Инокиня Ольга (Гобзева): Человек, который любит Бога, умеет любить и человека

Продолжение. Начало в №10 (811) – №11 (812)

В нашей комнатке небольшой, всего 12 метров, помещалась вся большая семья – 5 детей, 7 человек. Там была атмосфера своего храма, не надо было говорить: «Ты крестись!». Я знала, как надо креститься, я видела, как крестится отец, как он кладет поклоны, ничего не надо было навязывать.

А как же такие родители отпустили девочку в актрисы?

Моя мама была человеком своего рода прозорливым. Когда отец возмутился: «Ты что, мать?», она сказала: «Ты подожди, отец, может быть, для нее это станет трамплином». Почему трамплином? Каким трамплином? Но она не стала зажимать во мне артистические проявления (а они с детства были, я получала призы на конкурсах, меня даже целовала в макушку Ольга Леонардовна Книппер-Чехова. Незадолго до кончины она была в жюри конкурса, где я читала рассказ Чехова «Событие»). Я выросла, меня как бы нарекли люди артисткой. Ну, нарекли и нарекли. Но «артистка» не дала мне полноты, это только путь был поиска. Ощущение (оно, конечно, редко бывает) радости, полноты может быть в монашестве. Мама только брала меня куличи святить, яйца. Мы просто знали.

Вы воцерковлялись самостоятельно? Как Вы узнали, что надо исповедоваться, причащаться?

Актерская профессия отвлекающая – многоцветная такая, пестрая. Однажды я в размышлениях зашла в церковь как бы нечаянно. Как была, в брючках, в кофточке. Меня просто как затянуло. Был ноябрьский мокрый снег с дождем, и в абсолютно пустом храме я увидела священника, который стоял где-то в трапезной части. Подошла к нему, даже не знала, что спросить, просто сумрак храма, фигура священника худощавого как-то меня притянули. А батюшка сам сказал мне: «Женщина не должна ходить в мужской одежде». И сказал строго. Но как будто что-то сказал такое, что все у меня стало по-другому, мне стало радостно. Я извинилась: «Простите», вышла сразу. Но с тех пор во мне поселилась радость, надежда.

Наверное, батюшка, а это был отец Георгий, в себе сочетал строгость правильную, нужную священника и удивительную теплоту человеческую. Я стала ходить в эту церковь, стала искать еще раз услышать голос этого батюшки, потому что через него что-то прослышалось необычайное и очень знакомое, меня встрепенувшее. Потом я стала проситься к нему в духовные чада, и батюшка после года испытаний взял меня в духовные чада. Это был восторг!

А Вы помните минуты славы, известности?

Да вообще-то особой известности, особой славы не было, слава Богу!

Я просто хотела Вас спросить, что значит быть известной и любимой, я хотела с Вами поговорить об искушении славой.

По-настоящему Бог миловал. Я как-то проскочила это искушение, мне было досадно, когда монах узнал меня, потому что я считала это неуместным в монастыре. Хотя он был замечательный; надеюсь, он жив.

Но как Вас было не узнать? Фильмы смотрела вся страна.

Можно быть невидимкой. Весь вопрос в том, как ты идешь по улице, как ты себя подаешь. Можно одеться и вести себя так, что тебя никто не узнает. Просто не нести в себе вот эту вот звездность: смотрите, я артистка. Ну и что, что ты артистка? А я кочегар.

Вы считаете, что у Вас искушения славой не было?

Нет, на самом деле оно было. Но оно имело достаточно тонкий, коварный, и, считаю, более опасный ход и влияние на мою душу. Потому что вольно или невольно, когда говорят: «Ой, какая ты артистка! Как ты хорошо сыграла здесь!», вкрадывается тщеславие. Оно вкрадывается, как тать, как разбойник, тихо, незаметно, упорно. И мне было тяжело, особенно первые годы в иночестве, некоторым образом избавиться от этого... Да до сих пор я себя ловлю на этой мысли. Иногда говорят: «Матушка, ты что-то хорошо сделала», а я думаю: «Не дай Господи, спаси и помилуй меня, Господи!». При чем здесь я? Если что-то хорошее делается, конечно, это Господь, Его милость, ну твоими руками в этот момент, – но это совершенно к тебе не имеет никакого отношения. Так же, как внешность: она же нам дана Господом, от родителей.

Как сказал Александр Сергеевич Пушкин, «хулу и клевету приемля равнодушно»...

Хулу, а особенно клевету, трудно переносить равнодушно. И когда меня оклеветали, это было очень больно.

Это было уже в иночестве?

В иноческой жизни. Я была совсем незрелая (да, может быть, и сейчас еще зрелости нет никакой, не могу сказать), я тогда переживала, страдала. У меня даже был период, когда слезы текли потоком чуть ли не месяц. Не то что я плакала, они просто текли потоком.

Может быть, и сейчас кого-нибудь раздражает – простите меня, ради Бога, если кого раздражает, что я была артистка. Я уже давно не артистка. Вы уж меня простите за мое прошлое. Я даже как бы со стороны смотрю и думаю: «Правильно, тебе надо было еще больше, надо было как следует вдарить, чтобы вся дурь вылетела!».

Святые отцы считают, что вся земная жизнь человека крутится вокруг славолюбия, вокруг сребролюбия, вокруг сластолюбия. (Продолжение следует)

Полную версию программы вы можете просмотреть или прослушать на сайте телеканала «Союз».

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475