Олег Молчанов, заслуженный художник России. Продолжатель тайны бытия

Олег МОЛЧАНОВ, заслуженный художник России: – У каждого человека бывает по-разному в жизни... Сказать, что человек захотел стать художником и сразу станет им, – это очень сложно. Потому что искусство – путь искусительный, на нем стоит очень много незримых ловушек. Путь довольно тернистый. Путь самопожертвования. И я думаю, что сегодня человеку проще овладеть профессией менеджера или какой-либо другой на каких-нибудь полугодовых курсах, благодаря которым можно уже себя обеспечивать, а в изобразительном искусстве это не гарантировано. Нужно пройти достаточно большую школу обучения.

В частности, у меня это художественная школа, художественное училище, академия, то есть 10–12 лет обучения; в наше стремительное, алчное время не каждый способен потратить столько времени на овладение профессией, не дающей материальных гарантий. Поэтому я думаю, что в эту профессию пойдут люди, которые не могут жить без искусства – не люблю слова «фанатизм», но это люди, готовые жить искусством и не представляющие себя вне искусства. Это полная самоотдача без гарантий материального успеха и благополучия, пойдет это или не пойдет, зависит от очень многих факторов. Конечно, на все воля Божия. Думаю, Господь видит намерения человека, и если тот идет навстречу Богу, навстречу вере, то Господь усиливает его стремления, удваивает силы.

Искусство – это обоюдоострое оружие: им можно порезать и можно порезаться. Поэтому оно может быть как во славу Божию – воспевать мир сущий, так и может быть разрушительным, изображающим некие непотребства, это могут быть картины с сомнительным сюжетом. При этом художник может зарабатывать, но служить противоположным силам, скажем так.

Материальная составляющая – не критерий искусства. Даже посещаемость выставок и востребованность художника у зрителей тоже не всегда критерий. Некоторые художники были оценены через довольно длительное время. Рембрандт, допустим, после смерти был надолго забыт, как и Бетховен. Сегодня многие хотят быстрого успеха, популярности, может быть, даже славы.

Если художник изначально выходит рисовать с этими мыслями, то он обречен. Даже если он выходит на натуру с мыслями, что он должен нарисовать и продать, – скорее всего, он будет конъюнктурен, его произведение будет грешить духом коммерции, оно будет неискренним. Может быть, оно будет продано, и продано неплохо, но оно минует ту тайну, которую получает человек, общаясь с сущим миром без желания обогатиться за счет него, но просто улавливая тонкие движения, тонкие ощущения в жизни, природе, звуках, запахах...

Когда человек встречает любимого, он же не думает, что материальное ему от этого будет, он просто радуется; так же и художник, который, допустим, выходит на пленэр, – он просто радуется. И, радуясь с кисточкой в руках, он изображает этот мир. То есть он изображает радость. Неважно, что солнца нет... Я в своих сюжетах больше люблю серое, нейтральное состояние – любая погода меня радует. Художник изображает непосредственную, детскую радость. Ребенок радуется миру только потому, что мир вокруг него существует. Он не оценивает опасности этого мира, не смотрит на него и на общение с ним с коммерческой точки зрения. И художник должен стать в чем-то ребенком, в чем-то обнажиться своими чувствами, своим восприятием, тогда, может быть, Господь позволит ему прикоснуться к тайне мироздания. И художник расшифровывает тайну бытия, расшифровывает мир сущий.

Горделиво будет говорить о художнике такие высокопарные слова, как творец, создатель, созидатель. Творец и Создатель – это Господь. Человек с кистью в руках расшифровывает этот мир. Поэтому, когда художник начинает изображать мир, он становится соработником Богу. Соответственно, он – продолжатель тайны бытия.

Сейчас я делаю модель памятника для Рузы. Памятник называется «Благочестивая семья Ивана Васильевича Грозного на богомолье в Рузе». На рисунке изображены Иван Васильевич в полном облачении, супруга Анастасия из рода Романовых, маленький царевич – будущий царь Федор Иоаннович – и Иван Иванович. Постамент в виде круга, как образ обручального кольца. Высота памятника будет примерно 2, 2 м. Материал – пластилин, он довольно податливый, в дальнейшем исполнение будет в мягком материале – глине, затем снимается форма и выполняется литье в бронзе. Модель увеличивается пропорционально в объеме, делается металлический каркас – это довольно сложная конструкция. Глина любит воду, и, чтобы она не сохла, ее нужно постоянно поливать. Временные рамки очень часто зависят от финансовых возможностей: процесс довольно материалоемкий. При наличии финансирования он происходит довольно быстро и успешно. Есть пожелание сделать быстро, и я надеюсь, что реально сделать это за месяца.

Традиционное царское облачение – это шапка Мономаха, саккос, бармы, поручи, наперсный крест. Фактически по статусу царь является Патриархом, при помазании ему дается такая благодать. Поэтому Император Николай II на просьбу Священного Синода о Патриаршестве при регентстве над Царевичем Алексием предложил себя в качестве Патриарха. Это было вполне допустимо, такая традиция могла бы быть. Царь не видел достойных кандидатов из членов Синода, что и подтвердилось в дальнейшем – измена церковная была сродни измене генералитета и масонства.

Существенным периодом для меня было строительство царской часовни в Костроме. Для нее я придумал такой сюжет – Царская Ипатьевская икона со слугами – слуги, к сожалению, не были прославлены в Русской Православной Церкви, только в Зарубежной Церкви. Слуги так же исповеднически пострадали в Ипатьевском доме. На фасаде часовни изображена бронзовая барельефная икона, которую я называю Царская Ипатьевская. Она изображает Царскую Семью со слугами. Эту икону я делал в 2013 году.

Следующий проект был в 2016 году – проект памятника Ивану Грозному в Орле. Сейчас на дворе 2017 год, и есть еще ряд проектов – памятник Александру Невскому, Николаю Чудотворцу и семье Ивана Грозного для Рузы.

По замыслу, в Орле, кроме памятника Ивану Васильевичу Грозному, планируется экспозиция, музей, посвященный царю, куда пойдет ряд экспонатов, в частности исторических сюжетов, жизни, быта, известных исторических событий. Сейчас я как раз пишу картину «Венчание на царство царя Ивана Васильевича Грозного», которое было в 1547 году. В 17-летнем возрасте Иван Грозный был венчан, помазан на царство, то есть он стал первым русским царем. Я изображаю этот сюжет: Успенский собор Кремля, духовенство, шапка Мономаха, хоругви. У меня возник такой образ – возложение шапки Мономаха и света из окна, как пролившейся благодати, освещенности, в присутствии святых, изображенных на столпах, фресках, на иконостасе, в присутствии духовенства, священства, монашества, мирян. Это был акт сакральный и очень важный для страны: страна обрела царя. Статус царя в европейском понятии был статусом короля. Это полностью сочиненная композиция, не имеющая никаких прототипов. Это личный замысел. Бог даст, сделаю.

В большей степени мне нравятся пейзажи. Я считаю, что жанр пейзажа в искусстве самый главный. Почему? Кто-то может возразить, что портрет или жанровую картину рисовать сложнее. Я пишу и портреты, и жанровые картины, натюрморты, иконы, росписи, занимаюсь скульптурой. А пейзаж – это самое искреннее состояние человека. Когда человеку хорошо, он идет на природу, когда ему плохо, он тоже идет на природу. Посмотрите: на выходные дни люди даже готовы стоять в пробках, чтобы вырваться на дачу, на природу. И потом в этих же пробках ехать на работу. Интуитивно человек тянется к живому. Через асфальт не идут энергии земли. В освещенном мегаполисе не видно неба со звездами, оно все время палево-розовое, оно другое.

Художник должен желать быть с природой – по возможности, всегда. Есть обстоятельства жизни, которые заставляют тебя быть в социуме. Мне тоже приходится: это и общественная деятельность, и зарабатывание на хлеб насущный и на различные проекты. Да, приходится участвовать и в выставочных проектах – быть среди людей. Но как только появляется первая возможность, хочется бежать на природу. И природа раскрывается в разных состояниях. Допустим, есть такой термин, как лирико-драматический пейзаж. Что это? Лирика и драматический – две противоположности. Лирика – это более камерное состояние, это маленькие уголки природы, неширокие речки... Речка шириной 5–6 метров очень уютная, льется среди зарослей, затененная, у нее свой тихий говор, у нее скромное название, и большинство людей ее не знают. Такую речку можно сравнить с большинством из нас: нас миллионы и речек тоже сотни. Они безвестные, но интересны, когда их раскрываешь, прикасаешься к ним, когда, может быть, даже общаешься с ними. Тогда такая речка открывает тебе своим журчанием тайну. Когда она выходит из-под льда – это один звук звенящего льда, когда на перекатах среди камней – другой говор. Когда река выходит на плес, на ровную местность, то она зеркально отражает в себе и небо, и растения, и деревья, то есть она совсем другая. Вот это камерное, лирическое состояние, можно сказать, идиллическое.

И в то же время драматическое. Драматической может быть природа, изображающая, например, эпос. Скажем, у меня есть картина «Благовест». Я расшифровываю в ней понятие благовеста. За основу взят город Плес – это котловина реки Шоха, впадающей в Волгу. Этот мир наполнен людьми, храмами, расположен на двух берегах этой котловины. Это чаша, в которой происходит мир людей, живущих там со своим укладом жизни, со своей верой, своими страстями, удачами и неудачами. И этот мир вдруг посещает благовест.

Как изобразить звук колокола-благовеста? В данном случае языком цвета, языком освещенности – это закатный луч с противоположного берега. За Соборной горой садится солнце и последним своим лучом освещает дальний берег – получается яркий, набатный звуковой акцент. Что это? Это как раз аналогия присутствия звука. Звук врывается в шумы, в предыдущие звуки, в тишину – и изменяет все. Он вносит новые смыслы: если человек был занят чем-то мирским, бытовым, то он встряхивает его, говоря: «Да, есть мир другой». Если человек был на молитве, колокол усиливает это состояние, потому что изучена даже врачевательная сила колокольного звона, даже структура воды зависит от звука колокола. Смотрите, сколько сразу смыслов. А название картины сразу позволяет расшифровать замысел. То есть картина получает не просто случайное название: «Весна», «Лето», «Осень», «Похолодало», «Затемнело» – это все не названия. Есть названия более емкие. Итак, лирико-драматический пейзаж – это весь диапазон, от эпичности до камерности.

Икона Спасителя «Нерукотворный Образ», или «Убрус», – это довольно старая икона. Она подписная: образ казанской купеческой вдовы Марии Степановны Корольковой пожертвован 1 июня 1915 года. Это икона из старообрядческого Покровского храма в поселке Рогожском, которую я делаю во славу Божию. Икона находилась в затемненном состоянии – с годами скопилось несколько слоев олифы, трещины, утери красочного слоя до левкаса, дерева, кое-где повреждена лузга. Сейчас идет расчистка – это процесс неспешный, но благодатный, потому что на твоих глазах идет проявление картины. Используется состав на основе спирта, скипидара, масла. Это сложный технический процесс. На наших глазах олифа становится вязкой, тянется... Потому что она размягчилась. Процесс довольно кропотливый: важно не повредить сам красочный слой, когда деликатно снимается слой за слоем. Дело в том, что для того, чтобы икона блестела, люди к каждому празднику протирали ее олифой. И протирали отнюдь не специалисты, а все, кому поручали. Часто происходит загрязненность копотью свечей, лампад, кадил.

Это называется раскрытие. Красочный слой – это слой художника, довольно густой слой олифы и слой загрязнения копоти, грязи, пыли – большой поверхностный слой. Красочный слой сначала укрепляется рыбьим клеем через тонкую папиросную бумагу. Поврежденных икон очень много, поэтому, думаю, работы хватит всем, кто захочет. Особенно радостно потрудиться во время поста во славу Божию таким спокойным делом. При этом можно творить Иисусову молитву. Вот уже после грязи пошел желтый слой олифы. Если сначала был черный, то теперь пошел желтый. После завершения расчистки возможно покрытие горячей олифой. Иногда покрывают даммарным лаком, который, в отличие от других, не синтетический, а является естественной смолой. Хотя традиционно покрытие натуральной льняной олифой.

Как художник ищет мотив? Допустим, я еду на машине и, кроме того, что смотрю на дорогу, смотрю и по сторонам: пятьдесят на пятьдесят. Это бывает достаточно сложно, но многие мотивы подобраны буквально на обочине. Мир постоянно меняется, он зависит от освещенности. Буквально самый незатейливый мотив – какой-то куст, кочка, овражек, деревце при определенном освещении солнцем вдруг начинает жить другой жизнью. Выпал ли снег на эти тонкие веточки, тогда появился графический рисунок, то есть из обычного он вдруг становится необычным.

Художник должен всегда находиться в природе – у него появляется больше шансов увидеть необычное в обычном, появляется больше шансов найти мотив. Художник должен стремиться запечатлеть не сиюминутное событие, а личность. Сиюминутное событие сложно оценить правильно. Я предлагаю зрителю мой мир, мое мироощущение, совпадает оно с чьим-то или не совпадает... Кому-то это слишком просто, ему нужны эффекты – гроза, водопад, горы, какие-то стихийные события. Меня это беспокоит в меньшей степени.

Сейчас для меня важна мотивация более тонкая – внутренняя. Я ставлю себе более сложные задачи – найти мотив без мотива. Это еще сложнее, может быть, не всем это будет понятно, не для всех будет доступно. Это мотив без каких-то сложных композиционных построений, без внешних эффектов, без цветовых акцентов, но по своему психологизму более утонченный.

Записала:
Ксения Сосновская

Полную версию программы вы можете просмотреть или прослушать на сайте телеканала «Союз».

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475