Автор-исполнитель, поэт и музыкант Игорь Растеряев: «Жизнь людей состоит из тернистых путей...»

Продолжение. Начало в №5 (902)

Знаете, если это есть в словах, значит, есть в сердце. Невозможно сказать то, чего нет внутри.

– Это есть в гармошке. Если это есть в словах, значит, по крайней мере, есть в гармошке, потому что она «тащит» все темы на себе. Я всегда это говорю и не кокетничаю. Есть такая песня, называется «Бой», там опять же присутствует смерть, но мы потом споем веселую, там вообще ничего не присутствует.

(Звучит песня «Бой».)
Солнце весело гуляет
По полям, в пшеничной пыли.
Пташек божьих
все ласкает,
Наставляя петь о мире.
Отчего, не понимаю,
Мы с тобою спозаранку
Это поле наблюдаем
В смотровые щели танков.
Купол неба голубой
Надо мной и над тобой.
Где-то там далекий дом –
И родные в доме том.
Поменяв покой на бой,
Имена – на позывной,
В этом поле под горой
Сейчас мы встретимся
с тобой.
Едешь ты меня угробить,
Еду я тебя утюжить.
Иссушились в лютой злобе
Наши жилистые души.
Землю траками взрываем,
Что казалась неделимой,
И друг друга убиваем,
Даже промахнувшись мимо.
А купол неба голубой
Все глядит на нас с тобой.
Закипает кровь все злей
За потерянных друзей,
Каша съедена дотла
Из сгоревшего котла,
Сожжены давно мосты:
Есть лишь я,
и есть лишь ты.
Вот мы рвем
друг друга в клочья,
Пламя – будто в жерле ада.
Руки, головы – по кочкам.
Ну кому все это надо?
Все равно, назло всем бесам,
Здешним и заокеанским,
Птицы петь над этим лесом
Будут только по-славянски!

То, что Вы сказали перед этой песней, – этим буквально сняли с языка вопрос: у меня были те же самые чувства и мысли, когда я анализировала, что да, тому красивому сейчас «в голову дам заточенной железкой»… Это было здорово.

– Это историческая песня на самом деле.

Да.

– XVI или XVII век.

А что, турки до Медведицы доходили?

– Да. По крайней мере, крымские татары точно доходили – они разоряли нашу станицу Раздорскую на Медведице, было несколько набегов точно. И наши к калмыкам заходили, скотину воровали, все это было. Все друг до друга доходили в то время.

И вдруг такая мудрость, что враг тоже человек, что в нем можно увидеть… Как мы убиваем других людей? Мы их, прежде всего, словом убиваем. Когда женщина хочет сделать аборт, она никогда не назовет то, что у нее внутри, ребенком, она говорит, что это плод, эмбрион. Так легче убить.

– Не знаю, не сталкивался.

Точно так же надо увидеть во враге кого угодно, но только не человека…

– Я не особенно философски анализирую тексты песен. Обычно просто возникает мелодия, она «тащит» гармошку за собой в саму тему и строчки… То есть нет такого, что «дай-ка я напишу, чтобы уравновесить зло и добро». Что я, сумасшедший, что ли?

Нет, Вы говорите, что гармошка «тащит». Вы в книжке пишете, что в детстве очень любили плетни, часами их трогали и рассматривали...

– Я их и сейчас очень люблю.

...стараясь понять, как они плетутся. Я все равно не понимаю, что значит гармошка «тащит»? Как с плетнями?

– Сейчас я спою песню, которая называется «Гармонь».

(Звучит песня «Гармонь».)
Что ж ты мне, моя гармонь,
Душу взбаламутила?
Что ж ты рвешься,
словно конь,
Закусивший удила?
Видно, без указки петь
Тебе интереснее.
Видно, суждено лететь
Только своей песнею.
Там, где огоньки во мгле,
Сенокосы, радуги,
Там, где руки на руле
На блокадной Ладоге.
Лес и степь, полярный круг –
Все в тебе заварено:
Строгий Запад, хитрый Юг
Да «Восток» Гагарина.
Где с Иваном-дураком
Ты гуляешь здорово,
Варишь кашу с топором,
Нарубивши головы.
Нагулявшись, бьешься лбом,
Ищешь в поле истину
Между сломанным серпом
И церквей расхристанных.
Воешь басом Ермака,
Свищешь перепелками,
И бегут твои меха
Соснами да елками.
Рви, гармонь,
и вверх, и вширь,
Брякай переборами,
Бейся на разрыв души,
Оглуши просторами!
Где среди родных полей
Встал я с просьбой робкою:
Дай мне быть одной твоей
Маленькою кнопкою...

Гармошка правда ведет, я сейчас сидела и жалела, что могу в этой студии только сидеть, что нельзя встать и сплясать.

– Вообще было бы неплохо. (Смеются.)

По поводу того, что «руки на руле на блокадной Ладоге». Ваша песня «Русская дорога» – это то, что хочется петь в День Победы. Она уверенно вошла в ряд настоящих песен про войну. «Георгиевская ленточка» фактически уже гимн поисковиков. Правда, слово «гимн» официозное, а Вы с официозом вообще никак не вяжетесь. Я знаю, что у Вас был концерт на Дороге жизни перед ветеранами. Мне кажется, это тяжкое испытание.

– Тяжело, потому что было два концерта, один утром, второй вечером, а я не выспался.

А в том плане, как Вас примут? Поверят, не поверят люди, которые реально были там? Правда, их остается все меньше и меньше. Я понимаю, что не полный зал был ветеранов.

– Блокадники есть еще. Моя бабушка блокадница.

А бабушке ваши песни нравятся?

– В принципе, да, вполне нравятся.

Но все-таки про концерт… Вы начали его песней «Русская дорога», а закончили песней «Эх, дороги».

– Я обычно все концерты начинаю песней «Русская дорога».

Это очень правильно.

– Концерт был в Рахье, нам отдали зал.

То есть это прямо на Дороге жизни?

– Да, поселок Рахья стоит на Дороге жизни. Кстати, мой однокурсник Андрей Бажанов (пользуясь случаем, хочу сказать ему большое спасибо) предоставил отличный звук, свет, то есть все очень хорошо.

Это обычный ДК, в котором ваш товарищ все обустроил?

– Да, он со мной связался и сказал, что хочет помочь. И просто отлично помог.

Был еще концерт перед поисковиками…

– Да, был. Мы спонтанно собрались, приехали в Мясной Бор, есть такое место в Новгородской области. Там были поисковики. Так сидишь, поешь… Пенек срубили, все как положено. Душевно было.

Да, принимали на ура. Я видела записи обоих концертов в интернете. А не возникает такого чувства: как примут? Это ребята, которые реально все это раскапывают. То есть тем, о чем Вы поете, они живут.

– Это же не первый раз. Это уже, наверное, пятый концерт перед поисковиками. Естественно, не надо ожидать, что кто-то начнет прыгать, плясать и пускать воздушные шары. Естественно, люди серьезные, они отвлеклись от великого, важного дела – от поиска. Многие из них пришли за несколько километров от своих баз, стоянок. Сидят, слушают. Что еще можно желать?

Игорь, а Вы еще диск начитали с поисковыми рассказами. Расскажите об этом, пожалуйста. Где его искать, где послушать? Вообще, что за рассказы, что за диск?

– Да. Александр Савельев, один из поисковиков, издал поисковые рассказы, книжку «Диагноз: поисковик», такой у меня друг.

А он сам поисковик?

– О, он элита поиска. Собственно говоря, он предложил записать мне аудиокнигу. Я с этим никогда не сталкивался, но взял у Лехи Ляхова диктофон (рекордер) и у себя на кухне начитал все эти рассказы. Потом они положили на музыку и сделали диск, который называется «Костер». Там несколько рассказов Александра Савельева, а я всего лишь их прочитал.

Тут история с записью на кухне, а была история еще с записью в пионерском лагере со скрипом форточек и всем прочим. Расскажите об этом.

– Да. Вообще, мы решили создать антигламурный альбом, хотя они у меня и до этого, в принципе, были запростецкие. Но тут мы решили уйти от студии и сделать полевой вариант, где ветер свищет, где в какой-то мере даже форточки хлопают. Для этого приехали в хутор Глинище, в заброшенный пионерский лагерь «Салют», сидели там с Лехой и записывали все на рекордер. В итоге пришла тест-группа родственников, хуторян, они послушали и сказали: «Да, парни, действительно все классно получилось. Все грязно, очень по-живому, но распространять это ни в коем случае нельзя». Поэтому в итоге все равно пришлось записывать в Питере.

Вы с любовью оглядываетесь на картину в студии.

– Мне очень нравится.

А какие любимые места в Питере?

– Литейный мост, разумеется.

Почему?

– Потому что там я всю жизнь корюшку ловлю.

Нет бы что-то такое культурно-историческое сказать! (Смеется.)

– А это очень культурно-исторический мост. У него самое тяжелое разводное крыло в мире, между прочим.

А он тоже разводной?

– Да, конечно.

Я извиняюсь, я же с Урала.

– Все мосты по Большой Неве разводные. И по Малой Неве все разводные, даже по Большой Невке три разводных. Правда, я не совсем понимаю, зачем их сейчас разводить. Наверное, стратегически… Раньше баржи к этим заводам подъезжали, а сейчас такой надобности нет, сейчас их не разводят.

А если бы к Вам приехали гости, которые совсем не знают Питера, куда бы Вы их повели?

– Я бы их просто провел по традиционному маршруту пешком. Вышел бы на Гостином дворе, прошел бы по Невскому к Дворцовой, с Дворцовой на набережную, там до Зимней канавки, до Мойки. По Мойке до Конюшенной через Спас-на-Крови вышел бы к каналу Грибоедова и дошел бы до Аничкова моста и до Гостиного двора. В принципе, все самое основное обзорно увидишь по этому маршруту: и Стрелку, и Петропавловку, и Эрмитаж, и Казанский, и Исаакиевский, все такое нарядное. Если времени нет и надо показать Питер. По крайней мере, дядю Вову Слышкина я именно по этому маршруту протащил, хоть он и сопротивлялся.

Я ему говорю: «Дядя Вова, это Исаакиевский собор». Но у него были несколько другие интересы, мягко скажем, тем не менее, я его фоткал на каждой остановке, где он останавливался, потом сделал альбомчик. Это был единственный раз, когда он вышел из дома. Но когда он приехал в Глинище, у всех сложилось впечатление, что он не вылезал из музеев, что буквально жил в Эрмитаже и т.д.

Игорь, а почему про все это нет песни?

– Не знаю, понятия не имею.

Гармошка не принимает питерской архитектуры и структуры?

– Может быть, надо в прозе. Не знаю, наверняка, отлеживается какой-то пласт. Но потом, почему же совсем нет песен? Например, то же самое стихотворение «Дед Агван», несмотря на то что там не фигурирует Питер… Я услышал эту историю именно в Питере, у себя, в самом центре, то есть это питерские ощущения из детства. «Георгиевская ленточка» абсолютно питерская песня, все эти рассказы друзей-поисковиков...

Можно «Деда Агвана» прочитать?

– Давайте прочитаем! Стих посвящен моему деду.
Я не видал родных дедов
И видеть мог едва ли:
Все до рожденья моего
Они поумирали.
Но я не обделен судьбой,
Я все равно счастливый.
Был рядом дед,
пусть не родной,
Но горячо любимый.
Он был не русский – из армян,
С деревни, из народа.
Агван Тиграныч Григорян,
Двадцать шестого года.
Он был герой и ветеран.
Такой, что прямо с книжки, –
Для всех. А я ему кидал
За шиворот ледышки.
Я про войну
все с детства знал –
Ведь дед, без всякой лажи,
Мне каждый день преподавал
С тарелкой манной каши.
Все было так: он мирно пас
Овец у Арарата.
И вдруг взяла пошла на нас
Немецкая армада,
Чтобы ни русских, ни армян
Здесь не было в природе,
Но тут подъехал дед Агван,
И он был резко против.
Подъехал, правда, не один…
Стекались, словно реки,
Туда и тысячи грузин,
Казахи и узбеки…
Разноязыкою толпой
Они в окопы сели
И в тех окопах всей гурьбой
Мгновенно обрусели.
Вместо овец на этот раз
Другие были звери.
И дед в прицел свой
«Тигра» пас,
крутил хвоста «Пантере»…
По-русски с ним общенье шло
Сперва не идеально,
Но фразу «башню сорвало»
Он понимал буквально.
Я с дедом мог тарелки три
Съедать той самой каши,
Внимая, как они пошли
На Запад пешим маршем.
И как всегда, в который раз
В итоге накидали…
А дальше шел такой рассказ,
Как в слезном сериале.
Берлин. Апрель.
Земля дрожит.
Снаряды, пули – градом…
И дед по улице бежит
С трофейным автоматом.
Кругом – разбитые дома,
Как гор Кавказских гребни.
С собой у деда пять гранат,
Вдруг глядь: на куче щебня
Лежит, скулит
от страшных ран,
Один, как щепка в шторме,
Такой же, как и он, пацан,
Но лишь в немецкой форме.
И тычет деду на окно,
Руками объясняет,
Что он у дома своего
Лежит и помирает.
Что там родители его,
Что он берлинский, местный,
Его войною домело
До своего подъезда.
И дед поверх своих поклаж,
Хоть был не сильный самый,
Взвалил его – и на этаж,
Туда, где папа с мамой,
Где взрывом балку повело,
Где теплится лампада:
«Встречайте, фрау, своего
Немецкого солдата»…
Дед, говоря про этот миг,
Вдруг сразу изменялся:
Про страшный
материнский крик,
Про то, как там остался,
Как в кухне, где горел шандал,
Воды ему нагрели,
Как с грязью
ненависть смывал
За годы и недели,
Как спал на белых простынях
Среди войны и ада
И видел сны о мирных днях
В долине Арарата.
Как утром снова он пошел
К победной близкой дате,
Услышав сзади
«Danke schon»,
Ответив им «прощайте»…
Тут я перебивал всегда,
Дослушивал едва ли:
«Дедуня, что за ерунда?
Давай, как вы стреляли!
Давай, как ты горел в огне,
Чуть не погиб на мине…».
Неинтересно было мне
Про простыни в Берлине.
Но дед чего-то замолкал,
Шел за добавкой каши
И кашу снова в рот толкал,
Чтоб стал быстрей
я старше…
Его уж нет, а я большой.
И вдруг я докумекал:
В тот день был
самый главный бой
За званье человека.

Когда я это стихотворение дала послушать сыну, пришедшему из армии, он сказал: «Ты раньше сравнивала Растеряева с Высоцким, и я был с тобой не согласен, но теперь с тобой соглашусь».

– Нет, я с этим не согласен, потому что Владимир Семенович глыба, это гений.

А на каких песнях Вы росли?

– На песнях Владимира Семеновича, на Юрии Шевчуке, между прочим.

И это сказалось.

– На ком я еще рос? Да на всем я рос, что сыпалось в уши в 90-е годы.

Так много чего сыпалось.

– Вот на этом я и рос. Кстати, я очень люблю попсу. Дискотека 90-х моя любимая.

Да ладно!

– Не вру! Это же все ассоциации, это детство: пионерский лагерь, дискотека, первые опыты определенные. Поэтому как что-то серьезное, так и несерьезное – это все впиталось. Собственно говоря, не может человек слушать что-то однообразное, иначе это будет односторонне. Помню, как услышал Галича по питерскому городскому радио. Я не знаю, есть ли сейчас ленинградское городское радио (радиоточка), но в конце 90-х еще было, я слушал. И вдруг услышал Галича: «Поколение обреченных». «Марш устава караульной службы», по-моему, песня называлась.

Я помню, когда он начал петь, я застыл. Слова песни «движение направо начинается с левой ноги», наверное, были одним из сильнейших потрясений в детстве от текста, от смысловой нагрузки песни. Я помню, что потом недели две не мог слушать ничего попсового, оно все отшелушивалось, отваливалось и не приставало ко мне. То есть настолько мощный был противовес, что я был действительно в шоке от этой песни.

Мне кажется, Вы подошли к песне «Молодой».

– Да!
(Звучит песня «Молодой».)
Я простой обалдуй,
Мне беда – не беда.
Я по жизни иду
Сам не знаю куда.
Я – в рубашке одной,
А душа – нагишом.
Просто я молодой,
Просто мне хорошо!
Я иду напрямик,
Лужи мне – нипочем:
Подтолкнул грузовик
Из грязищи плечом.
А шофер поражен,
Деньги тянет, дурной.
Просто мне хорошо,
Просто я молодой!
Потакаем добру,
Неприкаян рублем.
Я то песни ору,
То свищу соловьем.
Дед с седой бородой
Обозвал алкашом.
Просто я молодой,
Просто мне хорошо!
Засыпает земля,
Засыпает вода,
И иду только я,
Сам не зная куда.
А месяц в небо пошел,
Наблюдает за мной.
И ему хорошо –
Он, как и я, молодой.

У этого молодого парня очень серьезные, достойные принципы жизни.

– У кого?

Про кого Вы поете, про самого себя.

– А-а. (Окончание в следующем номере)

Записала:
Людмила Моисеева

Полную версию программы вы можете просмотреть или прослушать на сайте телеканала «Союз».

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475