Иеросхимонах Симон (Гаджикасимов): «По ночам в тиши я пишу стихи»

Его песни пела вся страна

Пела… Причем не строем на первомайских демонстрациях, а тихо, под гитару – в студенческих общагах, на прокуренных интеллигентских кухнях, в городских дворах и на сценах сельских клубов... Пели их даже в космосе, как утверждали «космонавты и мечтатели»...

Уверен, что народ, которому слегка «за сорок», прекрасно их помнит и любит до сих пор... Да и слова их знает наизусть, порой даже не догадываясь, кто их написал.

Несколько ностальгических строчек навскидку, и – здравствуй, юность!

«Льет ли теплый дождь, падает ли снег – я в подъезде против дома твоего стою...», «Ты мне вчера сказала, что позвонишь сегодня, но не назвав мне часа, сказала только: ‟Жди”», «Говорят, что некрасиво, некрасиво, некрасиво отбивать девчонок у друзей своих...», «На качелях ты опять со мной! Дай мне слово быть моей весной!», «Я бы взял твои ладони, к ним губами прикоснулся, несмотря на дождик проливной...».

И вдруг – монастырь! Или не вдруг?

Интервью с Евгением Евтушенко мы писали году в 2007-м, и тогда еще ни он, ни, тем более, я не знали, что иеросхимонах Симон, в миру Онегин Гаджикасимов, почил 5 лет тому назад. В 2002-м... Практически всеми забытый. А совсем недавно, увы, не стало и Евгения Александровича. Гаджикасимову же исполнилось бы 80...

Сегодня достаточно хорошо известно об этой удивительной, хотя и невероятно драматичной судьбе поэта Гаджикасимова – в первой половине своей жизни и монаха Силуана, затем схииеромонаха Симона – во второй... Любой интернет-поисковик за секунду выдаст десяток ссылок по этому поводу. Пересказывать их нет смысла. А вот разобраться бы в человеческих мотивах и тайнах внутренней нравственной, духовной работы, которая изменила жизнь вполне светского человека, развернув его к Богу. Всем сердцем и мыслями. Не суетно, не корыстно, не для того, чтобы нечто заполучить или от чего-то защититься, избежать, уйти...

Ведь очень часто именно отчаяние ведет человека в храм. Жизненная катастрофа. Болезнь, в конце концов...

Но это не про Гаджикасимова. Он слыл «баловнем судьбы». Еще бы – в 17 лет с первого раза он блистательно поступает в Литинститут имени Горького, главную кузницу литературных кадров страны. Столь же блистательно его заканчивает, прослыв будущим светилом советской поэзии. Светило тут же занимает достойный кабинет заведующего отделом концертов по заявкам Всесоюзного радио. Старт – лучше просто некуда! «Концерт по заявкам» – самая популярная программа советских радио– и телеэфиров. Онегин, которого богемная тусовка тут же нарекла Онегом, сколачивает вокруг себя круг молодых талантливых композиторов и исполнителей. В первых рядах – еще неизвестные никому композитор Давид Тухманов, певец Валерий Ободзинский, певец и композитор Полад Бюль-Бюль оглы, чуть позже – Юрий Антонов... Славная компания, не так ли?! Кстати, о компании. Гаджикасимов всегда был ее душой.

Искрометный, общительный, заводила самых безумных историй, которые всегда весело закачивались. Выпить и закусить – также входило в его жизненное «меню». Особенно – закусить. Как всякий восточный мужчина, он не доверял женщинам кухню, на их же радость. А его кулинарные «хиты» знала и ценила вся околомузыкальная Москва. Что тут скажешь, жизнелюб в химически чистом виде... И женолюб, всегда пользовавшийся взаимностью. Впрочем, это не мудрено – высокий, обаятельный, статный красавец, легко переходивший с остроумной прозы на изысканную поэзию. Кто же пред таким устоит?!.. В 1960-х сие ценилось выше количества дензнаков в кармане. Хотя и с этим у модного поэта-песенника все сложилось наилучшим образом. Он был одержим «шлягероманией», хотя слова «шлягер», тем более «хит», тогда мы еще не знали. Популярные песни – так это называлось. В основе каждой были добрые, чистые, романтические стихи. О юности, верности, любви... Гаджикасимову в этом не было равных. А потому с ним стремились сотрудничать лучшие композиторы страны – Арно Бабаджанян, Александр Зацепин, тот же Давид Тухманов! Их «Восточная песня» не только закрепила славу молодого композитора, но и вывела на орбиту небывалой популярности Валерия Ободзинского. Певца, несомненно, легендарного, но с невероятно трагической судьбой.

Собственно, песни на слова Онегина Гаджикасимова пели все самые популярные певцы 1960‒1970-х: Муслим Магомаев, Иосиф Кобзон, Евгений Мартынов, Валентина Толкунова, Аида Ведищева, начинающая Алла Пугачева. Упоминавшиеся уже Полад Бюль-Бюль оглы и Юрий Антонов. Практически все ВИА (вокально-инструментальные ансамбли) – от «Веселых ребят» до «Синей птицы». Тиражи пластинок с его песнями росли, как грибы после летнего дождя, неоднократно воспетого нашим героем. К концу 1970-х они достигли абсолютного рекорда в СССР – почти 16 миллионов дисков! В очередях за ними люди выстаивали часами! Стало быть, поэт Онег стал первым легальным советским миллионером... Шутка, конечно.

Но если всерьез – не пластинки, тем более не записи на радио и телевидении приносили неслыханный по тем временам доход авторам популярных в народе песен. Большие деньги приносили... рестораны, где народ свои любимые песни заказывал местным «лабухам» (на жаргоне – ресторанным музыкантам). И с каждого исполнения композиторам и поэтам этих песен – причиталось. Копейки, правда, но, как говорится, «с миру по нитке – голому рубаха»! Плюс – автомобиль, квартира, дача...

У Гаджикасимова, естественно, все это было, ибо именно его песни чаще других звучали «под коньячок и шашлычок»...

Но было у него и другое... Постоянная готовность оказать безотказную и безвозмездную помощь любому, кто в ней нуждался. Родным, близким, друзьям, друзьям друзей, людям и вовсе незнакомым, но нуждающимся... Много ли вы знаете таких «добрых самаритян» в нашей нынешней безумной жизни?

Давай взаймы ближнему во время нужды его и сам в свое время возвращай ближнему (Сир. 29, 2).Тогда он еще не знал этих слов библейской мудрости, но они в нем произрастали, готовя душу его к вере. А друзья говорили: «Широка душа у Онега, восточная!» Хотя сам Гаджикасимов...

Считал себя православным

Не по вере, а все по той же душе. Загадочной, а потому непредсказуемой. Коллеги воспринимали это как не совсем удачную шутку. Если бы считал себя просто русским – это еще куда не шло! Да и речь у него была изумительно чистая, без специфического восточного акцента. К тому же он коммунист, да при должности, а «опиумом для народа» балуется! Нехорошо как-то…

Это действительно было удивительно, ибо родился Онегин в Баку, где все пропитано культурой и религией иной, исламской. К тому же будущий автор самых романтических песен советской эстрады был отпрыском почтенного иранского рода. Кого только на этом семейном древе жизни не было – мулла чередовался с работником НКВД, юрист – с врачом, литератор – с убежденным социал-демократом, дипломат – с философом...

Но у всех у них был один общий знаменатель, и совсем не этнический, а, как сказали бы классики марксизма-ленинизма, – классовый. Эти почтенные люди были потомственные дворяне, аристократы... А это значит, что их отличали от других не только блестящая образованность и изысканные манеры, но и свобода.

Конечно, в 1960-е годы у нас дворяне-аристократы остались только в кино. Да и то – как персонажи глубоко отрицательные. Однако как из песни не выбросишь слово, так из генетической, исторической памяти не вымараешь традиции и породу. Во всем, даже в имени. Раньше было принято на всех концертах, а тем более – на радио и телевидении называть не только имена исполнителей, но и авторов песен. Их – даже в первую очередь!

Помню, часто его фамилию титровали через дефис: «Онегин-Гаджикасимов», а зрители терялись в домыслах, почему, мол, скрывают имя поэта... Да я и сам не сразу сообразил, что Онегин – это и есть его имя, а не часть двойной фамилии.

Впрочем, «ларчик просто открывался». Оказывается, его мама Махтабан-ханум обожала поэзию Александра Сергеевича Пушкина. Сын же родился в 1937 году, в столетнюю годовщину со дня смерти великого поэта. Вот и нарекла она его Онегиным, в честь героя главного произведения Пушкина. Тем самым, возможно, предопределив судьбу собственного сына. Впрочем, касалось это только первых 49 лет его жизни. Ибо в 1985 году он внезапно исчезает из столицы. Друзья и близкие в панике сбываются с ног, обзванивают все морги и отделения милиции. Тщетно.

Через неделю он сам является домой, сжигает все записи своих песен, поэтические архивы, телефонные книжки и объявляет, что намерен креститься, принять постриг и уйти в монастырь. Навсегда.

Жена в отчаянии бросает ему вслед: «Как мне жаль тебя!» И в ответ слышит: «Это мне вас жаль...».

Вы ничего не поняли

Когда же к нему, успешному, талантливому, искушенному славой человеку, пришло понимание «неправильной жизни»? И убеждение в том, что ее нужно непременно изменить. Причем коренным образом...

Увы, вначале просочилась обыкновенная и, как всегда, подлая человеческая зависть. Разумеется, коллег по «поэтическому цеху». А за ней – непременные интриги, грязные слухи и, возможно даже, доносы. Как же без них... Так, в году 1970-м вдруг запретили все ту же «Восточную песню». Причем запрет «спустили» с самого «верха», но не без наводки «снизу». Тогда как раз страна праздновала 100-летие со дня рождения Ленина, и кому-то почудилось, что в словах: «В каждой строчке только точки после буквы Л...» содержится издевательский намек на частое упоминание повсюду имени юбиляра. А то, что эта песня о любви – «кремлевским старцам» как-то не пришло в голову...

Незамедлительно последовала уничижительная статья партийного песнописца Льва Ошанина о «горе-поэте» О.Гаджикасимове, который, мол, если в чем и преуспел, так это в коверкании русского языка... Взбешенный председатель Гостелерадио СССР Лапин по кличке «Инквизитор» тут же приказал размагнитить все записи песен «коверкователя», а еще – не объявлять его имя на концертах и вообще не подпускать близко к радиотелеэфирам.

И даже когда на «голубые экраны» страны вышел далеко не музыкальный фильм «Мартин Иден», сценарий к которому написал Гаджикасимов, в титрах его имя не значилось...

Можно было уйти в диссиденты, но он ушел в монастырь

Можно было уйти в диссиденты, но он ушел в монастырь.

Впрочем, не обида на пошлые козни завистников и травлю властных чинуш подтолкнула к столь радикальному, хочется сказать – метафизическому решению. Слишком мелочными и ничтожными были подобные выпады, чтобы, обидевшись на весь этот вой, сделать осмысленный шаг к Богу!

Все было гораздо трагичней. Рушилась целая вселенная! Эпоха. Пускай несовершенная и не всегда справедливая, но по-своему светлая, добрая, мирная... Как и его песни, рожденные мирной жизнью и воспевавшие надежду на ее процветание. Наивно? Возможно, но люди это чувствовали и становились лучше, добрее...

Страна рушилась, идеалы угасали, как свечи на ветру, ненависть сковывала души, и дышать становилось все трудней... Его песни затерялись во времени, превратившись в затухающее необратимое эхо... А люди? Они пели уже другие песни, чуждые ему. Песни ненависти...

Потому он и ушел. Сказав родным на прощанье: «Ушел...».

И спасаться, и спасать

Спасать тех, кого любил. Молитвой, словом, участием… Ведь 1980-е переломили через колено многих. Тот же Валерий Ободзинский «переквалифицировался» в дворники и спился... Давид Тухманов к концу 1980-х как композитор «замолчал», а затем и вовсе убыл в Германию. Полад Бюль-Бюль оглы, забросив пение и сочинительство, ушел в политику, став министром культуры еще советского Азербайджана...

Семья... И там Онегин был одинок. Неудачные браки, и каждый раз срабатывал один и тот же «сценарий»: поэт, всю жизнь воспевавший любовь и верность, уходил налегке.

Как бы то ни было, но вдруг нахлынувшее одиночество требовало духовного просветления. Возможно, к этому подтолкнула цитата из любимого им Рэя Брэдбери: «Есть преступления хуже, чем сжигать книги. Например – не читать их».

Эту книгу он так и не прочел, хотя она давно пылилась на его книжных полках.

Библию он буквально вобрал, впитал в себя. За три дня и три ночи... А затем ослеп. Вскоре зрение вернулось, но, как он сам говорил, – когда внешнее зрение было потеряно, открылось внутреннее...

Он прозрел!

И была молитва: «Господи, я прихожу к Тебе во имя Иисуса Христа. Ты видишь сердце мое. Оно пленено духом уныния. Я признаюсь Тебе, что согрешил, когда допустил этот нечистый дух в свое сердце. Я не могу, Боже, сам избавиться от него. Очисти меня, Боже. Освяти Духом Своим...».

Ну, а дальше – Крещение. В сельской церквушке где-то на границе с Белоруссией.

А в 1988 году уже бывший поэт-песенник становится послушником Оптиной пустыни, одной из главных православных святынь...

Сохранилось, пожалуй, единственное письмо, написанное в свою прежнюю жизнь уже иноком Афанасием: «...Вот и истекли три месяца со дня моего появления в богоизбранной Оптине. Месяц стояния суточного на вратах, месяц отдохновения и еще один месяц различных послушаний. Хорошо, что еще до монастыря начал готовиться – не спать ночью, ограничивать себя в еде, все теперь пригодилось. Службы здесь длительные, монастырские, поначалу сложно. Я только-только сейчас начинаю, кажется, что-то понимать, что-то нащупывать».

К тому времени он уже расстался со всем, что связывало его с бренным миром, а все свои немалые сбережения пожертвовал монастырю.

В год крушения СССР инок Афанасий был пострижен в монашество с именем Силуан. Это имя невероятно быстро распространилось среди людей верующих. Внимавшие его проповедям утверждают, что никогда не слышали, чтобы кто-то так же восторженно и вдохновенно говорил о Боге! И столько в его словах было любви и милосердия, что все приходящие к нему и просящие о помощи истинно укреплялись в вере.

Увы, в результате конфликта монах Силуан был вынужден покинуть Оптину... Что послужило мотивом ухода из Оптиной, мы не знаем – это ведомо Одному лишь Богу, устраивающему все во благо человеку...

Он изгнал свое прошлое из памяти и души

Благополучие... Как рази-тельно отличалось схииеромонахом понимание его сущности от понимания благополучия в жизни прежней... Он никогда никому не говорил о своей былой поэтической и музыкальной карьере. И, похоже, сожалел, что этим занимался – за деньги и чрезвычайно успешно. Считал такое «благополучие» чуть ли не греховным, во всяком случае, пустой тратой времени. Ему было стыдно за песни, за рестораны, за деньги, заработанные таким образом... Он изгнал свое прошлое из памяти и души. Даже подписывался – «Гекасимов», словно Онегина Гаджикасимова и не было никогда.

А был постаревший, не очень здоровый, но светлый и радостный, одетый с чужого плеча монах, поселившийся где-то в подмосковной глуши. Люди, тянувшиеся к Слову Божиему, проложили и туда тропу, которая становилась все шире и шире...

Со временем он стал иеромонахом. При вхождении в великую схиму был наречен именем – Симон. Что значит...

Услышанный

Он ушел 30 июня 2002 года. Болезнь была тяжелая и неизлечимая. Да он и не лечился. Говорил, что на все воля Божия, и ее никто не вправе менять. Но в последние дни сами прихожане отвезли его в больницу. Последними, кто был восхищен и просветлен этим человеком, оказались врачи. Говорят, смерть не наложила на его лик свою печать, на его устах светилась улыбка...

Валерий Майкут
сценарист, режиссер
документального кино, Киев
Православие.ру

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475