Диакон Павел Сержантов: Мы просим, потому что Господь милостив

Продолжение.Начало в №8 (857) 2016 – №26 (923) 2017

Диакон Павел Сержантов, кандидат философских наук, доцент кафедры систематического богословия и патрологии ПСТГУ, г.Москва: – Такого учения православного, которое бы здесь на все вопросы ответило, – нет, но почему его нет? Да оно и не нужно. Есть Господь, Который нас создал, Господь, Который, когда мы попали в беду, нас выручил и спас. Вот Ему мы и доверяем. Он может устроить дальше нашу жизнь блаженной, нам только надо идти по дороге за Ним, стараться никуда не сворачивать...

В эсхатологической литературе мы можем столкнуться с целым рядом образов – они уже вошли в обиход и воспринимаются как православное наследие, но нужно отдавать себе отчет, что это только образы, которыми мы мыслим: немножко прикасаемся к тому, что будет. Какие это образы? Человек умирает, «душа остается здесь какое-то количество дней», «душа проходит мытарства» – это все образы, они могут человеку что-то объяснить, но статуса догматического учения за ними не закреплено. Это часть церковного предания, которая не становится догматикой. Для эсхатологии это не удивительно – уже много раз я повторял, что эсхатология находится на границе догматики. По временам мы находим какие-то тексты на эсхатологические темы, выходящие за границы догматики и считающиеся мнением по этому поводу, – но могут быть и другие мнения, и все это разнообразие мнений не делает людей не православными.

Очень сложно описывать реалии эсхатологического порядка – рай, как люди там будут жить, ад, – хотя определенные образы используются и что-то они нам дают: образы рая, Царства Небесного. И Господь много об этом говорит. Образ ада дается чаще всего как темницы: люди, жившие в грехах, которым Бог не нужен (может быть, даже кто-то и крещеный, но формально относится к этому – Бог ему не нужен), они, к сожалению, обрекают себя на вечные муки.

Образ темницы – и по этому поводу тоже существуют разного рода рассуждения, но они не носят такого общеобязательного характера, как догматические истины. Но есть образы яркие, заставляющие задуматься. Вот, например, ад – это темница. Есть такой катехизис, называется «Православный путь», его автор митрополит Каллист (Уэр). В нем высказывается одна интересная мысль по поводу ада. Владыка Каллист говорит, что ад – это темница, но запирается она изнутри; такой вот дает образ – ад это не «люди, которых согнали и мучают, и они, бедные, рады бы вырваться и рады бы в рай, но у них оковы, у них двери затворенные, и они не могут никуда попасть».

Нет, согласно этому образу, ад – это место, куда человек сам попадает в результате свободного выбора, который он все жизнью своей делает, место, где присутствие Божие минимально.

Для грешного человека чувствовать рядом Бога – это очень тяжело, и он готов сидеть в камере-одиночке, только бы не с Богом. То есть грехи наши обрекают нас на это одиночество.

Общение с Богом радость не для всех – для кого-то это общение может быть пыткой.

Возьмем самую простую аналогию. Двое встречаются, один другому говорит: «Ты куда идешь?» – «Я иду на концерт. Сегодня приехал замечательный симфонический оркестр, и я хочу послушать эту дивную музыку». А второму не интересно слушать, какая там музыка будет – от самого слова «симфонический» его уже пошатнуло. Первый, попав на концерт, будет получать колоссальное удовольствие, для него это будет заряд жизненных сил, вдохновения, большая радость. А второй, – которого, предположим, притащили на этот концерт, – будет думать, что «сейчас бы заснуть, но шумно слишком: приходится слушать, как там на скрипках пилят, не могут никак допилить». Одно и то же событие. Для одного человека – это счастье, а для другого – горе. Жена заставила, муж заставил – и вот, мучается человек...

Мы понимаем, когда кто-то навязывает нам свое общение, а мы не хотим. Может быть, и человек интересный, может быть, и разговор содержательный, и нам говорят, что «от этого знакомства нельзя отказываться», а – душа не лежит.

Спроецируем ситуацию на реалии эсхатологического порядка. То же для некоторых людей общение с Богом будет пыткой просто потому, что это общение с нежеланным Богом: Его не должно было бы быть, а Он есть, а ад – это место, где мука минимальна.

Если такого человека поместить в рай, его страдания будут максимальны. Бывает такое, что к человеку хорошо отнеслись, а ему от этого хуже, и он говорит: «Не надо меня жалеть, просто уйдите отсюда, чтоб я вас не видел». Вот эта ситуация напоминает адскую – его жалеют, ему хотят помочь, а он помощь отталкивает: ему это противно, неприятно, он считает, что его это унижает. В нашей обычной жизни бывает что-то похожее.

Есть устойчивое представление у церковных авторов, что после смерти нет покаяния, а покаяние – это наш подвиг на всю жизнь. С точки зрения православной традиции, мы начинаем покаянием нашу церковную жизнь, и покаяние никогда не оканчивается – если в человеке покаянный дух пропадает, это означает, что и церковную жизнь он заканчивает – при этом он может на службу являться, но если покаянный дух в человеке исчез, то духовная жизнь у него закончилась.

Это пока мы дышим. Мы испускаем последний вздох – и смерть, момент, когда уже покаяния нет. Означает ли это, что надежды на другую судьбу для такого человека нет? Не означает. Все-таки Церковь предусматривает какое-то ходатайство живых людей о людях умерших. Это их поминание на Евхаристии. То есть Евхаристия совершается в их имя тоже. Это и молитва о них в храме, дома. Бывают разные случаи, бывает, люди уходят из жизни при печальнейших обстоятельствах, вплоть до самоубийства. И тогда сложно говорить, чтобы на Евхаристии помянуть, но даже в этих случаях Церковь старается всеми силами помочь.

То есть память о человеке, жизнь которого была в разрыве с Церковью, толкает его родственников на то, чтобы совершать в его память добрые дела – не потому, что у меня настроение такое, и я не для себя это делаю, для спасения своей души или под напором просителей это делаю: я делаю в память о каком-то человеке. Это тоже действенно, оказывается.

И, конечно, молитва домашняя – церковная наша молитва подчинена строгим уставам, мы не властны здесь, а домашняя молитва может распространяться на разных людей, с самыми разными судьбами. Но она не должна быть наглой, нахальной, с отпечатком гордыни – что «я могу и за такого человека помолиться, я ж такой духовный»: я в молитву вплетаю прошение Господу, чтоб не поставил мне эту молитву во грех – мы понимаем, что просим не по праву, не потому, что у нас есть все внутренние основания, а просим, потому что Господь милостив. И если Он милостив, может быть, Он и для этого человека милость найдет, если это возможно. Церковное ходатайство очень важная вещь, и о ней не нужно забывать. (Продолжение в следующем номере)

Полную версию беседы вы можете просмотреть или прослушать на сайте телеканала «Союз».

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475