Протоиерей Александр Рябков: Молитва как путь к преображению

Тема сегодня серьезнейшая: мы часто говорим, что призваны к преображению нашей души, но часто забываем, что это серьезный труд, который связан с молитвой, забываем, что призваны жить по заповедям Господним. И каждый раз на Исповеди мы говорим, что все понимаем. Отче, неужели мы можем жить без преображения нашей души?

– В преображении нашей жизни, нашей души молитва занимает главное место. И здесь мы можем констатировать, что много раз давали обещание не грешить или развивать какие-то добродетели, обещали себе и Богу преобразиться, и эти обещания оставались просто сотрясением воздуха. Почему?

Очень много своего «я» и веры в себя. Мы привыкли думать, что самое главное – наше усилие. Конечно, вопросы молитвы, преображения, покаяния, наше участие в этом занимают серьезное место, но здесь должно быть все сбалансировано: участие Бога и наш ответ Ему.

Конечно, «Бог нас без нас не спасает», по слову блаженного Августина, но все-таки спасает Бог: не я себя спасаю, не я себя делаю. И молитва может быть покаянной, благодарственной, просительной. Вот здесь очень важно видеть и признавать, что часто мы просим у Бога не единого на потребу – не преображения.

Я сам стараюсь себя преображать – я хочу доказать Богу, что могу себя преобразить, отказаться от какого-то греха, привычки, могу молиться по утрам и вечерам. Я Богу доказываю что-то – и все заканчивается кораблекрушением в ложной вере в самого себя.

Мы не впускаем Бога, не даем Ему поля деятельности в нашей душе, в нашем сознании, в нашем сердце. Есть хорошие слова у русского философа Василия Васильевича Розанова о том, что молитва только там присутствует, где есть признание «я не могу»: где есть вера в то, что «я могу», молитвы быть не может – так писал Розанов в своих «Опавших листьях».

И когда человек обретает ощущение нищеты, он и начинает молиться Богу о главном, о едином на потребу: о преображении, об изменении своей души. Но изменение ее должно быть связано не с желанием поставить галочку в каком-то табеле (я чего-то достиг), а с желанием быть в общении с Богом.

Праздник Преображения как раз и описывает нам это детское желание быть с Любимым, когда апостолы сказали такие детские, очень наивные слова: «Хорошо нам быть здесь, сделаем три кущи и останемся здесь». Они так ощущали себя: когда их осенило облако Преображения, им захотелось оставить всю суету у подножия горы – все свои мечты и мысли, по какую руку сядут они возле Царя Небесного, Мессии, Царя израильского – они не говорили тогда о Царе Небесном, ибо думали о земном, и тут Небесное коснулось их: они захотели остаться, пребывать в Небесном, нематериальном.

Мы приходим к тому, что молитва наша должна быть именно о Небесном, и нам требуется сознаться, что очень часто мы понимаем молитву как испрашивание чего-то земного, материального, реального, ощутимого, осязаемого, но не преображения – его мы опять же оставляем самим себе: мы сами себя хотим преобразить. Топчемся на одном месте, ничего не преображается, но все равно просим Бога о земном: сдать экзамен, получить работу, исцелиться от телесного недуга. Мы признаем, что не справляемся с трудной работой, заданием, не можем себя исцелить. Но почему-то думаем, что можем и должны сами себя исцелить духовно – без участия Бога и без Его благодати.

Вопрос телезрительницы: «На 40-й день душа возносится на Небеса. Спускается ли душа ближе к земле? Когда я прихожу на могилу сына, когда смотрю дома в ночное небо, видит ли меня его душа?».

– Этот вопрос тоже касается молитвы. Мы верим, по учению Церкви, по наставлению святых отцов, что наша молитва касается души. И неважно, спускается ли душа, приходит ли к вам в ваши жилища или на могилу – важно, что молитва другого человека, который находится за тысячи километров от нас и молится за нас, касается нас, помогает нам, и мы это ощущаем (конечно, если мы ведем духовную жизнь).

Другое дело, если душа освобождена от тела. Конечно же, такая духовная сущность, как молитва, касается ее еще более непосредственно, еще более действенно, ощутимо. Вот это мы можем признать, утверждать, об этом мы можем говорить, а не о том, спускается ли она. Она слышит нас, да, но это слышание – духовное, не телесное.

Недаром мы говорим, что молитва за усопшего – как добрая, благая весть душе в том измерении, в месте ее пребывания, в обителях у Господа. Здесь тоже молитва играет значительную роль. Но значительную роль она играет в жизни людей, которые борются с грехом.

И мы должны, не отбрасывая понятие борьбы со страстями, с грехами, понимать очень важную вещь: сами мы без Бога справиться не можем, и нам Господь необходим. Необходимо признание своей нищеты, своей обездоленности, того, что только наш Бог Спаситель может вывести нас из ада, в который мы себя сами часто заводим.

Молитва – это, конечно же, поиск Бога: радости, которую мы, не имея, не ощущая, пытаемся заменить чем-то иным – мы не ищем ее в молитве. Молитва должна нами пониматься правильно. Мы можем заменить молитву вычитыванием утреннего и вечернего правила. Не отметая правила, эти необходимые прописи, мы должны понимать, что молитва не есть магический ритуал, когда мы Бога делаем своим должником.

Молитва – живое общение с личным Живым Богом. И здесь мы вспоминаем слова апостола Павла, что надо непрестанно молиться. И мы, слыша эти слова, читая их в Новом Завете, думаем: как же можно непрестанно молиться – я же работаю, тружусь, воспитываю детей, варю утром кашу... Как раз святым все эти благие дела не мешали молитве.

И здесь мы подходим к такому понятию, как Иисусова молитва, или умная молитва.

Мы должны применять к себе эти понятия очень трезво, здраво и взвешенно. Мне как-то попался эпизод в книге известного русского писателя Михаила Пришвина. Еще в 1940 году у него в дневнике была запись, что его супруга советовала и даже учила его молиться Иисусовой молитвой. И он стал это делать, повторяя всем нам известные слова: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня, грешного». И он признавался, что молитва, которую он произносил утром и вечером, не трогала его и ничего не меняла в его жизни. И тогда он наощупь, интуитивно (а духовная интуиция была у него развита) стал прибавлять к этой молитве что-то ситуативное. Например, первое, о чем он стал просить, – чтобы Бог сохранил их супружескую семейную любовь: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня, грешного, и сохрани нашу любовь».

И тогда Пришвин ощутил, что молитва заработала: она стала касаться его, стала личным обращением к Богу – не искусственным, формальным, магическим, а личным разговором. Он понял, что надо так молиться, и дальше стал добавлять что-то, касающееся некого отрезка жизни, времени.

И потому, чтобы наша молитва не была формальной, необходимо добавлять личное прошение. Формальная молитва оскорбительна, как и формальное отношение, связанное только лишь с этикетом: когда с нами формально обращаются, мы тоже обижаемся и оскорбляемся – так же оскорбительно для Господа, когда мы просто совершаем некий ритуал. Господь не мстителен, Он не обижается, как обижаемся мы, но страшно то, что мы не получаем пользы.

Чтобы была польза, необходимо к молитве, в том числе Иисусовой молитве, добавлять свое личное прошение, личное отношение.

Не могу не вспомнить замечательную историю, когда я в храме увидел маленькую девочку (может быть, 7–8 лет), которая сказала: «Господи, сохрани меня Твоей любовью и благодатью».

Вопрос телезрителя: «Чтобы наши молитвы были услышаны, нужно обязательно покаяться, искренне верить в помощь и величие Бога?».

– Важно затронуть вопрос веры, доверия – оно есть важнейший фундамент, замковый камень молитвы. Молитва без веры тоже оскорбительна. Молитва формальная, в которой нет веры, это не только сотрясение воздуха, но и кощунство: как мы помним, невольник – не богомольник. Это тоже необходимо понимать.

Но чтобы молитва не была формальной, из-под палки, мы должны понимать, что молитва – это дыхание. О чем молиться? Молитва – это, конечно же, вопль, это дыхание, и только ею дышит душа христианина.

Конечно же, на Преображение нужно просить о преображении своего сердца, ума, добавляя, как и Пришвин это делал (и как советовали древние отцы и учат многие современные духовные учителя), прошение о том, чего не хватает нашей душе. Отметать все материальное на пути к молитве, и тогда молитва будет услышана.

В духовной жизни, наверно, очень важно приобрести свою молитву. Именно свою молитву. Я не говорю «выдумать» – это приобрести что-то искусственное, формальное. Молитва должна родиться в сердце, и с этой молитвой можно идти каждодневно, ежечасно по жизни, прося у Бога того, чего катастрофически не хватает нашей душе.

Например, не хватает любви (к ближнему или, может быть, к Богу). Здесь опять же ложный стыд, как у нас бывает на Исповеди, признаться в чем-то. И в молитве страшно признаться Богу: «Я Тебя не люблю». Страшно, но надо.

Но если ты этого в себе не чувствуешь, то врать Богу не надо. Если ты видишь, что тебе интереснее сериал, кино, какой-то грех, пристрастие, привычка, то надо в молитве Богу в этом признаваться. Не надо вставать дома перед иконой, зажигать лампадку, читать молитвы, рожденные из сердец святых, произносить эти слова, ничего общего с ними не имея.

Молитва, и особенно молитва по молитвослову, не должна быть театром – Богу никакой театр, никакая комедия, даже хорошо сыгранная, не нужны. В молитве важны не свои слова, которые можно выдумать, а важно сердце.

Бывает так, что мы можем полюбить антураж: мы зажигаем лампады, ладан – все благоухает, создаем какой-то полумрак в своей келье.

Долго это все равно работать не будет: все это может быть некими театральными атрибутами и бутафорией – не надо думать, что молитва пойдет только когда будет отдельная комната, келья, какая-то специальная икона, хорошая лампада, хороший ладан, полумрак. Нет, молитва должна быть всегда, в любом месте.

Мы знаем, что испытания и лишения заставляют человека молиться искренне, по-настоящему. Комфорт же может породить как раз театральность, но полное отсутствие молитвы. Мне вспоминаются слова датского философа и богослова Сёрена Кьеркегора (радикальные, может быть, не совсем понятные и приятные нам слова): «Когда человек, предстоя алтарю истинного Бога, молится неискренне, то его молитва может быть кощунством. А молитва язычника, который молится перед идолом или в капище, но молится дерзновенно, искренне и с верой, может быть, будет услышана». Такие странные слова. Хотя Кьеркегор, конечно, неправославный христианин, он интересен и православным – многие православные публицисты и богословы обращаются к его наследию.

О чем здесь речь? О том, о чем мы можем и в Евангелии прочитать: «Молясь, не говорите лишнего, как язычники, ибо они думают, что в многословии своем будут услышаны», – говорит нам Господь. Здесь мы задаемся вопросом: а как же наши долгие богослужения? (Часто люди других конфессий предъявляют нам такие претензии: «Почему у вас такие долгие службы?».) Но речь ведь не об этом. Что такое молитва язычника? Молитва язычника – это о земном: о том, о сем, о пятом, десятом. Поэтому у них пантеон богов: один бог отвечает за торговлю, другой – за охоту, третий – за войну, четвертый – даже за какие-то греховные услаждения. А когда язычник от этого всего отходит и начинает искать радости, несвязанные с земным, он уже на большой шаг стал ближе к христианству: не надо это упускать из виду – и надо помнить, что молитва перед алтарем может быть молитвой язычника.

Вопрос телезрителя: «Христос говорил ученикам: “Я уже не называю вас рабами, а называю друзьями, потому что раб не знает, что делает его господин”. Может ли человек с холопской, рабской психологией искренне молиться и стремиться к преображению?».

– Почему мы в своей молитве, особенно в покаянной, можем себя называть и называем «рабом» и даже «неключимым рабом» (то есть ничего не сделавшим рабом). Конечно, понятно, что покаянная молитва предполагает не униженность, а некое смирение. Известный (и связанный с Россией) немецкий поэт Райнер Мария Рильке говорил такие хорошие слова, что смирение – это не унижение: смирение – это настоящее достоинство. Мы в своей жизни тоже часто видим, что смирение по-настоящему преображает человека, а высокомерие, в отличие от смирения, делает его смешным, пошлым. И с этим нельзя не согласиться: смирение – подлинное достоинство человека, а высокомерие где-то всегда близко к сумасшествию.

Об этом тоже говорил другой, уже американский, писатель. Когда человек видит каждодневно свою немощь, что перед ним появляется препятствие, которое он не может преодолеть, он ограничен разными сферами земного бытия, как он может себя считать богом? Как он может себя считать сверхчеловеком? Всегда его подстерегает разочарование в ложной вере в свое человекобожие.

Но при этом человек должен обожиться. Но это разные вещи: обожение и обожествление или самообожествление себя, греховного, нераскаянного, непокаянного. Мы понимаем, что это приближение к антихристову добру, по учению нашего русского философа Владимира Соловьева, тоже чудесного проповедника; у него есть такое понятие – «антихристово добро».

Мы называем себя рабами Божиими, и это выражение нам объясняется очень просто в притче о блудном сыне. Когда блудный сын возвращается к отцу, он говорит очень важную вещь: «Я не могу больше быть твоим сыном, ибо я тебя вычеркнул из жизни, отец, я тебя убил: я потребовал, чтобы ты до своей смерти разделил имение. Я потребовал, чтобы мы с тобой договорились, что тебя больше нет, я получил часть наследства и ты больше не мешай мне жить – ты стоишь у меня на пути». Конечно, блудный сын, возвращаясь к отцу, говорит: «Я совершил отцеубийство – я больше не могу называться твоим сыном, возьми меня к себе хотя бы рабом, ибо я умираю с голоду».

Так же и мы возвращаемся к Отцу Небесному – после всех грехов, когда мы искали свободы, земного счастья, какого-то совершенствования вне Бога, какой-то творческой потенции и развития вне благодати, и растратили время, силы, духовное и телесное здоровье. Мы возвращаемся к Богу и признаем свое банкротство, признаем, что мы убили Бога, как убили Его на Кресте современники Его земной жизни, и говорим: «Мы не можем быть Твоими детьми – прими нас рабами», но Он нам говорит: «Все равно вы Мои дети». Отец тогда надел перстень на десную руку блудного сына – это был знак того, что он – наследник.

Но нельзя подойти к Богу без покаяния. Здесь нам пример из Ветхого Завета, когда Моисей снял обувь – это знак святого места: понимание того, где я, кто я и Кто Бог – это важнейшее понимание. И молитва – еще и поиск.

И здесь может возникать другой вопрос: я молюсь, а Бог мне не отвечает.

Вспоминаются слова тоже величайшего человека Блеза Паскаля, физика, математика, богослова и философа, который писал в своем дневнике под названием «Мысли»: «Открыто являясь тем, кто ищет Его всем сердцем, и скрываясь от тех, кто всем сердцем бежит от Него, Бог регулирует человеческое знание о Себе – Он дает знаки, видимые для ищущих Его и невидимые для равнодушных к Нему. Тем, кто хочет видеть, Он дает достаточно света; тем, кто видеть не хочет, Он дает достаточно тьмы». (Есть разные переводы, можно прочитать по-другому: «искушает», и есть переводы, где именно так сказано: «пытает». Это важно в том контексте, что мы ничем не отличаемся от богоубийц, которые распяли Бога.) Мы же понимаем, что образ Божий есть в нас, и молитва – это источник возвращения, как бы ключ, родник.

С одной стороны, мы ищем Бога вовне, просим: «Приди, наполни меня», а с другой стороны, молитва – это еще и раскрытие в себе родника.

Бог и вне нас, и внутри нас – Бог везде: это тоже очень интересная, трудная для понимания антиномия, но ее тоже нельзя упускать из виду. Бог, конечно же, и далек от нас по нашим грехам, но Он и близок, ибо Он Всемогущ и везде присутствует, даже в аду (а моя душа очень часто – ад). И мы знаем, что Бог сошел и во ад – Христос сошел во ад с Воскресением.

Поэтому мы должны искать не доказательств, не подтверждений, не гарантий в молитве: «Я-то Тебе молюсь, но где гарантия, что Ты меня слышишь?» – такая молитва никогда не будет услышана. И этого опять же не принимает наше горделивое сознание, которое было воспитано на таких лозунгах: «Мы – не рабы, рабы – не мы». «Как это я буду молиться из нищеты? Я хочу молиться на равных!».

Да, Бог имеет право назвать меня сыном, но я не имею права входить к Нему, открывая дверь ногой. Такого быть не должно. И тогда, если мы будем так действовать (требовать гарантий, подтверждений, условия ставить Богу), то не только Он нам не откроется извне, но источник молитвы в нас тоже не откроется.

Благословите наших телезрителей.

– Помощи всем Божией, желаю всем духовного преображения и радости духовной о Христе Иисусе, Господе нашем. Аминь.

Записали:
Наталья Культяева
и Елена Кузоро

Полную версию программы вы можете просмотреть или прослушать на сайте телеканала «Союз».

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475