Игумен Лука (Степанов): Искусством может называться только то, что отражает стремление души художника к тайне мироздания

Окончание. Начало в №45 (1086) 2020

Скажите, батюшка, прохладное отношение в Ваше сердце не пробирается?

− Конечно, у меня бывают печали, наносимые тайными и явными недоброжелателями, есть даже ожесточившиеся враги. Но их можно по пальцам пересчитать, хотя, может, я не всех знаю. Это самое большое смущение, огорчение моего сердца. А других я и не знаю.

Каждый день, просыпаясь и выходя из настоятельского корпуса к храму, я благодарю Бога. Может, я не очень нормальный, но я не знаю другого чувства, кроме бесконечной благодарности Богу, радости о том, что могу каждое утро идти на Литургию. Хотя люди опытные могут сказать: это пока ты здоров. У меня был один добрый знакомый, опытный настоятель и духовник, и он мне как-то сказал при встрече: «Отец Лука, надо бы всякому человеку прежде назначения настоятелем сильно поболеть», – я спрашиваю: «Это зачем же, батюшка?», а он отвечает: «Человечности появляется больше». Такое наставление дал, мол, не хватает нам милости, заботы по отношению к тем, кто рядом с нами, в монастыре в том числе.

Понимаю, что Господь немощнейших бережет от серьезных испытаний, искушений, которые могут ввергнуть его в уныние. Поэтому пока иду своими ногами, слава Богу, и свободно дышу, особенно в это период, когда каждый просыпается с мыслями о своем дыхании, то думаю: «Всякое дыхание да хвалит Господа. Слава Тебе, Господи, что я дышу!». Это все обостряет то чувство благодарности Богу, которое мы имеем, живя в монастыре.

Отвечая на вопрос «что Вас ввергает в уныние?», Вы сказали интересную фразу, что, по сути, ничего не ввергает, кроме нескольких недоброжелателей, чем они нарушают ваш душевный покой. За что Вас можно не любить?

– Слишком много о них знаю.

Но это же никак не сказывается на Ваших действиях по отношению к ним?

– Да, но там уже программа претензий вырастает каким-то демоническим образом до гиперболических размеров, и ужасает потому, что это сравнимо с некими адскими проявлениями по попущению Божию с небес и с пользой для меня.

Святитель Григорий Богослов говорил, что, когда в отношении тебя что-то злобное изрыгается, тут есть 2 подхода. Первое: то, что может быть небезосновательно, принимай с благодарением как основание для твоего большего трезвения и осторожности в жизни, в которой действительно надо жить с большой опаской, как говорит Феофан Затворник. Есть чего опасаться. То есть страх Божий имеется в виду, исправность нашего служения. А то, что в отношении тебя производят несправедливо совсем (те же самые злопыхатели), то принимай как целебные грязи (это уже слова святителя Феофана), и это как раз есть поношение поносящих Ти нападоша на мя, как говорил царь Давид, когда видел в этом пользу, которая в подражании и в следовании за Христом неизбежно сопровождает всякую христианскую жизнь: блажени есте, егда поносят вам, и пронесут имя ваше яко зло Сына человеческого ради. В этом есть попущение Божие, которое тоже имеет в виду душевную и духовную пользу.

Если порассуждать о богооставленности (о ней пишут и Силуан Афонский, и другие отцы): что это, как это чувствуется? Сталкивались ли Вы с этим и как ее преодолевать?

– Да, с этим словом – «богооставленность» – сталкивался. Есть одно яркое воспоминание: у меня есть один очень любимый батюшка (многие его знают), это чудный старец отец Василий, который живет и служит на Выше (в Вышенском женском монастыре), он там рядышком живет. И когда я был возведен в иеромонахи и направлен в эту обитель для священнослужения, с этим чудным старцем, мы вместе служили. Он мне сказал как-то: обычно вы сюда приезжаете с такой веселой и многолюдной компанией (мы устраивали православные лагеря московских детей на Выше, Иммануиловке, возле чудного храма Преподобного Сергия Радонежского – это необыкновенные, благословенные места; период, предшествующий моему священству, был просто постоянным праздником детских забот – и забот много, но при этом и радость всяких праздников, совместных служб). Он говорит: «А вот теперь-то у тебя другое: все разъедутся, зима, все засыплет, и такая может быть богооставленность» (вот это слово он употребил). Когда все разъехались, осталось ежедневное богослужение возле мощей святителя Феофана: как раз в то время Патриарх Алексий II (Царство ему Небесное) перенес мощи святителя Феофана в монастырь. Так мое служение ежедневное продолжилось возле мощей, было столько радости! Думал: «До чего же здорово, что все разъехались – вот она, радость уединения!»…

Тогда я начал читать Феофана Затворника. Это, пожалуй, был один из самых главных университетов моих, несмотря на окончание прежде Свято-Тихоновского тогда института (теперь университета). Погружение в наследие святителя Феофана при его мощах (я и жил в храме, где мощи его находились, и служил там же), и это все представляло такую нить радости и опытное познание того, что ежедневный богослужебный суточный круг – наша опора (или, как говорил Феофан Затворник, есть дела, а есть переделки) и обеспечивает душу монашествующего всей необходимой теплотой, нужной для жизни.

Я занимался легкой атлетикой в юности. Бежим 10 км, 20 – с тобой бегут ребята покрепче тебя, слышишь, как они дышат, как ты дышишь. За счет чего выигрывать? Побеждать-то все равно надо. Я не был самым прытким, но терпел и бегал длинные дистанции. Думаешь: пошире шаг, повнимательнее на что ставить, если кросс, – и полная беспощадность к себе при финальном спурте, когда последние 100 метров остаются: новое дыхание открывается.

Так и здесь: за счет чего выживать будем? А вот, оказывается, богослужение и есть та абсолютно достаточная и необходимая благодатная природа – все остальное уже к этому прикладывается. Когда Феофан Затворник говорит, что выше только Царство небесное, променять его можно только на это, он, конечно, имеет в виду свой образ жизни с ежедневной Литургией в своем затворе – и еще его молитвенное состояние непрестанного ко Господу обращения. Для нас – недосягаемый прекрасный пример. Кроме службы. Как говорил преподобный Паисий Величковский, толкуя Книгу Бытие, взял Господь Бог человека, [которого создал,] и поселил его в саду Едемском, чтобы возделывать его и хранить его, – это образ монашествующего, да и всякого христианина, призванного возделывать рай (это прежде всего участие в Божественной литургии, участие в богослужебном процесс). А «хранить» – это непрестанное поддержание своего внутреннего пред Богом хождения и непрестанной молитвы, к которым надо стремиться. Для чего монаху постоянное напоминание – его четочки, а мирянам все скорби окружающей жизни даются? Чтобы говорить: «Господи, помилуй, Господи, помилуй, Господи, помилуй».

Куда ни посмотри, люди жалуются, что в городе искушения, – но это как раз лучшее подспорье для непрестанной молитвы.

У святого спрашивают: кто вас научил молиться непрестанной молитве Иисусу, сейчас, говорят, нет таких наставников? Он говорит: «Бесы». – «Кто?» – «Они мне досаждали-досаждали, я сопротивлялся-сопротивлялся – все: Господи, помилуй. Вот так и привык». И потом уже не отнимешь.

Но это дело особое, и тут трудно без наставников и трудно без ревности к этому делу. Что можно сказать в общем порядке о службе, о ее полноводности – это мысль и пережитый мной опыт.

Понимаю, что мой следующий вопрос (что Вы чувствовали, променяв мегаполис на полуразрушенный монастырь) уже не актуален, но все-таки первый раз, когда Вы приехали, что увидели, что почувствовали, о чем подумали?

– Если говорить о Выше, то наше вхождение туда и в Пронский монастырь, мой нынешний, – все было за детьми. Устраиваешь для детей всю эту лагерную радость, а потом это место тебя уже милостиво принимает в первом случае как иеромонаха, во втором случае – как игумена мужского монастыря.

Пронский монастырь мы тоже начали осваивать как детский православный лагерь для рязанских детей, а потом уже прикипело, и обстоятельства так устроились. Знаете, у меня уход в монастырь был своеобразный. Я не поехал ни в Иоанно-Богословский, ни в Псково-Печерский монастырь. Я бывал в них, когда выбирал себе монастырь, когда понял, почувствовал, что призвание у меня не оставаться в миру, но, тем не менее, я, посещав эти великие обители и пожив в них недельку-полторы (возле Иоанно-Богословского и дольше), возвращался в Москву, не оставляя при этом желания монашества.

Потом в центре Москвы открылось Афонское подворье, и я, однажды посланный туда духовником (батюшка всегда все говорил ненавязчиво): «Съездите, Игорь Ильич, взгляните, говорят хорошее открылось новое место, представительство Русского Свято-Пантелеимонова монастыря в Москве при Святейшем Патриархе Московском», войдя на Преподобного Серафима Саровского (зимнего) как домой попал. Это было недалеко и в центре Москвы. И через два года на Серафима Саровского зимнего меня сподобили монашеского пострига с именем Лука.

Если вы помните, я рассказывал про моего польского друга, который меня, еще неверующего, еще некрещеного, возил по их католическим святыням в Польше. Он потом мне подарил Библию, в которой была одна-единственная закладочка – это была икона апостола евангелиста Луки. Каким-то образом связать логически или заподозрить чью-то подтасовку совершенно невозможно. Настоятель мне признавался, что, если моего собрата Серафимом и хотели постричь (он был регент, такой яркий, послушный, сейчас он иеромонах в нашем Пантелеимоновом монастыре на Горе Афон), а меня не знал, как назвать, до последнего то ли Аристоклий, в честь нашего тогда еще непрославленного старца, то ли еще как, – уже ножницы занес и назвал так по наитию. (А это как раз та единственная иконочка, которая за год до Крещения, а до пострига за 8 лет, оказалась в моей Библии, которую я впервые прочитал.) Здесь есть, конечно, какие-то пути Господни, поражающие своей прозрачностью, боговедением каждого нашего волоса. Так что я ушел не очень далеко.

Потом уже в качестве иеромонаха (тогда были определенные обстоятельства жизни Пантелеимонова монастыря и нашего подворья Московского) по благословению духовника я принял сан по расположению и хиротонии митрополита Симона, чудного нашего старца, возлюбленного всей землей рязанской (это уже в Рязанской епархии, то есть я уже с Афонским подворьем расстался). Но оказался туда рукоположенным, не без моего горячего желания, но, честно сказать, я не мог и мечтать быть рукоположеным и служить у мощей моего любимого святого. Я к любимую святому моему начал возить детей, но, чтобы стать священником именно там, – это казалось достаточно непонятным, больше светил Афон или что-то Московское или Подмосковное (7 лет моего монашества прошло в Москве: 2 года послушничества и 5 лет монашества).

Получилось так, как получилось – и в этом Промысел Божий, поэтому я не монахом уехал на Вышу, а уже иеромонахом, а монахам я был как раз в центре Москвы… Но меня поражает, что столичная жизнь совершенно не мешала нам налаживать то, что было в монастыре. Мало того, не так давно я встретил того настоятеля, при котором не все было легко у меня на Афонском подворье (он сейчас на Горе Афон в братии Пантелеимонова монастыря), и он немножко захихикал (я стараюсь почаще бывать на Святой Горе, это любимое место, особенно наша братия Свято-Пантелеимонова монастыря) и говорит: «Ну, конечно я вас на подворье перегружал» (а было – не продохнуть: службы были огромные, а я еще был уставщик и эконом, поэтому и хозяйственной жизнь, и плюс все богослужения), а этот настоятель был очень въедлив – крошки нельзя было… Не то что вовремя, а заранее надо было приходить, – а службы огромные: кто Афонское подворье посещает, тот знает, что и сейчас там есть отзвуки этих времен, а тогда, в конце прошлого тысячелетия, богослужения были у нас безразмерными. Вывод, который он говорит: «Но зато некогда было грешить». Я говорю: «Точно, батюшка, так и было – эти 7 лет прошли как одно дыхание, такой напряг довольно жесткой жизни в центре Москвы совершенно избавлял от серьезных искушений».

Это как довод тем, кто говорит, мол, «мы в городе живем, что вы от нас хотите?» – и мы жили посреди города 7 лет недалеко от метро «Таганская»: это чудное подворье, там сейчас все наши братья, с которыми мы росли на подворье, поэтому сейчас особенно там радостно бывать изредка. Так что можно при достаточной нагрузке служения и всякого послушания и посреди Москвы налаживать (начинать, во всяком случае) монашескую жизнь.

Как сейчас налаживается монашеская жизнь в Пронском монастыре?

– Непросто. У нас прежде всего служба, и я с моим собратом служим. Если я в монастыре, то всегда я служу, а он на клиросе помогает, в соборный праздник вместе служим. Когда я путешествую по разным потребностям нашего образовательного послушания, тогда он служит. Вот это основа.

А в остальном количеством братии не похвалюсь, хотя последнее время в этом отношении успокоился. Раньше у меня было несколько десятков трудников, но это все очень не просто – это не по зубам для людей, пришедших по очень разным мотивам и очень часто вовсе не ради монашества, братию формировать.

Думаю, нам послал бы Господь опытного духовника, на месте всегда пребывающего, который бы по преимуществу исповедовал братию, прихожан, и, наверное, могло бы быть увеличение братии. Я стараюсь исповедовать наших насельников и прихожан, и сам служу, как могу, но понимаю, что это не не тот формат, при котором бы молодые и горячие, пламенеющие любовью ко Христу, желающие подвижнической монашеской жизни собирались бы в Пронске.

Собираются они на Валааме, в Троице-Сергиевой лавре, в этих великих обителях, ибо там есть духовники. Скорее всего, такая мотивация.

Мы все призваны исповедовать (вновь оговорюсь, но это все-таки не совсем то, что я вижу в собственном духовнике, в духовниках многоопытных, которые есть в некоторых наших обителях, например, в Пафнутьев-Боровском монастыре). Думаю, это все-таки – жемчужина главнейшая, даже если мы говорим о количественном возрастании братии: таких ищут, к таким стремятся, к таким селятся и в таких обителях живут.

Я много поездил и знаю, что вокруг Средиземного моря великое дело и очень много монастырей маленьких, как на Святой Горе Афон, где по 2-3 брата, и этого достаточно: хорошо, когда растет братия, но, как я уже сказал, тут особые духовные условия должны быть. А в таком небольшом формате совершают службу, устанавливают храмы – тоже немаловажное дело.

Мы возрождаем наши монастырские святыни, соборы (для этого как раз трудники и годятся – это полезные люди, которые живут, трудятся у тебя в монастыре), а дальше у нас получается очень четкое направление – это педагогическая воспитательная деятельность.

У нас летом с 1 июня до 31 августа, как правило, 70–80 либо детей, либо молодежи, у нас лагеря и отечественные, и зарубежные православные семьи, у нас в течение учебного года семинары, педагогические и студенческие выезды каждые выходные либо по одной линии, либо по другой. Либо кто-то из Москвы, либо какие-то вокальные лагеря у нас бывали, шведы православные собираются у нас уже 3 года подряд целым большим приходом вместе со своим настоятелем, волонтеры Рязани, кадеты Москвы… В общем, жизнь у нас довольно активная. При поддержке Президентского гранта, грантов конкурса Патриаршего мы почти каждый год что-то пишем, и при поддержке наших педагогов кафедры теологии реализуем разные образовательные и просветительские воспитательные программы, в которых монастырь занимает всегда очень существенное место – почти в каждом крупном проекте по реализации президентских грантов мы вписываем и проведение детского лагеря по определенной тематике. Последний закончившийся в том году – это «Цветы на поле боя» по воспоминаниям войны, которые современные дети записывают и творчески осмысливают от своих бабушек и дедушек, до этого было «Собираем память по крупицам» – это краеведческое направление изучения святынь пронской земли с расширением на Рязанскую область, и все это подкрепляется в том числе математическими сменами, которые проводятся у нас в обители. А с православной молодежью – в том числе и из зарубежных стран – уже достаточно устойчивые отношения сложились, и в прошлом году представители 11 стран собирались у нас в Пронске, где был несколько дней замечательный семинар «Духом едины». Надеемся в следующем году еще продолжить в этом направлении деятельность и наши встречи.

Так что вот такое направление у монастыря.

В завершение нашей программы: кого вы ждете, кому вы будете рады в обители?

– Чем хуже, тем лучше: помочь самым скорбящим, но чтобы не повредиться самим.

Недавно заезжал один случайный гость, бывший начальник, говорит: «У вас братии-то сколько?» – «Да вот, мало». – «А что же так трудников мало?». Говорю: «Не всех берем». – «В монастыре должны всех брать». Я говорю: «А Вы были когда-нибудь начальником, возглавляли какую-нибудь организацию?» – «Разумеется». Я говорю: «Так Вы что, всех подряд бы брали? У Вас там что в организации было бы? Не развалилась бы она случайно?».

Хочется, конечно, оказать милость и помощь нашему современному студенчеству, молодежи, которые, к сожалению, сейчас очень оторваны от Церкви, от духовных сил, для них Господом приготовленных, да никак не пробьются. Сейчас у нас ожидается байкерский православный съезд – мы таким очень рады, но тут уже с православным сознанием; а вот там, где есть возможность, например, проводить лагеря волонтеров (это современная молодежь, и она просто пользуется приглашением в удобное помещение, где их кормят, и программа включают в себя знакомство с монастырем, посещение службы для желающих, но ненавязчиво), – мне кажется, из нашего служения это самое трепетное.

Прекрасно, когда чада Церкви собираются, паломники приезжают: и службу они ценят, и радость, мир и покой пронской земли – красоту необыкновенную, но когда залетают залетные, те, кому пока это еще никак не родственно, не близки ни молитва, ни службы, ни Исповедь, то, думаю, что это самое желанное.

А в отношении гостей – «иных уж нет, а те далече» – всегда самая большая радость в наших встречах с духовником.

Мы любим архиерейские службы. Управляющий Рязанской епархии с любовью, вниманием относится к нашей обители, и бывает такая полнота радости духовной, полнота апостольской благодати с архиерейским богослужением, но когда духовник приезжает – это совершенно особое состояние всего монастыря и мое личное. А так приезд батюшки – это всегда событие самой высшей духовной радости, накала не только для меня: обычно все, кто прослышат, сразу набегают, и жизнь в обители на несколько дней приобретает особый такой, солнечный и благодатный, вкус.

Спасибо огромное за беседу.

– Благодарю Вас. И телеканалу «Союз» будем рады – приезжайте: у нас есть где отдохнуть, где помолиться, будем рады. Храни вас Бог!

Спаси Господи!

Записали:
Наталья Богданова
и Елена Чурина

Полную версию программы вы можете просмотреть или прослушать на сайте телеканала «Союз».

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475