить и мне самому о том, что я грешник, и братии, чтобы она меня не превозносила». Так думал авва Пафнутий.

Евангелие велит поступать так – принимать все как посылаемое от Бога. Апостол Петр пишет в своем Послании, что если мы страдаем ни за что, это угодно Богу, ибо в этот момент мы уподобляемся Христу, подражаем Ему. Мы к тому и призваны, говорит апостол Петр, чтобы страдать несправедливо, ведь и Христос так сделал (см.: 1 Петр. 2, 19–21). Мы называем себя Его учениками, идем по Его следам, носим на себе крест. Мы погребаемся с Ним крещением в смерть, сочетаемся с Его смертью, с Его позором, Его мучением, с Его погребением в день Крещения для того, чтобы тоже восстать к жизни вечной, как Он из этого восстал к жизни вечной. Смирение перед любой скорбью является подражанием Христу.

На каждый Богородичный праздник читается отрывок из Послания к Филиппийцам: Смирил Себя, быв послушным даже до смерти, и смерти крестной. Посему и Бог превознес Его и дал Ему имя выше всякого имени, дабы пред именем Иисуса преклонилось всякое колено небесных, земных и преисподних . Он смиряет Себя Сам – принимая образ раба, образ грешника. Христос позволяет Себе умереть на Кресте как грешник: за грех, которого Он не совершал.

В этом основание нашей веры, основание нашей жизни, краеугольный камень христианства: висящий на Кресте Человек, висящий на Кресте Бог заведомо не виновен ни в чем, в чем Его могли обвинить, и тем не менее Он – висящий на этом Кресте. Вот основание христианства.

Человек, пусть у него для этого нет ни сил, ни благодати, ни веры,  должен хотя бы разумом, умом понимать, что по-другому он делать не может, что это единственная христианская модель поведения: если меня ругают, обвиняют, если на меня клевещут, я должен переносить это с миром, должен это перетерпеть. Мы поем об этом каждый день на Божественной литургии: «Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное. Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня.Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах». То есть мы должны с миром принимать неправду и злобу людей, что они на нас обрушивают. С надеждой, что Бог нас может защитить.

Сама решимость принять то, что не мы сами берем, а что посылается нам Богом, – это степень и показатель нашей любви к Нему. Если мы Богу доверяем, если верим, что все в жизни управляется Его силой, то учимся принимать все как посылаемое Им. Если мы привыкаем жить с мыслью, что все, что у нас есть, посылает нам Сам Бог, это рождает упование на то, что Бог нас защитит. Мы как бы отдаем свое дело, свою проблему, защиту в Его руки.

Каждый раз во время Литургии мы говорим: «Сами себе, и друг друга, и весь живот наш Христу Богу предадим». Это особенно характерно, когда на нас обрушилась какая-то скорбь. Если она обрушилась, значит, Бог так чему-то хочет нас научить, что-то показать, что-то доказать. Он послал эту скорбь – Он же и знает, как от нее избавить, защитить. Если Он не защитит, то и никто не защитит.

Поэтому когда мы принимаем все с нами происходящее с верой и терпением, когда верим, что Бог, как Царь этого мира, послал нам эту скорбь, это рождает и упование: раз Он послал – Он и уврачует.

Но мы не чувствуем наде-жды, не чувствуем упования, поэтому приходится вместо упования унывать. Вместо того чтобы надеяться на Бога, мы приходим в отчаяние и потому начинаем все делать сами. На нас кто-то накричал, а мы думаем: «Мы этого недостойны, мы этого не заслужили, с нами так нельзя», – и начинаем себя защищать, оправдывать и надеемся уже на свои силы, а не на Бога, Который мог бы нас защитить.

Об этом в 186-м абзаце Иоанн Кассиан тоже пишет: «Две причины побудили меня рассказать это дело: первая, чтобы помышляя о непоколебимой твердости этого мужа, тем более являли мы невозмутимости и терпения, чем меньшим подвергаемся наветам врага; вторая, чтобы воспринять из него твердое убеждение, что мы не можем быть безопасны от бури искушений и нападений дьявола, если всю охрану нашего терпения и всю надежду на то будем полагать не в силах внутреннего нашего человека, а в запорах кельи, или в уединении пустынном, или в сообществе святых, или вообще в чем-либо вне нас сущем».

Эти ситуации показывают, что искушения могут произойти какие угодно, где угодно, как угодно, но вся наша надежда должна быть «в силах внутреннего нашего человека» (так он называет), в терпеливой вере.

«Ибо если Господь, сказавший в Евангелии: „Царствие Божие внутрь вас есть“ (Лк. 17, 21), не укрепит нашего духа силою Своего заступления, то напрасно будем мы надеяться наветы врага воздушного или победить помощью живущих с нами людей, или отклонить от себя местным расстоянием (то есть удалившись в пустыню), или не допустить до себя закрывшись стенами и кровлею (то есть заключившись в келью). Ибо все это имелось у святого Пафнутия, и однако искуситель нашел доступ к нападению на него, – и этого злейшего духа не отразили от него ни оплот стен, ни уединение пустыни, ни заступление стольких святых в том сообществе. Но как сей Божий раб святой не на внешнее что-либо возлагал надежду сердца своего, а на Самого всех сокровенностей Судию, то никак не мог быть расстроен кознями такого нападения. Также и тот, кого зависть ввергла в такое преступление, не пользовался ли благодеянием пустыни, ограждением отдаленного жилища и сообществом блаженного Исидора, аввы и пресвитера, и прочих святых? И однако ж, когда буря дьявольская нашла его самого устроенным на песке, то не только сильный удар нанесла его жилищу (внутреннему устроению), но и совсем его разрушила»...

Этот случай с Пафнутием, по мысли Иоанна Кассиана, показывает, что защитить от искушений нас не может никто и ничто: ни алтарь, ни храм, ни жизнь со святыми, ни духовник, ни духовный наставник – невозможно представить ситуацию, чтобы мы были гарантированно защищены от клеветы, насилия, жестокости, соблазна или еще чего-нибудь.

Только если внутри нас Христос, если внутри нас живет благодать Святого Духа, с миром принимающая свалившуюся на нас скорбь, – только это состояние и угасает стрелы лукавого. Как говорит апостол Павел: «Возьмите щит веры, которым можно отразить все раскаленные стрелы лукавого» – не место, не люди защищают человека, а то, что находится внутри его, защищает человека. Если внутри пустота, то где бы ни был человек – хоть на Святом месте, хоть на Афоне, хоть на Валааме, хоть в Храме Христа Спасителя, хоть в Троице-Сергиевой лавре, он всегда найдет возможность сделать зло: источник зла – внутри его.

Смысл всех этих рассуждений Иоанна Кассиана в том и состоит, что главная проблема человека – внутри: каков он внутри. Если он внутри наполнен Богом, это важно и хорошо – даже если восстают искушения, он может выдержать. А если он не наполнен Богом, то даже если и нет никаких искушений, он даже малости не может потерпеть, ибо надеется не на Бога, воскрешающего мертвых, а на какие-то связи, покровительства, помощь, защиту. Все это не работает.

Из всего этого Иоанн Кассиан делает вывод в конце 186-го абзаца: «…если взвесить тщательно причины происходящего в нас, то найдешь, что я не могу быть уязвлен никаким, даже самым зложелательным, человеком, если сам не буду восставать против себя немирностью своего сердца. Почему если бываю уязвляем, то причина этому не в нападении со вне, а в моем нетерпении. Так твердая пища для здорового полезна, а для больного вредна. Не может она повредить приемлющему ее, если ей к нанесению ему вреда не придаст силы немощь его».

Сама по себе пища – просто пища, но здоровый человек ее ест, больной – умирает. Искушение, которое приходит на человека, всего лишь показывает, что у него внутри. Если там Христос, то искушение, как в случае с аввой Пафнутием, служит к славе Христа. Если там Христа нет, сердце пусто, то любое искушение обличает внутреннюю злобу, внутреннюю раздраженность, пустоту, мрачность души. И если человек еще способен к исцелению, он хотя бы понимает, какой он есть, и у него есть возможность для дальнейшего покаяния.

Смысл любого искушения именно в этом: обнаружить тайные помышления сердечные. Если там есть Бог, то искушение будет принято, переварено и приведет к новой благодати. Если нет – оно просто разрушит иллюзию, в которой пребывал человек.

Записала:
Инна Корепанова

Полную версию программы вы можете просмотреть или прослушать на сайте телеканала «Союз».

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475