Священник Михаил Кудрявцев: Главные принципы христианства

Сегодня в нашем обществе есть такое понятие – «плавающее сознание» человека, который никак не может понять основополагающие принципы, найти какой-то компас, чтобы разобраться, куда плыть его кораблю. Оказывается, эта тема обсуждается уже много веков. В чем ориентиры в нашем христианстве?

– Надо признать одну простую вещь: главных принципов не может быть много, как и жизненных приоритетов.

Бывает, спрашиваешь у человека: «Какие у Вас в жизни приоритеты?». Человек начинает говорить: «У меня много приоритетов: и семья, и работа, и хобби». Раз у человека много приоритетов, значит, у него нет приоритетов – возможен один, максимум два. Так же и здесь, когда мы говорим о христианстве.

Какой может быть приоритет в христианстве? Христос.

Есть такой анекдот. Человека спрашивают: «Вы христианин?» – «Нет, я православный». Православный и есть самый настоящий христианин. А христианин – потому, что Христос. Но непонятно, что значит «Христос – главный приоритет».

Как мы еще Христа именуем? Мы говорим: «Христос Господь». Это правильно. Творец всего мира – Господь. Еще мы говорим – «Спаситель». Первые христиане рисовали рыбку: по-гречески «рыбка» – Ίχθύς («ichthys»), это акроним греческой фразы «Ἰησοὺς Χριστὸς Θεoὺ ῾Υιὸς Σωτήρ», что переводится на русский как «Иисус Христос Божий Сын Спаситель». Спаситель – это очень важно: это означает, что Он спасает. У нас есть спасатели: МЧС – служба спасения. И кому она нужна? Тому, кто погибает. Тот, кто оказался в чрезвычайно трудной ситуации, звонит: «Спасите, помогите, горю (тону, произошла авария)». То же самое здесь.

Спаситель нужен тем, кто понял, что он погибает. Когда корабль попал в бурю, не может быть много приоритетов, один только приоритет, одна задача, принцип: найти путь к спасению, маяк. Он видит маяк и к маяку пытается пробиться.

Христос – наш маяк: Он – главный приоритет. И тут нужно понять одну очень важную, принципиальную вещь. Христианство остается пустым звуком до тех пор, пока человек не понял, что погибает.

Пока человек не понял, что ему нужен Спаситель, все разговоры впустую. Можно говорить о православной культуре, ценностях, нравственности, традициях – все это здорово; эти разговоры, наверное, имеют смысл в определенном контексте. Но если мы говорим про совершено реального человека, вопрос тут в другом: «Он понял, что погибает, или нет?». Ибо погибают все – если мы не со Христом, то мы погибаем все: кто-то быстрее летит с горы, кто-то потихонечку катится, но если мы не осознаем это, то пиши пропало.

Нищие духом. Господь открывает нам заповеди блаженств. Первая заповедь какая? Блаженны нищие духом – те, кто понял, что он ноль. Он прожил свои 20, 30, 40, 70 лет – и потерпел фиаско. Пусто, на его духовном счету – 0. Он осознал свою духовную нищету: «Господи, спаси, помоги! Господи, я пытался, у меня ничего не вышло – вот теперь помоги». Вот главный принцип.

Вопрос телезрителя: «Жертвенность – это один из принципов христианства. Отсюда исходит уже и прощение. Возникает такой вопрос: как простить бывшего мужа, который не желает платить алименты на детей и не хочет работать и даже не горит желанием остаться с ребенком? А ребенку всего 6 лет».

– Когда мы уходим в такие частности, это все равно что диагностика по телефону: даже нет смысла. Сказано несколько слов о какой-то ситуации – мы ее не знаем. Чтобы ее разбирать, надо встречаться лично и обсуждать, кто прав, кто виноват, но по таким фразам судить не надо.

Что касается жертвенности, это слово тоже нельзя воспринимать за чистую монету: жертвенность может быть и эгоистической, в прелести. Как часто мы видим, что какая-то пожилая мама терроризирует своих детей и говорит: «Вот я-то вам столько отдала, всю жизнь на вас положила» – и она таким образом кровь сосет, не дает людям жить. Жертвенность – вроде как да, но к христианству никакого отношения не имеет.

Вот что я хотел извлечь из прозвучавшего вопроса: не надо в главные принципы христианства записывать все подряд. Жертвенность – следствие, и наверное, двух качеств, которые выражает преподобный Паисий Святогорец в 1-м томе своих творений: он говорит, что лучший путь к спасению – любовь и смирение.

Любовь и смирение – действительно главные качества христианина: мы их видим во Христе в первую очередь. Апостол Иоанн Богослов нам говорит, что Бог есть любовь. Это одна из ключевых характеристик Бога. Святитель Лука (Войно-Ясенецкий) говорит, что мы никого не должны судить и нужно быть добрее, чем принято; мне очень нравится эта фраза у него: «Нужно быть добрее, чем принято, потому что у каждого свои бои и потери». Он говорит, что если нет любви к человеку, то все ничего не стоит. Он вторит Иоанну Богослову.

А смирение – это то, о чем нам прямо говорит Господь. Он говорит: «Возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим». Это прямые указания от Христа Господа – Господь призывает нас к жертвенности.

Но пока человек не приобретет любовь и смирение, жертвенность может подпитываться самыми разными мотивами. И благотворительность может быть с самыми разными мотивами, и молитвенные подвиги могут быть с самыми разными прелестными мотивами: это и тщеславие, и гордыня, и самолюбование, что угодно может быть.

Только когда у человека появилось смирение, в нем воцарилась любовь, только тогда возможны все остальные добродетели. Без любви и смирения никак: они друг без друга невозможны.

Если я не смирюсь, не смогу никого полюбить. Детей не смогу полюбить, если я не смирюсь: не сяду с ребенком вместе делать уроки, не стану ползать на четвереньках и с ребенком играть в детские игры. Я не смогу из-под больных родителей утку выносить.

Любовь без смирения невозможна, как и смирение без любви невозможно: мы любим кого-то и ради этого человека смиряемся.

Представим, что мы вдруг полюбили людей. К нам подходит какой-то человек и плюет нам в лицо. Если мы не любим людей, то мы его возненавидим. А если любим, то скажем: «Прости, брат, плохое у тебя настроение, а я тебе, гад такой, попался сегодня. Тебе, наверное, и так плохо, а я еще тебе окончательно настроение испортил»…

Любовь рождает смирение. Святые об этом и говорят. Преподобный Силуан Афонский говорит, что смирение приносит все, ибо смиренная душа привлекает благодать Святого Духа – Святой Дух поселяется в смиренной душе. Это блаженное состояние, когда приходит благодать, приходит Святой Дух, и уже ничего не надо – любовь есть. Царствие Божие начинается на земле.

Но смирение – это не какая-то нелепая юродивая манера поведения. Как часто у нас такие смиренненькие ходят... Говорят: «Смирение паче гордости». Такое часто случается, к сожалению: это состояние прелести, когда человек из себя изображает смиренного.

Святые дают совершенно четкий критерий, как определить, что человек в прелести. Надо сказать ему, что он в прелести. Если человек в прелести и ему скажут, что он в прелести, он начнет сразу возмущаться: «Да я столько молюсь, а ты мне тут замечание делаешь!». А если человек действительно смиренный, он скажет: «Слушай, а кто не в прелести? Знаю, грехов у меня полно. Действительно, наверное, возомнил я о себе. Прав ты, брат, в прелести я». Вот так ответит смиренный человек.

Как пробудить в себе осознание, что я не могу без Спасителя?

– Должно стать тошно. Помните, блудный сын ушел, наелся той поросячьей еды – и ему стало тошно? Вот тогда он и пошел к Богу. Христос ведь всех зовет – единственное, что нас от Него отделяет, это наша собственная гордыня.

Что нужно сделать, чтобы компас свой направить в сторону спасения? Надо себе честно сказать: «Если я не чувствую жажды ко Христу, что я погибаю, не ощущаю, что мне нужен Спаситель, значит, меня греховное болото устраивает». Надо признать, что мне нравится грешить, мне нравится поступать по своей «яшке» (преподобный Паисий говорил: «яшка» и тангалашка – главные враги человека).

И когда человек начнет быть честным с собой, ему станет тошно. Он начнет что-то замечать. Как алкоголики, наркоманы, когда они начинают признавать: «А я-то, оказывается, алкаш, я погибаю».

Когда человек начинает реально смотреть на свою жизнь, у него появляются и вопросы.

Может быть, сверху есть Тот, Кто мне веревку скинет, лестницу, чтобы из этой ямы выбраться... А, может, Сам за мной спустится в эту яму, чтобы меня наверх забрать.

Когда с человеком случается беда и он понимает, что сам не может ничего сделать, что он испытывает? Почему с ним происходит это? Только ли по смирению? Много ли Вы видели людей, которые приходят в храм и к Богу от радости?

– К сожалению, мало тех, кто приходит из поиска истины, от какого-то положительного опыта. Мне вспоминается момент из трудов преподобного Паисия Святогорца. Когда его спрашивали, почему Бог не уничтожит дьявола (ведь Он это может) и попускает дьяволу мучить людей, преподобный отвечал примерно так: «Дьявол своим злом вынуждает людей идти к Богу». Это не значит, что Бог хочет, чтобы дьявол мучил людей, просто Бог любит всех, в том числе бесов и дьявола любит по-прежнему. Как говорит Паисий Святогорец, Бог простил бы и дьявола, если бы тот покаялся, но он уже не может, он уже укоренился во зле.

Это можно сравнить с костром. Горит в темном лесу костер, и когда человек отходит от костра, то его начинают есть комары, пугать дикие звери. Мы говорим человеку: «Не отходи от костра». Вот и все, принцип-то очень простой: есть костер, будь ты у него, здесь тепло, светло, хорошо, что ты лезешь-то в темный лес? А у нас, к сожалению, большинство людей живут в темном лесу. Случается, их уже так заели комары, волки запугали, они уже все ободрались, просто голые в этом лесу, – и на этот костер наконец-то идут. Что называется, дошло: «Вон же костер, пойду-ка я у костра погреюсь». Вот так приходят и остаются потом у костра.

Вопрос телезрительницы: «Мне бы хотелось узнать у отца Михаила синоним любви. Что такое любовь? Жалость или что? Все говорят: любит. Читала притчу о добром самарянине, там что было – любовь или жалость? Лежит пьяный на дороге, мерзнет, я его подниму, допустим, растолкаю, но какая у меня к нему любовь? У меня жалость. Так что будет синонимом слова „любовь“?».

– Не о синонимах речь. Тут надо разъяснить, что же такое любовь. И главное, что надо уяснить: любовь – это не чувство.

Нас с детства воспитывают в романтической парадигме, что любовь – это некое чувство. А любовь – не чувство, а состояние души. Карабкаться в горы, чтобы кого-то спасти, – это любовь. Мучительное карабканье с обдиранием рук – это от состояния души. Человеку может совсем не нравиться карабкаться, но он пребывает в благодатном состоянии любви. (Помните, как в песне Высоцкого: «В сотый раз меня по трещинам выискивая, ты бранила меня, альпинистка моя»?) Это любовь. В этом состоянии человек на очень многое способен.

Встречаясь и занимаясь с зависимыми людьми, мы видим, что спаивают несчастных алкоголиков очень часто их близкие, которые их как бы любят. А это не любовь, это псевдожалость – совершенно патологическое состояние (мы его называем созависимостью). Настоящая любовь – это взять человека в ежовые рукавицы и вывести в состояние трезвости.

И так же везде – и с тем же самым бродягой, который лежит. Есть у нас любовь или нет? Что мы можем реального сделать? Дать ему еще на бутылку водки? Это не любовь – это индульгенция: мы успокаиваем свою совесть. А если бы в нас хватило любви, мы, может быть, провели бы с этим человеком день-другой, узнали бы, чем он дышит, и действительно исправили бы его жизненную ситуацию. (Я так не могу – про себя могу сказать: вижу этих людей, и у меня не хватает любви так поступить). Мы читаем про святых, праведных и видим, что у них была такая любовь – действительно они брались за человека, чтобы его спасти хоть как-то.

Любить иногда очень противно, как бы странно это ни звучало. Была такая замечательная филантропка Доктор Лиза, которая по средам на Курском вокзале в Москве бродяг перевязывала и лечила. Это ужасно противно: когда смотришь ее видеозаписи, видишь, что к ней бродяги приходили уже загнившие, с червяками, ее прямо тошнило на этом месте – это очень неприятно. Но любовь к ним заставляла ее делать эти очень неприятные, совершенно противнейшие вещи.

Поэтому не надо думать, что любовь – это какое-то чувство, порыв. Нет, это очень благодатное состояние, но труднейшее. Из любви преподобные слезы лили, колени разбивали. Преподобный Серафим Саровский или Серафим Вырицкий молились на камне – они удовольствие от этого получали? Да они страдали на этом камне – молились, страдали из любви, и молитва спасала очень многих. Так во всем.

А Христос? Он что – на Кресте удовольствие получал? Нет, Он страдал за весь мир, чтобы мы сейчас могли Его Кровью смыть свои грехи у Чаши с Причастием, подойти и причаститься Святых Таин. И Христос омывает нас. Но Он тогда никакого удовольствия от этого процесса не получал, а любовь Его к нам была безмерна.

Я недавно читал в одной статье, что верующий не должен ждать от жизни удовольствий, но должен быть готов к самым страшным и самым свирепым искушениям: именно это и ждет на пути верующего христианина. Вы могли бы прокомментировать это?

– Кто-то из преподобных сказал, что если бы не было искушений, тникто бы не спасся. А с другой стороны, в молитве «Отче наш» мы просим: «Не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого». Мы просим в этой молитве, чтобы Господь не попустил нам быть искушенными выше наших сил.

Тут вопрос в чем? Радость бывает разная. И когда человек стяжает Святой Дух, когда познает, что такое благодать, то радость уже другая – другого качества.

Те, кто ходит в храм годами и со Христом уже не первый год, знают, что такое радость общения с Ним. Мирские люди нас не понимают, они не понимают, в чем тут радость: стоять на Литургии, причащаться? Им непонятно. В чем радость – замереть перед старинной иконой и смотреть, как лампада мерцает? Им непонятно, а нам – радость. И в той мере, в которой мы приобщаемся к благодати, нам открывается новый мир радости – мир Царствия Божия. А какие-то вещи теряют для нас всякий вкус.

В каком-то смысле то, что вы говорите, – это взгляд мирского человека на человека спасающегося: мирскому человеку начинает казаться, что жизнь верующего – это ужас какой-то. «Он деньги раздает, молится зачем-то, уступает, в конфликты не вступает!» – с точки зрения мирского человека, христианство – это безумие: оно же совершенно невыгодно, «это все какие-то скорби, тоска какая-то, да ужас вообще!». Вот так и получается, что жизнь человека вроде как превращается, с мирской точки зрения, во что-то совершенно неприглядное.

А для человека спасающегося, для верующего все это благодать и приносит радость. Его обругали, но, если у него есть смирение, он в благодатном состоянии – он мир не потерял, чувствует, что заповедь исполнил: «Блаженны вы, когда поносят вас и ижденут», говорят вам всякие гадости.

Просто это два разных мира, и то, что для одного мира кажется пыткой, мучением, полным кошмаром, человеку из Божией вселенной кажется, что это, наоборот, очень классно: побили за Христа – он радостный, довольный, как апостол Павел. Помните? Его побили в одном городе, думали, что мертвый, выкинули его из города как труп, а он, радостный, что за Христа пострадал, вернулся.

Настоящее смирение день за днем, по чуть-чуть стяжается, копится. И тогда все равно, даже если подставили, обругали. Ведь когда мы читаем, что святого обругали, а он идет радостный – это не то, что он на себя радостную маску натянул, а потом в келью придет и там будет слезами обливаться. Нет, у него действительно такое смирение, что он уже не чувствует себя оскорбленным: он чувствует, что он заповедь исполнил.

Это можно сравнить с чем угодно: с милостыней, с постом. Ест по просфорке в день не потому, что себя истязает, а потому, что ему так нормально. Он думает: «Зачем мне все эти яства? Что себя баловать? Просфорку съел – и хорошо». Святые в простоте своей именно такие – все их подвиги естественным образом проходили, как цветы цветут. Это не «а вот сегодня я начну стоять на камне». Нет, преподобный тут помолился, там помолился, видит камень: «На камне буду молиться». 3 года промолился – нормально, как будто все это естественно, само собой получается. А когда все через натугу, то ни любви, ни смирения – ничего не будет.

Мы в течение дня очень часто радость теряем – какие-то бытовые дела замещают ее. Тогда у нас самый главный принцип нашей сегодняшней жизни? Как можно сохранить радость Причастия, молитвы – предстояния перед Господом?

– Я знаю, как ее возобновить.

Как?

– Святое Причастие конкретно в моей жизни – это ключевой и главный принцип: это то, что возобновляет эту радость. Потом неизбежно ее теряю, грешу, осуждаю, раздражаюсь – много чего. Теряю радость, потом каюсь, причащаюсь и снова эту радость имею. Как сохранить? Не знаю. Знаю, как восстановить.

Это уже путь. Я так понимаю, что главные принципы христианской жизни – любовь ко Христу и смирение.

– Да, и Святое Причастие.

Записали:
Наталья Культяева
и Елена Кузоро

Полную версию программы вы можете просмотреть или прослушать на сайте телеканала «Союз».

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475