Иеромонах Макарий (Маркиш): Церковь никогда не идет с кем-то в ногу – мы идем в ногу только со Христом

Первый вопрос от телезрителя: «Как молиться за абортированных детей и где они находятся?».

– Вопрос горестный. Абортивные дети – это жертвы, можно сказать, убийства и в то же время страшной язвы современности. Когда этот вопрос возникает, это укол в сердце каждого сознательного человека (я уж не говорю – сознательного христианина). Мне кажется, с этого надо начать разговор о таких детях.

2 года назад наша Церковь приняла особый молитвенный чин о детях, не принявших благодати Крещения (в их числе как раз дети, погибшие в результате убийства в материнской утробе). Иногда бывает трагическая ситуация, когда ребенок рождается и погибает в силу естественных причин, вопреки усилиям врачей, еще до того, как его крестят. Но это в наше время крайне редко случается.

У меня был один случай, достаточно в итоге оптимистичный. Я встретил во дворе церкви женщину, она была тогда в ужасе; ее выписали из родильного дома, а ребенок находился в палате интенсивной терапии; судьба его не была определена. Врачи пожимали плечами и говорили, что она может привести священника, чтобы ребенка срочно крестить. Мы сели в машину, тут же помчались в больницу, приезжаем, а нам говорят: «А он уже в обычной палате, опасность миновала». Я тогда говорю: «Слава Богу, покрестим его в обычное время, раз так случилось, не надо спешки». Вот так.

А что касается тех деток: этот молитвенный чин и служит связью Церкви, духовенства и мирян с этой горестной проблемой. Поэтому вы, дорогие зрители, обращайтесь к вашему духовенству о совершении этого молитвенного чина. Сейчас в нашей епархии мы принимаем решение с нашей общественной организацией «Колыбель» (она же – Центр защиты материнства) о проведении регулярных молебнов в память об этих детях и для молитвенного утешения их родителей, близких родственников.

Последняя часть вопроса – где они находятся? Здесь уже надо немного внести поправку, чисто богословскую. Понятие «где» требует пространства. Когда мы переходим в нематериальный мир, вопрос «где?» повисает в воздухе – его уже, по существу, нет. Это надо тоже помнить: иному миру пространство не присуще. Присуще ли ему время? Не знаем. Как и что – это нашему человеческому познанию, которое верифицируется экспериментом и логическими рассуждениями, не открыто, мы до этого добраться не можем. Есть только некоторые намеки, сигналы, откровения, которые не составляют единой строгой богословской картины, чтобы мы могли высказаться о душах этих детей. Такого знания у нас нет.

Спустя некоторое время женщина может искать в Церкви утешения. Что бы Вы посоветовали таким женщинам, как успокоить душу после такого поступка?

– Прежде всего покаянием, разумеется. В нашей Церкви с самого начала существует таинство Покаяния. Надлежит принести Покаяние в этом грехе. А что происходит в ходе таинства Покаяния, решает священник, который исполняет это таинство. Назначается епитимья, но это не возмездие, а лечебное средство.

Вы говорите «успокоить душу». Исцели душу мою, яко согреших Тебе – мы читаем эту строку из псалма постоянно. Исцеление души включает в себя некоторые терапевтические меры, которые представляют собой епитимью. Это все строго индивидуально происходит между священником и человеком. Мы говорим о женщине, но мы здесь не совсем точны, ведь оба родителя несут ответственность. Бывает по-всякому, но это надо помнить.

А дальше, говорил Иоанн Предтеча, принесите плоды покаяния. Плоды покаяния – уже нечто другое, это как бы результат раскаянного состояния человека. Что тут сделаешь? Маленького человечка не вернешь, но мы в своем поведении в обществе, в Церкви, с ближними должны учитывать то, что произошло.

Приведу элементарный пример. Город Иваново, общественная организация «Колыбель», которая была создана 18 лет назад: одна из первых общественных организаций для противодействия абортам, поддержки семей в трудных ситуациях и так далее. До сих пор она встречается с недостатком фондов, недостатком понимания, трудностями. И среди людей, что участвуют в этой ассоциации, есть молодые верующие, они просто добрые. А есть люди постарше, участвующие в работе организации, кто-то непосредственно, а многие – финансовыми пожертвованиями, благодаря которым «Колыбель» и держится. И никто там не спрашивает, что у кого было в прошлом, соблюдается тайна Исповеди, никто не требует отчета от человека в таких делах. Но можно сделать умозаключение, что там многие люди, совершая плод покаяния, финансируют, укрепляют, поддерживают эту деятельность, чтобы в нашем обществе, в нашей стране, в нашей жизни эта язва была побеждена.

Я всем вам советую, дорогие зрители, если какие-то у вас есть на эту тему соображения, печали, скорбь прошлых событий: жертвуйте и помогайте деятельности противоабортных организаций для искоренения этой страшной заразы нашего времени.

Может быть так: во время беременности родители узнают, что ребенок может родиться с какими-то отклонениями, и, естественно, в такой ситуации сразу возникает мысль об аборте. Что бы Церковь сказала на это?

– Очень тонкий вопрос. В данном случае речь о нравственной стороне вопроса. Допустим, рассматривают законодатели какую-нибудь законодательную или административную меру. Например, запрет переходить дорогу, если это автобан, скоростное шоссе. Понятно, очень опасно, когда на скоростном шоссе кто-то появляется. В моей жизни был эпизод. Мы ехали как раз по такому шоссе (Новорижскому), пассажиры были в машине, и вдруг на наших глазах по встречной полосе идет машина, въезжает в кювет, переворачивается... Что мы сделали (и не мы одни)? Мы сразу же остановились и, конечно, пошли через магистраль, ринулись туда, чтобы оказать помощь этим людям. Люди оказались целы, слава Богу. Кто бы мог нам вменить в вину, что мы пересекли проезжую часть скоростной магистрали? Ни один суд, ни один полицейский нам бы это в вину не вменил, хотя мы нарушили очевиднейшее правило. Я эту историю рассказал, чтобы была понятна связь...

Если есть угроза жизни матери, надо какие-то исключительные решения принимать, которые сами по себе бывают необходимы, но они не могут идти поперек того нравственного императива, что запрещает убийство ребенка в материнской утробе. Как и при обсуждении вопроса о пересечении скоростной магистрали никто не станет говорить: «А вдруг кому-то это понадобится?». Бывает и такое.

Вернемся к началу. Ребенок может родиться с дефектами. Скажем так: может родиться, но необязательно родится. Если даже он родится таким, что лучше: он погибнет от этих дефектов или мы станем его убийцами? Умереть в раннем возрасте – это печально, но куда печальнее, если мы его убьем. Подумайте, что хуже. Совершенно ясно, что, если он зачат, если мать его носит и нет прямой угрозы жизни и здоровью матери, значит – этому ребенку надо родиться на свет. Что будет дальше? Увидим. Если он не будет жить, то не будет, но почему его надо заранее убивать? Эта логика совершенно ужасна, потому что на человека смотрят как на скотину: «Этого поросенка мы зарежем, а этот пускай растет, будет боровом».

Похожие вещи, более часто встречающиеся, – когда женщина не может быть матерью. (Понятно, какой грех в этом случае ведет к зачатию ребенка: чаще всего асоциальный, греховный образ жизни.) Либо она несовершеннолетняя, либо десоциализированная. Весьма часто в наше время, когда женщина ментально, психически дефектная в чем-то беременна, некоторые врачи начинают настаивать на аборте – избави Бог меня говорить плохо о врачах в целом, но есть, к сожалению, медицинские деятели, которые начинают подымать флажок аборта: «Женщина больная, ей надо прервать беременность». Конечно, это безобразие. Если она носит ребенка под сердцем, пусть она его родит.

Что будет дальше? Наш закон очень разумно устроен: каждая женщина, родившая ребенка, имеет законное право отказаться от него. Иногда следует таких женщин к этому стимулировать. Например, девушка 14-ти -15-ти лет «попала в историю»: может, она жертва изнасилования. Ей надо объяснить, что она не должна быть убийцей ребенка, а может его, родив, передать на усыновление. Тайна усыновления должна быть в силе. Кто-то усыновит этого ребеночка, будет счастливая семья, а та будет продолжать свою жизнь, свободная от тяжкого бремени.

Но разве ребенок, который вырастает в детском доме, не будет несчастен от того, что он так и не встретил свою родную маму?

– Не та мать, которая родила, а та, которая вырастила…

Если ребенок усыновляется нормальными людьми... У нас другая проблема: усыновители по целому ряду причин совершают педагогические ошибки. Если и родной родитель их совершает – это плохо. Сколько в обычных «полноценных» (в кавычках) семьях дети вырастают плохими людьми, которые потом следуют по местам лишения свободы... Да, бывает, увы. Но когда это происходит в приемных семьях, то тут появляется дополнительный фактор. И начинают злые языки, а иногда и педагоги, и правоохранители указывать: «Вы усыновили, а воспитывали совершенно неправильно» – и эти факторы действуют.

В нашей стране есть очередь на усыновление, и семьи, которые вовсе не имеют детей или имеют мало детей, слава Богу, их усыновляют… У нас любят вспоминать доброе старое время. Но в доброе старое время смерть как таковая была гораздо более частым гостем в семьях, в жизни людей. И любая полноценная и добрая семья вполне могла иметь родных детей и приемных, которые к ним попадали в силу того, что это крестники, у них умерли родители, или просто сироты, которых приютили. Эти дети были свои – вне зависимости от того, свои они по рождению, по крови или не свои. Это очень важное качество христианской семьи.

Если молодая мама откажется от ребенка, не будет ли это корнем того, что он впоследствии станет несчастным человеком? Его ведь могут и не усыновить, и впоследствии он может встать не на тот путь.

– В нашем российском обществе, слава Богу, возникло стремление к заботе о детях, к восполнению семьи через усыновление. Почему же не усыновят?.. Допустим, у ребенка тяжелая болезнь, он не может быть в обычной семье, должен быть под особым медицинским надзором. Что сделаешь... Но перед лицом Господа инвалидов нет: каждая душа имеет бесконечную ценность. Если этот ребенок рожден, он будет жить. Где он будет жить? Будем надеяться, что ему дадут возможность развиваться в обычной семье. Но если нет, он будет в детдоме. Еще наше общество не достигло такого доброго состояния, когда усыновляют больных детей, берут на себя особый подвиг. Надеемся, мы дойдем и до этого.

Вы предвосхитили мой следующий вопрос. Здоровых-то усыновят, а что будет с больными?

– Понимаете, это вопрос личной воли, личного самоотвержения, личного благочестия. Не все имеют такую возможность. Уровень нашей жизни не слишком высок. Обычная семья существует нормально. А если это больной ребенок, он требует больших финансовых вложений и заботы, должна быть особая няня, которая за ним ходит, если мама работает. Все это непросто.

Пожив в других странах, я видел, что достаточно состоятельные люди идут на такой подвиг, Господь их благословляет на это. Мы тоже, надеюсь, дойдем до этого. Все это – развитие национального сознания, национального духа, что включает в себя христианское отношение к человеку, к его жизни, к его личности.

Общественная дискуссия о совместном обучении полноценных детей и детей с ограниченными возможностями закончилась тем, что они начали учиться вместе. Должна ли Церковь идти в ногу с обществом, или ей нужно следовать своим старым традициям, канонам?

– Ответ должен быть дан чисто прагматический: Церковь никогда не идет с кем-то в ногу – мы идем в ногу только со Христом. Церковь принимает добрые инициативы, которые возникают в общественной жизни. А неплодотворные, противоречащие основным нравственным принципам, педагогическим устоям инициативы мы отвергаем.

Можно привести очень много примеров. Еще сравнительно недавно выдающиеся люди нашей Церкви (мной глубокоуважаемые) с пеной у рта выступали против видеосъемки в храме, особенно в алтаре: «Какой кошмар! Пришли с видеокамерой в алтарь!». Они оказались неправы. Правота – на стороне технического прогресса: сегодня видеосъемка в алтаре служит мощнейшим средством катехизации, проповеди, апологетики.

Огромнейшая польза! Мы, священники, читаем молитву: «Помяни, Господи, пресвитерство, еже во Христе диаконство, и весь священнический чин, и ни единаго же нас посрамиши, окрест стоящих Святаго Твоего жертвенника». Кого – «нас»? Когда я служу один, читая эту молитву, думаю: «Я-то стою у престола. А кто еще стоит?..».

Когда люди во Владивостоке или Нарьян-Маре стоят рядом со мной благодаря видеокамере, молятся и Литургия, анафора, которую я совершаю, доходит до них (пусть не физически, но молитвенно) – это огромная сила! Особенности развития литургики, которые в течение многих сотен лет отделяли молящихся людей от святого престола, сегодня их соединяют с ним. Это важно.

Люди из Нарьян-Мара и Владивостока, допустим, стоят возле Вас с помощью видеосвязи. А люди в храме не стоят рядом с Вами: хор поет песнопение Евхаристического канона – они не слышат, что в это время священник произносит в алтаре.

– Это вопрос просвещения: человек придет домой, посмотрит в интернете, что такое литургия, анафора, богослужение, – и начнет это понимать.

Иногда, когда мне приходится бывать в командировке в Москве, я не участвую в литургии: приезжаю домой поздно вечером в субботу. Прихожу в местный храм в честь Знаменской иконы Пресвятой Богородицы (он когда-то был сельским, там служил кто-то из новомучеников), который находится недалеко от речного вокзала. Стою среди прихожан, но, по существу, я тоже около престола: не вижу, но понимаю, живу в литургическом действе, ведь я почти 20 лет священник.

Прихожанам, которые еще что-то не понимают в богослужении, надо начать его понимать. Технические средства, о которых мы говорим, этому очень содействуют.

Тогда какой смысл приходить в храм, если для лучшего понимания можно смотреть видео дома?

– Святое Причастие по телевизору не передается. И общая молитва: те, кто пришел в храм, очень многое нам дают.

«Литургия» – «общее дело»: люди должны стоять в храме.

Надо выбирать: либо общая молитва и причащение, либо оставаться дома и узнавать, что же происходит на богослужении?

– Сейчас эпидемия, усилилась тревога. Пожилые, нездоровые, люди с детьми, останьтесь дома.

А в обычное время, конечно, нужно ходить в храм. Вы должны приходить на совершение суточного круга богослужений (вечерню с утреней, Божественную литургию). Никакого выбора нет (помимо ваших обычных дел).

В любой момент вы можете включить видеотрансляцию, открыть книжечку с объяснениями и все проследить, просмотреть, поучаствовать в этом, помолиться.

Нет ли упущения: людям, сидящим дома, мы показываем, что происходит в алтаре, а для приходящих в храм, это остается неизвестным?

– Им надо это узнавать – они обязаны это делать. Наличие информационной линии служит стимулом для их познавательного процесса.

Однажды студенты нашей семинарии, будучи в походе, служили с ректором Божественную литургию под открытым небом. Был переносной престол. Потом пожилая монахиня говорила: «Какое это произвело на меня впечатление!» – хотя она участвовала в церковной жизни не один десяток лет (это было в доинтернетную эпоху). А сейчас, когда есть интернет, – пожалуйста, друзья, участвуйте в богослужении!

Когда Святейший Патриарх приезжал в Иваново на чин великого освящения кафедрального собора, третья часть присутствующих не могла поместиться внутри. Поставили огромные экраны рядом с храмом – и транслировали литургию, которую совершал Патриарх. Все люди смогли участвовать в богослужении.

Почему бы всегда не использовать такие экраны?

– Можно. На усмотрение правящего архиерея или благочинного. Не надо их ставить на улице: люди внутри. А в храме – почему бы и нет? Вывод на экран текста, который читается или поется по-церковнославянски, – очень важное и доброе дело.

Сейчас необходимость в этом меньше: у всех есть сотовые телефоны. Когда идет богослужение, любой человек, пользуясь гаджетом, может отследить ход литургии или вечерни с утреней на соответствующем сайте.

Стоять на службе с телефоном – не плохо?

– Если человек с книжкой стоит, что плохого? Наоборот, хорошо: он вникает в это. А если сотовый телефон – плохо, что ли? Почему? Я смотрю, молодые и люди постарше тщательнейшим образом отслеживают ход службы. Даже наши регенты и певчие пользуются некоторыми материалами из интернета в богослужении.

Церковь использует факторы общественного развития, в том числе технического, которые идут на пользу людям. Это важная зацепочка – вроде бы мелочь, а на самом деле нет: критерий этого восприятия или отвержения – не следование каким-то трендам, тенденциям, а тщательная оценка: что хорошо, что плохо, что нужно, что не нужно.

У наших римо-католических партнеров начиная с 60-х годов прошлого века в ходу термин Аggiornamento (giorno – по-итальянски «день»; Aggiornamento – по-русски: «следование дню», «осовременивание»). Православие отвергает этот подход – Аggiornamento значит «я следую тому, что принято сегодня». А я не следую тому, что принято сегодня – я следую тому, из чего Церковь или общество извлекают пользу. Что хорошо, то мы и принимаем: не то, что популярно, что нам предлагает день, а то, что мы решаем принять. Это вопрос свободы, глубокий вопрос: мы свободны – не рабы моды или обычая, а хозяева того, что делаем.

Отец Макарий, наше время подходит к концу – прошу Вас подвести итог программы и что-то пожелать нашим телезрителям.

– Очень интересный итог: не надо ничего «вычитывать» – надо молиться, выстраивать отношения с Господом через свою церковную жизнь. Церковь – это канал связи, если можно так выразиться (немножко жестковато), с Господом Богом. «Верую… Во едину Святую Соборную и Апостольскую Церковь» – этот член Символа веры существует с IV века и не потерял своей актуальности; пожалуйста, помните об этом. Господь вам в помощь!

Записали:
Елена Кузоро
и Светлана Волкова

Полную версию программы вы можете просмотреть или прослушать на сайте телеканала «Союз».

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475