Священник Константин Корепанов: Осознанная молитва

Продолжение. Начало в №№31, 34 (2020 г.) – 23, 25–29, 31–36, 38–39, 41–48 (2021 г.) – 1–3, 33–39, 41–43, 45–48 (2022 г.) – 1, 3–11, 13–21, 23–26, 29–48 (2023 г.), 1–2, 4–9 (2024 г.)

Продолжаем читать наставления преподобного Ефрема Сирина из второго тома «Добротолюбия». Мы остановились на 165-м абзаце. Этот абзац говорит о молитве с ведением, со смыслом, как бы мы сейчас сказали, с разумением. Краеугольные камни молитвенной деятельности, как мы говорили в прошлый раз, – это сознание того, Кому ты молишься, и сознание того, о чем молишься. Когда есть эти два четких представления в сознании, тогда третий важный элемент – это удержать свою душу, свое сердце, чтобы не забывать, Кому ты молишься и о чем молишься.

Когда мы держим молитвослов, мы видим текст. Когда мы отводим глаза от текста, мы видим икону. И вот так, переводя глаза с иконы на текст, мы читаем где-то по памяти, где-то еще не по памяти слова молитвы. Причем ум в это время может быть где угодно.

Бывает, что не только ум, но и глаза могут быть где угодно. Особенно это бывает, когда знаем молитву наизусть. Мы не только не можем остановить глаза на иконе, не только не можем остановить глаза на тексте, но постоянно блуждаем глазами: смотрим за окно, видим, что пыль на полке лежит («надо будет вытереть после молитвы»). Причем мы думаем об этом уже последние десять лет, но после молитвы об этом забываем. Но всякий раз, когда начинается молитва, взгляд падает на полку, покрытую пылью, и мы размышляем о том, почему же так долго ее не вытираем. Или читаем корешки книг и думаем о том, что их надо прочитать, а мы все не читаем. Мало ли что… Важно подчеркнуть в данном случае, что не только мысль, но и глаза у нас блуждают.

А где же, собственно, молитва, которая есть, как мы читаем в умных книгах, возношение ума и сердца к Богу? Что и куда возносится в этом нашем стоянии с книгой, с глазами, устремленными в текст и иногда поднимаемыми на икону? Где здесь, собственно, возношение ума и сердца? Читают уста, произносит язык, глаза прикованы к тексту или к иконе. А что происходит с нашим умом и что происходит с нашим сердцем?

Вот мы знаем: наш ум рассеивается, наше сердце ничего не чувствует, мы просто читаем текст. Но, собственно, в прошлый раз мы описывали картинку, когда мы слушаем неинтересного человека, говорящего о неинтересных для нас вещах. Мы смотрим на него и из вежливости делаем вид, что внимательно его слушаем. На самом деле потом не можем вспомнить ни его имени, ни того, о чем он говорил. Мы его не слушали, думали о своем, о чем-то мечтали, что-то планировали, что-то вспоминали, но вежливо улыбались ему в лицо. Потому что мы делали это из вежливости.

А почему мы встаем перед иконами с молитвословом? Из вежливости. Может, это не так называется, но душевная интенция именно та: потому что так надо. Я не могу выйти из купе, если мне неприятен сидящий там человек, если совершенно не хочется его слушать, тем более о том, о чем он сейчас рассказывает. У меня совсем другие интересы и совсем другим заполнена моя душа. Но куда я денусь? Приходится слушать. И я его слушаю из вежливости.

Я встаю на молитву с молитвословом в руках. Потому что надо отметиться: «Господи, я про Тебя помню! Я прочитал вечерние молитвы, я пошел спать! Если не прочитаю, меня будет мучать совесть. Если не почитаю, Ты можешь обидеться, и какие-то скорби на меня снова обрушатся. Поэтому я буду принуждать себя к тому, чтобы и утром, и вечером вставать с молитвословом перед Тобой в надежде, что Ты, видя такое мое усердие, на меня не обидишься – и все в моей жизни будет хорошо».

Интенция та же самая: я беру молитвослов, читаю молитвы, потому что так надо. Мне сказали об этом по телевизору, все батюшки так говорят, мой батюшка об этом говорит. На святом месте тоже была, батюшка там говорит: «А ты молитвы читала? Ты вечерние и утренние молитвы читаешь? Видишь, у тебя проблемы? А ты акафист Пресвятой Богородице почитай! А ты Псалтирь-то почитала? Нет? Читай Псалтирь, и все у тебя будет хорошо. Ну, если не можешь читать Псалтирь, тогда хоть какие-нибудь молитвы читай, и будет тебе хорошо».

Это общий фон, в котором живет человек, он, естественно, не читал «Добротолюбие» и совершенно не понимает того, о чем двухтысячелетняя традиция Церкви рассказывает, когда речь идет о молитве. Человек не очень любит читать такие книги, они не касаются его обычных, мирских вещей. «Молитва – это что-то не для меня».

Недавно духовник Орского Иверского женского монастыря выпустил маленькую книжку о молитве. Но она же никому не нужна, ее никто не читает, это же для монахов, это они там молятся, мне все это не нужно. Мне другие проблемы важны. И я понимаю по-простому, что молитва – это чтение какого-то текста. Так все говорят. Куда б мы ни поехали, мне говорят все, что надо почитать молитвы. Поэтому я беру и читаю. Потому что так надо! Все говорят: иди и читай молитвы. Я беру и читаю. Что вы пристали ко мне? Что я не так делаю? Хоть кто-нибудь мне сказал, что такое молитва?

И каждый, кто недавно в Церкви или давно в Церкви, знает, что молитва – это почитать ее в молитвослове, акафистнике, Псалтири, каноннике. Берешь и читаешь. И это и есть молитва. И когда кто-нибудь пишет о молитве, будь то святитель Феофан Затворник или святитель Игнатий (Брянчанинов), авторы, чьи книги мы хоть как-то размещаем на своих полках и даже иногда почитываем, мы не понимаем, что они пишут.

Мне с первых шагов в Церкви вдолбили: «Иди и почитай молитвы! Иди и читай молитвы! Ты читал молитвы? Ну иди тогда и почитай. Что ж ты не читаешь молитвы? Надо читать молитвы». Кто-нибудь где-нибудь сказал человеку: «Ты молился сегодня?» – «Я читал молитвослов». – «Нет, я спрашиваю, ты сегодня молился?» – «Ну, я же читал молитвы!» – «Это другое. Ты молился?» – «А что такое молитва?» – «Так давай поговорим, что такое молитва». Где-нибудь когда-нибудь с кем-нибудь это было? Нет.

Одним из потрясений моей собственной духовной биографии был факт, когда я достаточно давно столкнулся с простой практической проблемой: будучи в Греции, захотел купить молитвослов на греческом языке. Не потому, что я хотел изучить греческий язык, а потому что хотел разобраться в некоторых наших непонятных словах. Они же все из греческого языка взяты. Написано же: Василий Великий, Иоанн Златоуст, Макарий Великий. Захотелось посмотреть, как это по-гречески, может, какие-то смыслы откроются. Скажем, чем отличаются грехи от прегрешений, как в молитве мы говорим?

Как нормальный и образованный христианин я захожу в церковь и говорю: «Дайте мне молитвослов, я куплю его у вас». Мне говорят: «Нет у нас». Я захожу в другую церковь, говорю: «Можно купить у вас молитвослов?» – «У нас нет». Я захожу в третью, четвертую, пятую. Обошел все храмы Салоников, говорю: «Дайте мне молитвослов по-гречески». Мне говорят: «Нет у нас молитвословов!» – «Как нет молитвословов? Как же вы живете без молитвы?»

Это породило и мысль, и жизнь в другом направлении. Как это, действительно, без молитвы? «А для молитвы разве молитвослов нужен? – говорят мне. – Молитва же необязательно по молитвослову!» Но нас так научили. Так же, как вас учат, так же и меня научили, когда я впервые пришел в церковь: «Иди и почитай».

«Батюшка, я хочу помолиться». – «Так какие проблемы? Вон молитвослов, иди и читай». У нас это на уровне почти лексическом. Никто не скажет: «Иди и помолись!» Нам говорят: «Иди и почитай молитвы». Это настолько неправильно, настолько затемняет наши мысли, что даже трудно об этом говорить.

Но мы ведь действительно читаем все наши молитвы, даже нельзя сказать, что из вежливости (хотя что плохого в вежливости даже по отношению к Богу?), но мы читаем, потому что так надо. Мы читаем, потому что велено читать утром и вечером, потому что велено готовиться к Причащению, читать вот эти каноны и вот эти молитвы ко Святому Причащению. Мы готовимся, читаем. Все делаем как надо.

Вот приходим в нашу келию, берем молитвослов, смотрим на иконы, зажигаем лампадки и молимся. Потому что так надо. Нам велели сделать определенный набор действий – мы и делаем. Нам говорят: иди почитай книгу – мы зажигаем лампадку, берем и читаем перед иконой молитвы. А что еще?

Важна причина: я пришел помолиться, потому что так надо. Когда я делаю действие потому, что так надо, я исполняю определенный алгоритм, делаю определенные действия, которые прописаны. Естественно, с чего ради ждать от этого каких-то глубинных изменений или хотя бы переживаний?

Если мы берем заготовку, вставляем ее в токарный станок и начинаем ее в соответствии с чертежом обрабатывать, то не ожидаем никаких переживаний или изменений. Другое дело, когда, например, столяр хочет сделать что-то не по чертежу, а сам хочет изобрести, тогда он вкладывает душу в это дело. Но тогда он делает не как надо, а так, как хочет. Он хочет сделать нечто необыкновенное, или полезное, или нужное, или красивое и вкладывает в это сердце, потому что он хочет, а не потому, что так надо. Вот и вся разница.

Вот простой ответ на вопрос, почему нам так плохо. Потому что молитва для нас – это «как надо», а не «как хочу». Я молюсь потому, что надо, а не потому, что я хочу.

Человек приходит к жене, ему надо с ней помириться. Он прочитал умную книжку о том, как надо помириться с женой, и делает все, как в этой книжке написано. Выполняет буквально все как положено. А жена не мирится, она сидит и плачет. «Слушай, перестань уже изображать из себя что-то!» – «Ну как? Мне же сказали, что так это работает». – «Так ты ж меня не любишь». – «Ну почему не люблю? Я же тебе говорю, что люблю». – «Нет, если бы ты меня любил, ты бы не читал книжки, ты бы что-нибудь сделал потому, что тебе это надо, потому, что ты любой ценой хочешь меня удержать. Если ты действительно любишь, то любовь придумывает способы общения, а ты делаешь только то, что прописано».

Вот так и мы с молитвой. Конечно, к счастью для нас, не только этим исчерпывается наша жизнь. И мы очень часто, гораздо чаще, чем мы об этом помним, чем нам кажется, нет-нет да и обращаемся к Богу с молитвой.

Скажем, когда сидим в очереди в больнице, или когда какая-то сложная ситуация на дороге, а мы за рулем по уши в снегу, или когда не знаем, что с любимым ребенком происходит, мы молимся: «Господи, помоги! Господи, защити! Господи, только бы с ним ничего не случилось! Господи, Господи, помоги!» Мы делаем это, и Бог не только слышит, но и исполняет наши просьбы. Он бы защитил нашего ребенка, если бы мы и не просили. Но в этот момент, когда наше сердце раскрыто перед Ним, Он может в него войти и хоть за эти пять минут навести в нем хоть какой-нибудь порядок, что успеет. Вот что важно!

Из этих наших маленьких криков о помощи Богу, собственно, в реальном нашем состоянии и соткана духовная жизнь. Если бы этих порывов не было, мы бы давно превратились в нечто мертвое, страшное, ужасное и безобразное. Но они есть. Мы же все-таки верующие, мы верим, что Бог любит нас и что Он может нам помочь, и взываем к Нему о помощи, и Он помогает. Но гораздо важнее, что Он спускается в наше сердце. Такие порывы есть, но мы сами никогда не называем это молитвой.

Мы никогда не скажем: «Я помолился, и, слава Богу, с ребенком ничего не произошло», – потому что этот наш вопль о спасении ребенка на протяжении десяти минут, пока мы шли до школы или до квартиры, мы не воспринимали молитвой. Для нас молитва – это «пойди и почитай». Вот это молитва. Главное, чтобы был молитвенный текст. А когда сердце кричит к Богу о помощи, об исцелении, какая же это молитва? Это я просто звал Бога.

Вот так искажено наше внутреннее сознание, восприятие себя в Церкви, восприятие молитвы, как она есть. Когда у нас боль, когда у нас горе, мы не думаем о том, где взять молитвослов, мы не думаем, есть рядом храм или икона. Мы просто начинаем кричать всем сердцем, даже в очереди, в автобусе, в метро, задавленные народом.

Пришло сообщение: «Мне плохо, мама!» И начинаем кричать Богу: «Господи, помоги! Ну сделай хоть что-нибудь! Господи! Господи!» Потому что мы даже достать ничего не можем, мы сдавлены толпой. Но мы кричим всем сердцем, и это и есть молитва. Потом добегаем до дома и уже делаем как надо: достаем молитвослов, зажигаем трясущимися руками лампаду, открываем молитву о болящем и начинаем молиться.

Да, это уже как надо, это уже в привычной обстановке. Но главное, что дорога была долгой, пробка была длинной, и мы хорошо успели действительно помолиться, и Бог нас услышал. Если бы мы были дома, и это сообщение пришло нам домой, скорее всего, все было бы очень плохо, мы бы не смогли помолиться. Но Бог устроил так, что у нас не было ничего под рукой, чтобы мы помолились, но чтобы мы всем сердцем и умом вознеслись к Богу, что, собственно, и есть молитва.

Тем не менее, когда у нас горе или боль, мы действительно начинаем возносить ум и сердце к Богу, и действительно с ним что-то происходит, потому что возношение ума и сердца приводит к соединению Бога с нашим умом и сердцем. И Он входит внутрь нашей души и, естественно, Своей благодатью преображает ее, перестраивает, исцеляет, ремонтирует. Да, мы не даем Ему на это много времени. Но Он терпеливо ждет всякий раз, когда мы снова вознесем к Нему ум и сердце. И это очень дорого для Него.

И поэтому Он иногда (хотя Ему очень не хочется, Он не любит, когда мы страдаем) допускает боль или горе, ведь только так после долгого перерыва мы начинаем возносить Ему ум и сердце, и Он наконец после долгого перерыва может туда войти. А там столько грязюки, столько вони, столько пыли, столько мусора... Поэтому пусть боль продлится чуть-чуть дольше и горя будет чуть-чуть больше, чтобы успеть Ему (Он об этом думает) навести порядок в нашей душе.

Итак, мы начинаем молитву. И, как мы уже говорили, нужно сознавать, Кому мы молимся, перед Кем стоим и о чем молимся. И здесь очень важно помнить о следующем.

Нельзя представлять себе Бога, но можно и нужно сознавать, что мы стоим перед Ним. Это и делает вера. Мы верим, что Он здесь. Он вообще Вездесущ. Но Он здесь не потому, что Он Вездесущ, Он здесь потому, что я его позвал.

Призвать имя Господа в библейской традиции значит очень много. Он всегда откликается. Он пришел, я Ему говорю: «Господи, Иисусе Христе, помоги мне!» И Он здесь. Я Его не вижу. Но это и невозможно – Он невидимый. Но Он здесь, несомненно, присутствует. Это и говорит мне вера. Я произнес Его имя или произнес слова: Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа… И Он здесь стоит. И мы верим, что Он здесь. И тогда все в нас собирается, подпирается внутри и снаружи, потому что мы ведь перед Ним стоим.

Второе. Раз Он перед нами явился, то мы переживаем благоговейный трепет и страх Божий, сознаем, кто мы на самом деле, кто мы такие, какие мы странные, ужасные, неказистые, грешные. Поэтому не будем говорить дерзко (как в молитвослове написано: не борзяся), а трепетно, шепотом.

Следующая мысль. Когда мы привели на память веру нашу и вспомнили, перед Кем стоим, мы начинаем плакать: «Прости, я только сейчас о Тебе вспомнил! Прости, я только вечером пришел к Тебе, а весь день прожил, как будто Тебя нет! Прости, я накричал, я нахамил, был дерзок, был не прав, я вел себя не как Твой сын, не как Твой раб, не как Твой слуга, не как Твой верный помощник или сотрудник. Я плохо провел эту жизнь».

Пусть это будет сначала не плач в прямом смысле слова, без слез. Но нужно смиритья и вспомнить, кто мы. Поэтому 165-й абзац преподобный Ефрем заключает такими словами: «Сперва Исповедай грехи свои, а потом уже возвещай пред Ним глаголы свои или скорбь свою, да умилосердится по благости Своей и изольет на тебя щедроты Свои».

И можно молиться. При воспоминании о том, что перед Богом стоим, у нас при правильном отношении и вере сразу рождается если не покаянный плач, то, по крайней мере, сердце надламывается и сокрушается. А сердце сокрушенное и смиренное Бог не уничижит (Пс. 50:19). И из сокрушенного сердца выпархивает, выливается молитва о том, что у нас болит. Но эта молитва уже не будет рассеянной.

Записала:
Инна Корепанова

Полную версию программы вы можете просмотреть или прослушать на сайте телеканала «Союз».

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475