«Я сделала главное дело в жизни — пришла к вере». Так утверждает бывший научный сотрудник Крымской астрофизической обсерватории

Так утверждает бывший научный сотрудник Крымской астрофизической обсерватории, а ныне просто раба Божия Людмила, жительница Екатеринбурга. Ей пятьдесят восемь лет, тридцать из них было отдано науке. Четыре года назад она крестилась, затем, спустя некоторое время, произошло её воцерковление.

— Людмила, долгие годы наука и вера шли разными путями. Что должно было произойти в вашей жизни, чтобы так резко изменился собственный путь?

— Первое моё обращение к Богу произошло после смерти родителей. Это был серьёзный удар, они ушли из жизни в один год… Стали появляться мысли о загробной жизни, часто думалось: а где они?… Изменилось всё состояние, не покидало ощущение, что они есть. Если вера не передаётся, как прежде, из поколения в поколение, то она зачастую приходит через беды.

— Ваши родители были неверующими?

— Мой отец закончил церковно-приходскую школу, не думаю, чтобы это могло пройти бесследно. Возможно, он был тайно верующим… Я родилась в Невьянске, это патриархальный городок, поведение людей и, в частности, отца, было благообразное. Эта благообразность идёт от Православия, ведь в нём большую роль играет запрет. Отец никогда не матерился, вокруг не было разнузданности, разврата, какой повсюду видишь сейчас. Но время было другое, и разговоров о вере тоже не было… Я даже не знаю, была ли крещена в детстве тайно.

— И потому решили креститься во взрослом возрасте, вполне осознанно?

— Опять же, после того, как умершие родители всё чаще стали являться мне. В сознании всё время не переставало стучать: “Надо креститься, надо, надо!” Но к этому серьёзному моменту ещё нужно было подготовиться. Ведь первые мои посещения церкви были с отчаяния. До этого, когда заходила в храмы, — во время экскурсий, в Ленинграде, — не понимала состояния верующих, выражения их лиц, точно во сне. Теперь же, когда впервые пришла к Богу с осознанной прось- бой, сама испытала такое состояние… С тех пор стала регулярно посещать церковь, и в жизни всё начало меняться: вокруг стали появляться верующие люди, нашла работу по душе в детдоме, отошло одиночество, решились материальные проблемы. Но крещение как будто что-то оттягивало, может, собственная инертность… И вот словно по заказу прямо возле работы выстроили церквушку. Как по пословице: “если Магомет не идёт к горе…” Сколько ни анализирую свою жизнь, вижу, что всё в ней не случайно. У священника, который крестил меня, за несколько дней до этого тоже умерла мать. Её звали моим именем – Людмила. Батюшка подарил мне книжечку своей покойной матери.

— Изменилось ли что-нибудь в мироощущении?

— Знаете, когда я шла домой, одна из работниц церкви спросила: “Вы что, крестились?” Я не поняла, как она могла проникнуть в это, но дома увидела в зеркале свои глаза… Сравнила со старыми фотографиями: изменились глаза! … Однако, когда нет нужных знаний, можно пойти по пути греха. Вскоре я встретила человека, который стал мне близким другом. Но наше счастье продолжалось недолго, он погиб в августе минувшего года. Это был следующий после смерти родителей удар. Гибель друга я восприняла как следствие греховного поведения. И вдруг отчётливо поняла: раз умер он – надо готовиться и мне. Раньше, когда не верила в загробную жизнь, порой даже радовалась, что со смертью меня уже нигде не будет, так порой уставала. Теперь, когда его душа, как и души родителей, стала посещать меня, сомнений не оставалось: к смерти надо готовиться. В этом состоянии уволилась с работы, и почти бегом – в церковь. Там было легче пережить смерть друга. Надо сказать, что вся моя история больше всего связана с Вознесенской церковью, не могу от неё отойти, она мне стала родная…

Сидела на скамейке, подошёл отец Александр, настоятель храма. И слёзы полились сами собой. Я была уверена, что мои грехи невозможно отпустить: жила неправедно, в церковь не ходила, не причащалась… Но грехи мне отпустили. И тогда я испытала такой взлёт, такую ни с чем не сравнимую радость покаяния… Потом в первый раз причастилась.

— Кроме личных бед что ещё подготавливало ваш путь к Церкви?

— Я тяжело пережила развал Союза. Когда земля начинает шататься под ногами, всё чувствуешь обострённо, вдвойне. В то время жила в Крыму, работала, как вы уже знаете, в науке. Тогда в нашей учёной среде мало кто понял угрозу, нависшую над нравственностью, над русской самобытностью. Что грядут не реформы, а уничтожение. А когда взгляды идут вразрез, становишься изгоем. Произошло и моё глубокое разочарование в некоторой части интеллигенции. Что такое интеллигенция? Это православное поведение. Помню ещё старичков-академиков, которые говорили всегда тихо, не раздражались, уважали мнение другого… Неповторимая речь, глубина души… Вот та Русь меня и тянула. Вопрос, уезжать ли за границу, для меня никогда не стоял. Во мне всегда жила подспудная антисимпатия к другой идеологии – американской. В сознание глубоко запало чьё-то изречение: для русского мужика Россия – это кожа, для дворянства – рубашка, которую можно снять. Мне ближе позиция мужика. Наша Россия – это слово, душа, идея, а не барыши. Зачем мне американский образ жизни? Зачем американский образ мысли? Мы – другие, у нас – духовность, у нас блистали и наука, и литература, мы были нравственным обществом…

— Как я поняла, у вас произошло расхождение во взглядах с научной средой. И тогда вы решили уехать на родину, на Урал?

— Именно так. В Крыму, кроме всего, скучала по снегу, по русской грязи, по нашим покосившимся заборам. Меня спрашивали: не пожалею ли, покидая такой рай… С экологией ведь на Урале неважно… Но ведь есть экология души, душа всегда связана с родиной. Там, в Крыму, я не понимала, как можно слушать религиозные передачи, — там другие флюиды. Православие – это русские равнины.

— Вы вернулись в родной Невьянск?

— Да, приехала в Невьянск, подошла к родному пруду, ноги сами подкосились, упала на колени: здравствуй, родная земля! Ощутила: я дома. Потом поехала работать в Свердловск.

— Людмила, вы были человеком науки, изучали физику небесных тел, планеты, галактики, метагалактики… Теперь стали церковным человеком. Как далеко это отстоит друг от друга?

— Как верующий учёный я не вижу противоречий. Господь задаёт законы, люди их исследуют. Бог попускает изучать вселенную, систематизировать, составлять представление о ней – насколько можно. Прежде у верующих учёных и успеха было больше. Выросшие в Православии, они, наверно, молились? Будучи воцерковлённым работать легче. Если бы я сейчас работала в науке, то молилась бы: Господь, дай мне понять это… И Бог бы помогал.

— Что вы обрели вместе с верой и что ещё трудно даётся?

— Православная вера хороша тем, что строга. Счастье – в ограничениях, жаль, что не все это понимают. Прежде я страдала чревоугодием – это был способ улучшить настроение. Когда же пришла настоящая вера – забота о питании отступила. Я стала спокойной, перестала бояться темноты. Совсем по-другому воспринимаю красоту людей. Вижу, что девчушки в платках гораздо красивее тех, кто приходит в храм с разрисованным лицом. Запомнилась одна женщина на службе – она вся сияла! А с чем можно сравнить ощущение благодати! Наука ещё близко не стоит к пониманию этого. Благодать – это отклик, ток в крови… Возникла потребность ходить в храм, открылся смысл Евангелия. Что касается трудностей – для меня сложнее всего вырабатывать кротость: кроткий человек – мой антипод. Изменилось всё и в личной жизни: я поняла, что счастье во грехе невозможно, оно всё равно разрушится. И потом, я совершила главное дело своей жизни – пришла к вере, а то как бы предстала перед Господом?

— И последний вопрос: спасёт ли Россию Православие?

— Для нас самое главное восстановить нравственные законы, а кроме Православия некому восстановить их.

Беседовала
Людмила Косовская

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475