«Изменилось многое, не просто многое, а почти все…». Интервью с митрофорным протоиереем Владимиром Зязевым

«Изменилось многое, не просто многое, а почти все…»

- У каждого человека свой путь к Богу. И священнослужителями становятся, как правило, люди уже в детстве и юности осознавшие свое высокое предназначение. Обычно они все воспитываются в глубоко верующих семьях. Вы, отец Владимир, родились именно в такой семье?

Как сказать, у нас была типичная советская семья тех времен — отец руководил цехом, выпускающим в годы войны головные части для знаменитых «Катюш», мама — педагог, преподаватель литературы по образованию, работала в разные времена председателем колхоза, секретарем партийной организации лесоучастка. Не сразу, но постепенно она пришла к Вере. Стала посещать церковь, читать духовную литературу. Надо сказать, что в те времена, в пятидесятые годы, это грозило не только неприятностями на службе, но и просто было не безопасно — тем более для коммуниста, да еще и партийного секретаря. И когда она, не делая из этого тайны, окрестила меня в церкви, ее вызвали «на ковер» в райком партии, где потребовали отречься от Веры. Мама отказалась, и выложила партбилет на стол. Естественно, после этого она не могла найти работу по специальности — педагогом и устроилась работать телятницей и через год мама была лучшей телятницей в колхозе. Но все равно власти не оставляли нашу семью без «внимания», поскольку мама открыто выступала в защиту Веры, писала письма в редакции газет. Как я узнал потом на встрече выпускников школы — даже за мной 12-летним школьником в то время пристально наблюдали, заставляли моих одноклассников следить за мной. В строительном училище, в котором я продолжил свое обучение, слежку за собой я уже чувствовал сам. Я никогда не скрывал, что я верующий. Тем не менее училище мне дали закончить и получить диплом техника-строителя. После окончания работал бригадиром, мастером на промышленных стройках. Всего у меня строительного стажа 14 лет.

- Отец Владимир, а когда Вы решили стать священником?

Нельзя сказать, что эта мысль возникла у меня сразу. В юности я и молитв почти не знал — пожалуй, единственной моей молитвой была «Господи, помилуй», но я чувствовал, что Господь меня поддерживает и помогает мне избежать пагубных путей. И когда 27 лет назад умерла от пневмонии моя шестимесячная дочь, я понял, что должен быть крепче в Вере, стал постоянно бывать на богослужениях в Иоанно-Предтеченской церкви. Потом и моя супруга тоже стала вместе со мной ездить. Дома — иконы. Я с семьей жил и работал тогда в Березовском бригадиром крупной строительной комплексной бригады. Как-то раз я прочитал в «Уральском рабочем» настоящий пасквиль про одного священника и написал письмо в редакцию, в котором выступил в защиту Православной Церкви. Письмо, конечно, не опубликовали, но по радио я услышал о себе как о мракобесе, который клевещет на наш строй и защищает темное суеверие. После этой радиопередачи меня и взяли, как говорится, в оборот — вызвали даже к начальнику Березовского ГУВД, якобы для проверки документов. На работе лишили премии без какой либо мотивации. Как мне потом рассказывали при обсуждении вопроса о премии за меня вступился главный бухгалтер, самое интересное, что отношения у меня с ним были напряженные. Он (есть же все-таки порядочные люди) заявил, что Зязев — единственный, кто не пьет и не прогуливает, а то что он верующий к премии никакого отношения не имеет.

Чтобы быть ближе к Церкви я переехал в село Кауровское, где был действующий храм. Когда я узнал, что церковь ограбили и никак не могут для нее найти сторожа, я предложил — берите меня и еще не думал о священстве тогда даже. Приняли меня на работу, и началось старосту регулярно то в Ново-Уткинск, то в Первоуральск к Уполномоченному вызывают и спрашивают, когда вы этого рыжего тунеядца уберете из церкви. А я на клиросе пою, всю хозяйственную работу веду. Ну а потом, я подумал и решил, что кому-то нужно и служить в церкви — пришел и предложил себя Владыке Клименту. Надо сказать, что Владыко меня знал. Он когда приезжал на приходы обязательно спрашивал у священников — где тут у вас хорошие люди? Раза три или четыре заходил и ко мне в дом. А у меня беднота страшная, трое детей уже тогда было, платят сторожу гроши. И вот он у меня посидит, детишек конфетами, яблоками, апельсинами угостит.

Когда Владыко Климент стал меня «пробивать», уполномоченным был тогда некто Козлов, бывший начальник штаба армии, внешне обоятельный, но люто ненавидевший Православную Церковь. Так он прямо говорил — лет может так через 25 мы его к священнослужению может быть и допустим. А мне уже священником быть очень хотелось. И ведь каждую ночь сторожу, а мне нужно учиться петь — и служба у нас была только один раз в неделю. Так я отсторожу ночью, в шесть часов выыхожу, четыре километра бегу на электричку, приезжаю в Ивановскую церковь, отпою там Литургию и еду обратно. Так прошло два года. Я уже начал смиряться — думать: и какая мне разница кем быть иереем или сторожем, главное быть Божьим чадом, главное, что я в церкви. Но произошел один случай. Из епархии убрали протоиерея отца Владимира Ведерникова, только за то, что он обвенчал одну пару накануне ЗАГСа. Прихожане организовали компанию в его защиту. И кому-то из них удалось передать письмо за рубеж, в котором говорилось, что в половине храмов Свердловской обласи нет священников, а власти на рукоположение новых разрешения не дают. Москва вынуждена была дать такое разрешение.

И вот на престольный праздник Святого Георгия Победоносца приезжает Владыка Климент и секретарь епархии протодиакон Анатолий Головин. Во время спевки отец Анатолий отозвал мня и сообщил, что Владыка приглашает на обед. Я поприсутствовал на обеде и собрался уходить, но Анатолий Головин опять меня остановил: «Владыка просил тебя подойти к нему.» Когда я подошел к Владыке, он спросил меня: «Володя, ты хочешь быть диаконом?» Я говорю: " Владыко, у меня все мечты только об этом!» " Сегодня, — говорит он, — мы тебя будем рукополагать в чтецы, а завтра в диаконы.» Тогда это было высшее счастье для меня, это была самая счастливая минута в моей жизни. Вот так я стал служить. И когда я сейчас смотрю на некоторых молодых священников, мне искренне хочется, чтобы они хоть немного пожили в те времена, чтобы они прошли через ту «терку», через которую прошли мы, старое священство.

- Отец Владимир, вот уже двадцать лет как Вы священник, что на Ваш взгляд изменилось в церковной жизни за последние годы в лучшую сторону, а что, возможно, в худшую?

Изменилось многое, не просто многое, а почти все. Особенно, если посмотреть на все не в отрезке сегодняшнего дня, а в отрезке последних лет. Мы видим, как епархия возросла. Свидетельством тому несколько цифр: было у нас в начале 1994 года 94 прихода, а теперь — 212, было 2 монастыря- стало 8, было 127 священников — стало 202.

А ведь это не просто цифры: ведь всякий приход — это сотни людей. А каждый священнослужитель — это не только паства, но и многие и многие люди, сегодня еще далекие от Церкви, но по каким-то причинам встречающие священника. И эта встреча может быть для них стать потом жизненно важной. А благотворительная деятельность приходов в больницах, домах ребенка, домах престарелых, в местах заключения? Развитие нашего социального служения прямо связано с ростом числа приходов и привлечением к этим спасительным трудам новых прихожан.

Задумайтесь: количество приходов возросло втрое, а храмы в праздники переполнены. Сколько народу стало приходить на исповедь, сколько каждое воскресение причащаются Святых Христовых Тайн! Значит эти люди серьезно трудятся над очищением души своей от зла и лжи, которых так много в нашем мире. И это может быть не менее важный вклад в создание атмосферы социальной стабильности в нашей области, чем усилия Правительства по налаживанию экономической ситуации.

Потому и замечать нас стали власти и общественные организации стали. И газета наша епархиальная стала читаемая. Я вчера был на благотворительном обеде репрессированных, так там разбирали эту газету, чтобы всем хватило.

Храмы строятся, монастыри поднимаются. Заметно прибавилось среди прихожан молодежи, хотя хотелось бы большего. Но несделанного еще больше! К примеру, в сотне из наших приходов нет воскресных приходских школ, а ведь дети наши — это будущее Церкви. Пятьдесят приходов не имеют постоянных священников. То есть, идем мы вперед с помощью Божией — это несомненно, но есть еще инерция «погодить» и «не торопиться».

Сейчас удивительное время мы переживаем. Я помню четыре года назад, еще при управлении епархией Владыкой Мелхиседеком и при первое время пребывания на кафедре Владыки Никона посетителей Епархиального Управления можно было даже разделить: 70% приходили с просьбой об открытии церкви, с просьбой дать батюшку на приход, с предложениями о помощи Церкви, это очень четко просматривалось. Сейчас с просьбой открыть церковь идут единицы, с просьбой дать батюшку — тоже очень немного. Почему? Во-первых, над открытием новых приходов Епархиальный Совет работает планомерно, требует от благочинных эту работу. С предложением помочь Церкви тоже меньше стало идти. Конечно, это можно объяснить, храмов стало больше и люди стали идти непосредственно туда. Но вот буквально вчерашний случай: пришел в храм, где я настоятелем, один крупный бизнесмен показывает «золотой билет» — я даже не знаю что это значит — и говорит, что он 50 тысяч долларов за него заплатил. А когда я ему сказал, вот Вы заплатили за это, что это Вам дает? Вы могли бы помочь нашему строящемуся храму? Хоть меньшей суммой… Мнется… И, наверняка, думает: «Кто может поручиться что уйдут эти деньги по назначению?» И внушить ему понятие о православной жертве очень трудно. Другой пример. Сегодня вот подходит ко мне человек, говорит: отец Владимир, я хотел бы пожертвовать вам 15 тысяч штук кирпича. Именно кирпича. Я договорился на заводе купить. Конечно мы обрадовались и поблагодарили. Но обратите внимание, почему кирпич, а не деньги? То есть это начинает проявляться, что священнику в какой-то степени перестали доверять. Вот об этом нам, священникам, надо крепко задуматься.

- Так кто же сейчас в основном приходит на прием в Епархию? Ведь каждый раз у Вас громадное количество людей?

Идут с просьбами об отпевании в каких-то сомнительных случаях, с другими просьбами. Идут за советом из приходов, как оформить регистрацию, как провести собрание, все что угодно. Пришел недавно человек, говорит что переработал все религии и создал свою… Другой принес сорок страниц стихов, в которых по его словам он выразил свою жизнь. Бывают люди с явными нарушениями психики. Ну и очень много идет с просьбой о материальной помощи. Очень много. И это факт очень интересный. Двадцати — тридцатилетний здоровый дядя, просит сто тысяч, и это практически каждый день, из двадцати три-пять человек таких есть. Кого-то направляешь в отдел милосердия, кого-то отправляешь обедать в трапезную, кто-то пишет прошение Владыке. Но только один из пятидесяти таких просителей говорит: дайте мне заработать себе на дорогу, а остальные просто — дайте.

Много приходится встречаться с представителями городских, районных властей, учреждений, предприятий, средств массовой информации. Это тоже очень много и часто. Сейчас вот мне звонили из Уральского народного хора, предлагали организовать духовный концерт…

- То есть можно сказать, что за период последних лет, которые светские люди называют «перестройкой», увеличился круг людей, которые обращаются в церковь не по приходским вопросам?

Да, Церковь в этом отношении выросла очень сильно. По приходским вопросам сейчас, пожалуй, больше всего бухгалтерия только работает. А Епархиальное Управление в целом безусловно больше даже не по церковным вопросам, внешним вопросам: культура, архитектура, политика, хотя Церковь и вне политики, но каждый политик хочет внимания Церкви. Промышленники, коммерсанты, все они у нас бывают. То есть Церковь вышла на большую мощную дорогу. Или взять межконфессиональные отношения, они тоже требуют много времени. У нас хорошие контакты с традиционными религиями, но приходится встречаться и с нетрадиционными.

- Но ведь мы не можем этого избежать?

А нам и ненужно этого избегать. А зачем этого избегать? Апостол Павел разве так учит? Он говорит, что с подзаконными он был как подзаконный, с иудеями как иудей, с язычниками как язычник, чтобы привести ко Христу и тех, и других и третьих. Я конечно на память привожу эти слова, но вот возьмите пример: человек попал в болото, он тонет, захлебывается, ему нужно оказать помощь. А как ты можешь оказать помощь? Ты должен наклониться к этому человеку и практически соприкоснуться с тем зловонием, в которое он попал. Только так ты можешь подать руку и вытащить его оттуда. И если ты желаешь, чтобы промышленник был с тобой, то ты дойди до него. Если ты желаешь, чтобы преступник встал на путь истины, то ты обратись и к нему. Не гордо снизойди. Он это сразу разберет. Ты низойди всей душой, ты сострадай ему. Если ты желаешь, чтобы человек искусства повернулся к Церкви — будь с ним. Вот так. А если мы сейчас отвернемся, закроемся от всех? Ну и что? Нельзя этого делать!

Вот взять Уралмаш. Четыре года назад рано было нашу церковь строить. Никогда бы мы ее так не вытянули, как сейчас, когда рабочие не получают зарплату, но с гордостью и со слезами на глазах передают кресты, которые они сделали безвозмездно. Когда мы вручаем благодарственные письма от прихода, вручаем начальнику цеха металлургического завода, директору — они берут и с детской радостью читают, с радостью берут и вывешивают у себя в кабинете. Когда мы зам. директора вручаем Архиерейскую грамоту, он говорит: слава Богу! Не о себе, говорит радуюсь, а о внуках, что они ее увидят. Чувствуется, что люди стали вместе с Церковью расти.

Но и священники должны помнить: не будут они расти вместе с народом — свергнет их народ. Ему будет неинтересно держать такого батюшку. «Если ваша праведность не превзойдет праведности книжников и фарисеев…» — помните? Я к нашему времени это так толкую: если праведность священника не превзойдет праведности его окружающего народа, то ему в Царствие Небесное не войти. И народ его отвергнет. Священник должен быть в чем-то выше, в чем-то чище, в чем-то лучше.

- А понимает ли это большинство священников?

Трудно сказать. Чтобы вести народ, пастырь должен быть хотя бы на самое малое выше самого высокого. Чтобы его видно было. Его же не видно будет, если он будет ниже, образно говоря. Так и здесь, должен быть — а вернее обязан быть! — священник духом выше. Вот это необходимо помнить нам, священству…

- Не отсюда ли идут все жалобы и недовольство мирян, с чем вынуждено разбираться Епархиальное Управление?

Конечно. Вот я с одним батюшкой разговариваю: он тем не доволен, другим недоволен. Мол, уйду в раскол, свою церковь открою… Хорошо, а ради чего ты этот раскол устроишь? Ради чего? Ради веры? А когда ты последнюю Литургию служил? Да вот наверное месяца три не служил… И после этого ты говоришь о вере? Тебе Литургия не нужна, тебе Причастие не нужно, тебе Церковь не нужна. Вернее нужна — как средство деньги добыть. О чем идет речь, дорогой батюшка? И после этого ты идешь в раскол? Ты так и скажи: мне здесь мало платят, я пойду туда где больше.

- Почему же мы попущением Божиим впали в такое состояние?

У нас не хватает кадров. Это наша первая и большая беда. Очень большая беда. Второе — искушение миром. Молодого человека рукоположили во священники. Он позавчера входил в какую-то молодежную компанию, группу, шпаной вчера был, коммерсантом, сегодня стал священником. Но ведь знакомства-то не ушли никуда: и те, и те, и те… Он также мечтает о «Мерседесе», многокомнатной квартире и миллионе долларов. Он стал священником снаружи. Но внутри-то не стал. Оттолкнуть его нельзя, учителя ему дать — нет таких… То есть это большая наша беда.

Потому приходится действовать епархиальной духовно-следственной комиссии. Потому за последние года были за проступки, порочащие священнический сан, вводящие в соблазн народ православный извергнуты из священнического сана восемь человек, достаточно многие были запрещены в священнослужении. Впрочем, постоянным читателям «Православной газеты» это хорошо известно: указы Святейшего Патриарха, определения Правящего Архиерея по этому неприятному поводу печатаются на страницах епархиальных изданий. А что делать? Надо, чтобы народ знал правду от нас раньше, чем услышит кривотолки из чужиъх уст, от корыстных и заинтересованных в церковном нестроении людей.

- Все это, наверное, не всем нравится?

Конечно не всем нравится. И я это твердо знаю. Мне вот иногда приходит мысль — мы говорим, допустим, нам нужно содержать учидище — нужны деньги, нам нужно строить храмы, издавать газету — нужны деньги и, конечно вынуждено Епархиальное Управление просить деньги у приходов на эти общеепархиальные нужды. Настоятели кто-то с желанием дает, кто-то только из послушания, а кто-то нет. Но мы забываем простое — всего лет десять-пятнадцать назад та же талицкая церковь имела дохода в обороте 55–56 тысяч в месяц. Из них ежемесячно 12 тысяч платила в Фонд Мира и попробуй не заплати. Там бы не с архиереем ты разговаривал, там бы ты регистрации лишился в ближайшие 2–3 дня. Налогов платили ну очень много, и тоже попробуй не заплати.

Сейчас мы платим и налогов, и отчислений на общеепархиальные нужды гораздо меньше в процентном отношении, чем мы платили тогда. Ведь настоятель нижнетагильского Казанского собора тогда говорил — на епархию мы даем 80 тысяч в год, а в Фонд Мира мы даем 200 тысяч в год. Ну дали еще кому-то грамоту Фонда Мира. Уполномченный говорил — 17 церквей епархии дали за год в Фонд Мира 999 тысяч 999 рублей и от себя он рубль добавил, чтобы ровно миллион был — представляете в те времена какие это были деньги. На сегодняшний день это 12–15 миллиардов!. А налогами сколько платили — у меня сейчас — вот такая пачка налоговых квитанций. И никто не возмущался.

Вот сейчас мы говорим, что греха таить — Владыка вмешивается в наши финансовые дела, вот священника перевел… Но стоит вспомнить, что однажды, совсем не в такое давнее время, батюшка в Нижнем Тагиле, не согласовав с уполномоченным, покрасил крышу у туалета- за это батюшка был переведен в другое место. Это фак. Бабушка «бежит» радостная — уполномоченный разрешил нам на заводе взять два ведра отработанного масла, чтобы лампады жечь, хотя для них нужно растительное масло. Надо же какой он добрый! Уполномоченный вызывал — ты, почему такой-сякой в проповеди вот это сказал?

Когда-то я однажды подошел к кассе и спросил, почему вы певчим деньги не выдали, по графику пора выдавать, так меня вызвали к уполномоченному и спросили: почему я вмешиваюсь в хозяйственные дела? Священник в них вообще не имел право вмешиваться. Батюшка один подошел к старосте и сказал у меня риза грязная — нужно постирать ризу, за это батюшку перевели на другой приход, чуть не отобрали регистрацию. Сейчас говорят, что архиерей вмешивается в наши дела, и мы этому возмущаемся. А я уверен, что если сейчас, не приведи Господи, приди эта власть, мы снова и снова на цыпочках будем перед ней стоять и снова будем делать то, что прикажут, а вот архиерея — свою законную, повторяю законную, Богом данную, власть мы не особенно слушаем.

- В прошлом году состоялся экзамен для духовенства епархии, и среди тех, кто этот экзамен не сдал, болшинство оказалось в священническом сане 3–5 лет. Вот на ваш взгляд почему это произошло?

Это происходит из-за того, что некоторые священники считают, что если их рукоположили, то они уже всего достигли. И больше им уже ничего не надо. Я не говорю, что все, есть такие. Если водитель не будет совершенствовать свое мастерство, то это для него может закончиться плачевно. Также и летчик, также и журналист. А вот иной священник почему-то решил раз его рукоположили — то он всего достиг и больше ему ничего не нужно.

- Может быть тогда не надо представлять к рукоположению таких людей?

Я понимаю, что рукополагать надо, наверно, все-таки, пока мы будет выращивать совсем безгрешных, наши братья и сестры будут умирать без исповеди, без причащения Святых Христовых Тайн, браки не будут освящены Церковью, младенцы не крещенны… И это в сегодняшнее тяжкое время великих нравственных искушений! Так что рукопологать достойных, хотяя и не совсем подготовленных мирян надо. Но и учиться нам надо! И тут возникает проблема. Не сдал он экзамен — снова придет, не сдал еще раз — его и переводят когда-нибудь подальше на приход, но мне кажется, что здесь надо не подальше приход, а наоборот поближе приход. Ну отправили мы его в «дальние Мымры», как говорится, до Бога высоко, до архиерея далеко — он там и городит, что хочет, а его отправить на ближний приход — сюда куда-нибудь, в собор, а в соборе он вынужден читать, готовиться к проповеди и если будет плохо проповедывать, то и народ к нему соответственно относится будет. Недавно я узнал, что одного батюшку оставили в духовном училище на второй год, значит будет кормить его второй год на очном отделении! Он у меня на приходе в субботу и воскресение, так он ни одного поручения, которое я ему давал во исполнение благословений Владыки не исполнил, а учиться тоже не хочет. А в храме ему сделали комнату, чтобы людей крестить в тепле, так он там себе стол поставил и диван для отдыха, а крестит в холодном храме. Нельзя таких держать! Пятилетнее образование хорошо и необходимо, но ведь аспирантура не всегда и не всем была показана. И надо иметь и пятилетнее училище, и однолетнее, а то и полугодовалое, чтобы он знал азы, научился читать, шел служить, а потом дальше учился уже на заочном.

- Но ведь Бог все же не оставляет Церковь и нашу епархию. Открываются новые приходы, новые монастыри…

Новые монастыри, новые приходы… Все не так просто. Иной монастырь не занимается никакой деятельностью, практически выпрашивают у всех деньги, вплоть до Епархии. Вы можете представить себе картину, чтобы в прежние века те монахи закупали себе картошку у населения? Нет? И я нет. А мне вот один нынешний настоятель, говорит: мы только на закупку картофеля тратим пять миллионов… Ну и как? Вы можете такое представить? Или что паломник приехал в монастырь, а его оттуда практически выперли? Тоже нет. А сейчас такое случается.

Монастырям сейчас еще надо расти и расти. Или вот сейчас здесь у нас монастырь, будем говорить прямо, как есть, где охрана ходит с рациями, с радиотелефонами? Это было на Елизавете. Можете представить, чтобы раньше у монастыря была охрана вооруженная, с радиотелефонами, с железными заборами и если кто пришел — его оттуда выбросили? Нет? А можете представить, что там, где скит монастыря, для удобства своего все деревья вырубили? Не насадили, а вырубили?

Монастырь во все века был просветителем и окормителем общества, а у нас сейчас часто бывает, что это трутень общества. Был я в одном монастыре, обратился: " Матушка, а что же вы ничем не занимаетесь? Вы же должны как-то себе на хлеб зарабатывать?» «Нет, батюшка, мы заботимся о своей душе.» Я говорю: «А почему, матушка, вы должны за мой счет о своей душе заботится?»

Монастыри должны еще очень возрастать. Очень и очень. И владыкам, и нашему, и будущим, и Патриарху еще ох как надо будет поработать, чтобы монастыри возросли и стали действительно монастырями. А то приезжает ко мне директор Уралмаша, приехала к ним важная делегация, им хочется делегации хоть показать что-то. Написал записочку отцу настоятелю, ради Бога, встретьте, дайте монаха, покажите все. Я не просил, чтобы их кормили, как положено бы. Я не просил, чтобы перед ними там что-то… Но мне ведь пришлось краснеть, когда с ними там никто разговаривать не стал, только что не выгнали. Или приходим в один трест просить денег на стройку, так нас там практически «куда подальше» послали. «Приезжали тут к нам монахи. Выделили мы им два вагона кирпича, так ни то чтоб благодарное слово сказать или еще что, а даже не сообщить получили или нет, хоть на розыски посылай. Хотя стороной знаем, что получили…»

Тут получилось, что я пессимистически говорил о монастырях, но ведь они и раньше не сразу строились. Нас тут и экономическая ситуация подвигнет, так монастырей становится больше, не могут они жить только на пожертвования, придется им и сами зарабатывать.

Однако уже сегодня монастыри вносят в жизнь нашей епархии свою главную лепту: они становятся местом сосредоточения святынь, на поклонение к которым идет народ православный. И все, что я сказал только что, продиктовано беспокойством об этих паломниках. На разрушить благоговение к святыни, на разрушить молитвенное настроение — вот что необходимо! Прости нас, Господи, грешных и нерадивых, когда мы становимся причиной искушения братьев и сестер наших!

- Все это как-то печально очень звучит…

Вы меня спрашиваете, я объясняю. И если не вмешается Бог — плохо будет Церкви. Бог не поможет — никто не спасет. Мы вот все помним слова Горбачева о «кредите доверия», так вот тогда Горбачеву и коммунистам никто не давал кредит доверия, а нам сейчас дан именно кредит, нам народ поверил. Когда протоиерей сидит дома мемуары пишет, забыв о храме, то что у кого-то будет уважительное отношение?

- Получается, что все плохо?

Нет, я так не сказал. Но разве что-то из этого вы можете опровергнуть?

- В том то и дело, что нет. Это все имеет место. На этом фоне паразитируют все средства массовой информации, которые стараются не допустить на страницы ничего хорошего, что есть. Если мы сейчас «пройдемся» по отделам Епархии, то тоже найдем какие-то накладки…

Я не скажу, то в нашей Епархии ничего не сделано. Например, у нас есть газета, и серьезная газета. У нас есть телевидение, и серьезное телевидение. Но нам надо не гладить себя по головке, а размышлять над происходящим. Вот у меня сейчас в столе письмо лежит: батюшка ездит на иномарке, строит себе дом и прочее, прочее. Ну и что, что тебе на «Москвиче» или «Жигуленке» не ездится? Пусть она и дешевле, но ведь все видят: иномарка, а ты на ней не напишешь для всех, что купил по цене «Запорожца». И сзади и спереди, могу доказать, чтоб все знали. Когда ты едешь на «Мерседесе», то видят «Мерседес», а не цену за которую ты его купил, правильно? И если правительство бьет тревогу, что все чиновники пересели на иномарки, и заставляет пересаживаться на «Волги», то хоть это и смешно, то нам-то, попам, иномарка вообще противопоказана. Или, как вам нравится, иду по городу: батюшка гуляет в шортах и с папиросой во рту. Так сбрей бороду, подстригись и сними крест! Должна быть культура поведения. Есть проповедь словами, есть проповедь делами. Если я буду говорить о вреде пьянства и курения, попивая коньячек и затягиваясь сигаретой, то не думаю, что такая проповедь много пользы принесет.

А вообще, зная как было в Епархии раньше и как сейчас, могу сказать, конечно стало несомненно лучше, несомненно. Восемнадцать церквей в области было, из них восемь или девять со священниками. Сейчас Церковь встает, встает мощно, встает как великан, почти двести приходов стало, создаются монастыри. Все трудно, но все-таки это идет и идет мощно и серьезно. Было бы сейчас семнадцать церквей, нас бы не били, нам бы наоборот помогали: дайте ему там, пусть себе купола золотит в своей Талице, а больше рядом нигде не дадим. Сейчас нас потому боятся, потому идет даже прямая клевета, что мы встаем и, вставая, становимся серьезной силой. Более того скажу: если мы будет вести себя достойно, злоба и клевета против Церкви, против архиерея, против священнослужителей и активных прихожан могут принять такие формы, какие нам ныне представляются невозможными. Но народ православный не обманешь, он все поймет правильно и, как было, не раз поддержит Церковь. А вот если мы дискредитируем сами себя, то от нас народ отвратится.

Тут надо еще видеть один трагический и оптимистический момент одновременно. Вот раньше родился в селе ребенок, ходит по селу и с малых лет видит, что дом батюшки красивый, удобный. Он с этим вырастал и ему это глаза не кололо. Его деды так видели. Или там покои архиерейские в городе, они век стояли, что-то улучшали, достраивали, но это было на общем фоне.

У нас же сегодня такие перемены идут слишком быстро. Кто-то помнит, как епархиальное управление всего десять лет назад со всеми складами было в одном доме не окраине, а архиерей жил в другом деревянном домике на другой окраине. А потом появилось это здание — три этажа, а потом другие пристрои, и это еще не все. И говорят — надо же как они расстроились за десять лет! А Владыка Климент в каком домике жил? С умилением вспоминают: раньше приедешь в Епархию, так там чаем напоят, поговорят обо всем, а теперь не знаешь, к кому и идти… А народу-то в епархиальном управлении было всего три человека — бухгалтер, да кассир, да секретарь и ничего… Вот как говорят, но никто почему-то не вспоминает, что при Владыке Клименте было 17 приходов, и священников не больше двадцати, получалось, что в Епархию священник-то не всякий день заглядывал, ему рады были как красному солнышку. Но это на глазах человека, который видит перемены, но сути и причин их не понимает. А ведь он своими впечатлениями делится и с близкими, и с просто знакомыми, и его слушают.

В этом наша трагедия… Пройдет еще десять лет и- если Бог даст!- с таким же умилением будут вспоминать: ведь было же время — в Епархиальном Управлении было-то всего пять отделов, приедешь в Епархию, всех за день обойдешь, со всем поговоришь, повезет и с Архиереем встретишься…

И к этому архиерейскому дому привыкнут, и к новому дому батюшки, а пока сравнивают с тем, что всего несколько лет назад было, а правду говоря, не было ничего! Мы не можем не строиться, не расширяться, но от всякого из нас, от всякого священника требуется мудрость, чтобы не давать народу на язык повода для пересудов. А то, что мы делаем, надо не уставать объяснять. И еще откровенно между собой обсуждать то, о чем мы думаем.

- То есть существует соблазн внешнего роста, упроченья внешнего, за которым мы можем не разглядеть наше несоответствие этому росту. Как подросток, который вырос физически и думает, что он дядя, а на самом деле только подросток, и на этом может сломаться?

Да. Нам очень серьезно нужно обращать внимание на образование. Очень серьезно. Владыка очень правильно много сил тратит на средства массовой информации, чтобы газета была, телевидение было, православные листки, проповеди, службы и так далее. Но нам нужно обращать внимание и на другое.

Американцы в шутку говорят, что всякий человек достигает «уровня некомпетентности». То есть видят, что человек хороший и выдвигают его на более ответственную работу. Потом — дальше. И так до того момент, когда его назначают так высоко, что он уже не справляется, становится из компетентного некомпетентным. Но снимать вроде не за что, он не виноват. Так и сидит на «уровне своей некомпетентности».

Я думаю, что на эту проблему надо смотреть более в духовном плане. Нам известно, что человек закаляется, возрастает в испытаниях. На известном этапе жизни, он сам этих испытаний ищет, чтобы проверить себя. А потом начинает успокаиваться. Тогда и новое назначение воспринимается им как нечто должное, как только оценка его достоинств. А новая работа требует усилий, требует роста, часто через лишения, через ограничения, через тяготы! А нам этого не хочется. Вот мы и делаем только то, что любим, к чему привыкли, а от нас требуется сегодня намного больше. Вот еще приведу пример. Вот один батюшка строит храм, все у него везде нормально, но при этом в обществе везде ведет себя хамски, при этом в обществе забывает, что он священник, то я скажу, что такой священник даже строя материальный храм, разрушает храм духовный. И поэтому я скажу, его заслуга очень небольшая. Священник — везде священник. В купе поезда, в столовой, в трамвае — везде. Нет момента чтоб он не был священником. А мы это забываем.

- Но как быть в этом случае?

Нужно, чтобы священник дорожил своим звание пастыря — не боялся, что его Владыка завтра выгонит в дальние мымры, а дорожил! Ведь даже благочинный боится от чего-то отказаться, так как боится перевода с прихода. Но испокон века велось и до нас — сначала приятную весть, а потом плохую, сначала пряник, а потом кнут. А почему на Епархиальном Совете не сказать — этот настоятель работает хорошо, надо его поощрить. Было, конечно, но все-таки мало. И потом как говорят? «Если провинился, то вся епархия знает, а сделал что-то достойное — никто.» Почему в газете не напечатать, почему не объявить благодарность от всего Епархиального Совета, если на приходе дела идут, если комиссия нашла, что все в норме? Я думаю, что в этом отношении Епархиальный Совет, Совет благочинных нашей епархии должны проявлять больше активности. Хорошо, что мы собираемся практически каждый месяц члены Совета и все благочинные, мы общаемся с Владыкой, общаемся друг с другом — это нормальная сторона. Но в исполнении собственных решений, во внесении своих предложений мы еще не активны.

- Мы как-то зациклились на священниках. Но ведь Церковь это не только священнослужители. Есть и миряне. Здесь что-то меняется? Есть какие-то проблемы?

Здесь тоже есть большая опасность. Раньше Церковь посещали в основном люди простые. А значит читавшие мало духовных книг, да их и не было. Сейчас люди пошли образованные, книги доступны всем, и появляется страшная, тяжелая опасность. Пришел врач, инженер, учитель, он смотрит сначала на батюшку с благоговением, почтением. Потом прочитал одну книгу, вторую, третью. Сравнил: как должно быть и как есть. Бабушка ничего не сравнивала, она смотрела на батюшку так, что отберут этого вообще никакого не будет. А сейчас прихожане стали образованней. Средний уровень образования прихожан поднялся резко. Профессора в церковь ходят, генералы в церковь ходят. И человек такой читает, он привык думать, анализировать, смотрит на батюшку, смотрит, что прочитал, где путешествовал. И это вторая опасность. Могут от нас, не дай Бог, но могут от нас отвернуться люди, могут. И сейчас нас еще защищает какой-то ореол этого кредита доверия народного, Господь его нам дал, но не дай Бог это прорвется, такая масса кинется статей в газеты, в журналы, и такой нас грязью обольют, что будет не устоять.

- Существовала великая Карфагенская Церковь, решениями соборов которой мы пользуемся по сей день, на них опираемся, но где сия Карфагенская Церковь великая, об этом ничего не известно ныне, Церкви как таковой нет…

Но если мы до сих пор опираемся на ее уставы, на ее устои, на ее законы, значит она была действительно великой. Значит она была богоугодная, но пришло время, когда это богоугодная Церковь и люди мудрые, богодухновенные, которые создали то, что нам еще сейчас пользу приносит, оказалась отвергнута Богом.

- А вот эта обеспокоенность положением дел, она звучит на Епархиальных Советах, обще-епархиальных собраниях или это только кулуарные разговоры?

Она звучит только в устах епископа. Когда я только начинал здесь трудиться, со мной вступали в споры. Сейчас идешь, стоят беседуют два-три священника, заметили тебя — замолчали. Это моя трагедия. То что от того круга я отброшен. Отсюда мое желание уехать в деревню, и я уеду в деревню, я не останусь здесь. Волю Божию я конечно не нарушу, когда было слово епископа мне сюда переехать, я переехал, но вообще мечтаю о деревне.

- Такое впечатление, что наша местная Церковь сейчас пребывает в таком положении, в каком пребывала перед революцией, гражданской войной, когда у людей были свои мнения, что-то еще, но не было единства, понимания того, что надвигается на нас.

- Думаю, что сейчас по другому. Сейчас мы в более выгодном положении. Когда меня спрашивают: почему так медленно строится церковь, я говорю, позвольте, а что у нас в государстве сейчас быстрее строится? Тогда государственная машина работала лучше, тогда можно было посмотреть: у купца процветает, в государстве процветает, наука, культура двигается, а Церковь впала в застой…

Нас еще что спасает? Как бы у нас тяжело не было — во всех отношениях тяжело! — но в государстве еще хуже. Какой бы у нас не был священник плохой, даже подлый, но коммерсант еще подлее. Каков бы не был наш староста тупой в хозяйственной области, а директор завода еще тупее. У человека, который ворочает миллиардами долларов всего-то образования — пять-шесть сроков.

У нас повышаются аппетиты и мы уже дерзаем и епископов и Святейшего Патриарха судить, но — как бы то ни было — даже неверующие понимают, что Святейший Патриарха на голову выше Президента. И наш Владыка, и другой — все-таки лучше смотрится областных правителей. Вот это нас еще что спасает… Но когда этот губернатор, этот коммерсант даст своему сыну образование за границей, а это недолго осталось, они уже там учатся, когда они будут смотреться во многих отношениях выше, вот тогда будет опасность!

- Кроме того эти дети усвоят западное отношение к Церкви, если на станут там сторонниками каких-либо сект… Но если все так сложно, так опасно, то почему не идет разговор об этом на общеепархиальных собраниях, в священнической среде? Почему нет атмосферы общей озабоченности?

Я говорю это часто. Но во-первых, я, секретарь епархиального управления, пробыл на этом посту последние четыре года, а это многого стоило. Я опытный священник. Я прошел и лапы КГБ и ничем себя там не замарал. И наконец, характер такой — пусть мне будет плохо, но делу, Церкви хорошо. Однако все ли такие? Вот недавно столкнулся, что один священник мне прямо врал и о киосках своих, и о других делах.

Молодые батюшки просто язык прикусили. Кто посерьезней, кто пообразованней — я от них такого не слышал. Другой маститый протоиерей боится открытия второго прихода: я тут жизнь положил, чтобы все у меня было, а ты мне разрушаешь!?

И третье — многие не поняли характера нашего Владыки. Ведь если ему говорить горькую, но правду, — да вначале он будет разгневан, но потом он долго и много будет думать, как поступить, и никогда на этого попа зла держать не будет. Разве протоиерей Иоанн Агафонов не говорит ему правду? Говорит! другой ластит, а Агафонов — говорит. И протоиерей Геннадий Ведерников, и я… А этого боятся многие. Почему? Потому что не знают характера Владыки. А почему не знают? Потому, что не хотят может быть знать, каждый закрылся у себя вот и все. Кто-то боится, кто-то по глупости, кто-то по принципу «кого угодно, только не меня»

Думаю, что не только я, но и Владыка Никон, и члены Епархиального Совета будем рады если этот сегодняшний разговор получит продолжение на страницах «Православной газеты».

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475