Руководитель сестринского хора Марфо-Мариинской обители, исполнительница Александра Егорова: Счастье – это Бог

Александра, услышав Вас не так давно, я был искренне впечатлен Вашим чистейшим красивым голосом и светлым наполненным исполнением. Скажите, когда зазвучала в Вашей жизни музыка, и что это была за музыка?

– Мне кажется, что с музыкой я родилась и с музыкой умру, всю жизнь буду жить с музыкой. Сначала были всякие детские песенки. Мы же постепенно растем.

А семья Ваша связана с музыкой?

– Нет. Семья немузыкальная. Никто не поет. Хотя, мне кажется, что моя сестра – двойняшка могла бы петь, но ее это не интересует.

В каком возрасте Вы поняли, что музыка – Ваше призвание по жизни?

– Мне кажется, это определилось само собой. Не было такого: хоп – и я поняла, что это мое призвание. Мне нравится этим заниматься, это моя жизнь.

Очень важно, что помимо того, что это Вам нравится, это нравится и Вашим слушателям.

В одном из интервью меня поразила Ваша фраза: «Благодаря тому, что я незрячая, мне легче быть с Богом». Расскажите, пожалуйста, о Вашем пути в храм.

– В мире очень много соблазнов. Наверное, если бы у меня было зрение, я бы вообще до Бога не дошла или пришла бы совсем сломавшаяся. Это вполне возможно, потому что у меня очень неуемный характер. Если бы я была зрячая, меня было бы невозможно остановить обычными способами. Мне пришлось бы пройти тернистый путь.

Расскажите, как открылось духовное зрение? Как Вы увидели Божественный свет?

– Просто Бог оказался рядом. Я жила в неверующей семье. Мои родные не верят в Бога. Они крещеные, даже как-то понимают, что есть Бог, но они не ходили в храм и не рассказывали мне о Нем. Я пришла к вере только лет в четырнадцать, хотя крещена была, когда мне был один год (я об этом узнала намного позже). Пришла благодаря миссионерской деятельности одного из храмов города Петрозаводска. Из храма Великомученицы Екатерины присылали священников в нашу школу, чтобы рассказывать о вере. Таким образом я впервые попала в храм и там почувствовала любовь: любовь не за что-то, а просто потому что она есть, потому что ты есть. Я в своей жизни такое встретила еще в Греции. Это удивительно. Когда ты появляешься в жизни людей, и они тебя принимают любым: любые твои поступки, решения, просто потому что ты – образ Божий. Это очень сложно. Мы часто пытаемся друг друга подстроить под себя. У меня тоже так бывает.

Ваше откровение практически точно повторяет цитату другого невидящего музыканта, певца и композитора Стиви Уандера. Он сказал: «Иногда мне кажется, что быть незрячим – это дар Божий, потому что я, наверное, не продержался бы и минуты, если бы увидел тот мир, который сейчас существует вокруг».

– Это он слишком сильно сказал. На самом деле, в мире очень много прекрасного. Я иногда жалею, что не вижу. Мне жалко, что я не могу посмотреть на небо, потому что, когда читаешь стихи или прозу, где красиво описывается закат или рассвет, тоже хочется впитать в себя эту невероятную красоту. Звезды – это же, наверное, очень красиво. Понятно, что по-научному это все описывается слишком скучно и непонятно. А если читать поэзию – это же красота! Если люди это видят – значит, это есть. Не может быть все таким пустым. Хочется посмотреть на маму, на иконы, на красоту храмов. На самом деле, очень много красивого есть. Просто, не все это видят. Иногда думаешь, взять бы – и увидеть солнышко (хотя, я и так солнце люблю: оно такое красивое и ласковое, доброе).

Благодаря Вашему голосу многие чаще начинают видеть солнце, обращают внимание на небо.

Вы человек удивительной силы воли и удивительного желания творить и раскрашивать этот мир в яркие краски. Что Вам помогает и укрепляет Вас?

– Бог и люди, находящиеся рядом со мной. Под Богом я имею в виду не только Самого Вседержителя, но и Богородицу, святых, ангелов, потому что они всегда рядом – только призови. Родные люди всегда помогут, поддержат, утешат и порадуют. Много таких удивительных людей.

Как семья восприняла Ваше стремительное воцерковление?

– У меня было воцерковление, потом расцерковление, потом опять воцерковление. Без этого было невозможно. Я сначала пришла к Богу, потом отошла от Него, поняла, что такое пустота, – и вернулась обратно. А как может быть иначе? Ищешь, скитаешься по миру – и находишь опять правильный путь и ходишь радостный. Дай Бог, чтобы дальше так было. Конечно, спотыкаешься, падаешь, но держишься за руку Божию и поднимаешься.

Родители сначала вообще не понимали меня. Невоцерковленным людям сложно понимать. И вы же знаете, что такое неофитство, когда человек бросается «во все тяжкие», начинается фанатизм. Это страшно. Родители не понимали, что происходит. Но сейчас они принимают мою жизнь. Мама даже приезжала на фестиваль «Молодая Москва». Кажется, она мной гордится. Она приняла мою жизнь и поняла, что по-другому я не могу. Она не пришла к вере, но иногда просит меня помолиться – это уже что-то.

Найти свое призвание Вам помог в том числе и Православный Свято-Тихоновский гуманитарный университет. Расскажите пожалуйста о своей alma mater и о людях, которые Вам помогали.

– Да. Там просто невероятные педагоги и студенты. Я училась на факультете церковного пения. В сам университет я попала удивительнейшим образом – через Серафимо-Дивеевский монастырь. Познакомилась там с послушницей из Марфо-Мариинской обители. Она меня привезла к игумении Елисавете, та отправила меня к Владыке Пантелеимону. Интересная цепочка событий. И Владыка с матушкой вместе попросили за меня ректора университета отца Владимира, походатайствовали, чтобы меня взяли учиться. Это было удивительное чудо. Можно сказать, что я первопроходец в деле регентования, по крайней мере, в этом университете. Педагоги, которые стали со мной заниматься, совершенно не понимали, как это все делать, как меня выучить. Я, как снег на голову, им свалилась за час до конца подачи документов. Они не знали, как меня брать. Послушали, как я пою, и сказали, что возьмут. Заведующая кафедрой регентования Татьяна Ивановна Королева нашла способы меня учить. И Светлана Анатольевна Конорева. Я очень им всем благодарна. И педагогу по дирижированию Поплии Михайловне Латифи. Они удивительно раскрепостили меня, как смогли, вложили в меня все, что смогли. Я бы хотела передать низкий поклон всем моим педагогам и всем студентам, которые меня поддерживали, потому что выйти со мной на дипломную службу – это вообще чудо. Они постарались, как смогли. 30 человек в хоре, и я регентую. Это была моя мечта, я очень хотела себя в этом попробовать. И сейчас занимаюсь своей профессией.

Расскажите пожалуйста, как Вы технически подготавливаете, выучиваете репертуар, как изучаете ноты.

– Ноты есть в системе Брайля. К сожалению, церковных нот особо нет. Пришлось переписывать их вручную. У меня есть специальные диктовщики нот. Даже сейчас на моих каналах я набираю диктовщиков, которые периодически диктуют мне ноты, если что-то нужно выучивать. Ноты мне диктуют на диктофон или телефон, я потом переписываю своим шрифтом. Когда училась в университете, первые полгода тексты богослужения приходилось писать вручную. Каждый день тексты разные. Это было очень сложно. Потом игумения матушка Елисавета подарила мне специальный принтер со шрифтом Брайля, который теперь все это печатает. Мне очень помогают люди. На компьютере редактируешь текст. Левой рукой читаешь текст, правой – регентуешь.

Насколько Вам сложно дирижировать, а певчим – воспринимать Ваши жесты?

– Когда люди привыкают, они меня с полувздоха понимают. Я сейчас сестрами регентую, они очень быстро меня понимают, быстро улавливают, что я хочу.

Что, на Ваш взгляд, самое главное в клиросном пении?

– Молитвенность.

А как ее достичь? Ведь часто на клирос приходят просто за денежкой, иногда не хватает настроя, все погружаются в технические моменты. Вспомнить о том, что ты находишься на службе иногда бывает непросто.

– Это зависит от регента, от того, какой репертуар он выбирает. Чем сложнее репертуар, да если еще он концертный, тем сложнее почувствовать себя в храме. У меня тоже был период, когда я шла зарабатывать, и примерно понимаю таких людей. Но все-таки считаю, что лучше тысячу раз подумать, прежде чем идти в храм зарабатывать. Можно зарабатывать в консерватории, в больших залах – где хотите. Но храм меняет людей, он убирает тех, кто просто идет зарабатывать. Мне так кажется. Бог сам их отводит. Храм – это дом Божий. Там не слукавишь.

Я считаю, что от репертуара очень многое зависит, – настроение молящихся в храме, священников. Клиросное пение – как глас народа. Это помощь и для священника в служении, и для тех, кто молится. Моя педагог Татьяна Ивановна говорила: «Когда вы поете, вы должны понимать, что провожаете людей на войну. На войну со своими страстями, грехами. Они должны выйти из храма внутренне сильными, обретя покой от житейской суеты».

Какие важные слова она Вам сказала.

– Я на всю жизнь запоминаю, что она говорит. Благодаря ее примеру я очень полюбила службу.

Вы сказали про концертный репертуар. Вы не очень приветствуете, когда исполняют, например, Чайковского или Рахманинова?

– Нет. Это вообще неприемлемо в храме. Мне кажется, это слишком чувственно. Если говорить о традиционном пении, о древнерусской традиции и поставить рядом с ними этих классиков, будет совершенно не то. Это очень душевное, но не духовное. Может пробить на слезу, на умиление, а на молитву – вряд ли. Но это сугубо мое мнение. Как я это чувствую. Нас учили в университете, что не должно быть внешнего, должно быть что-то внутреннее, глубокое. Если сравнить древнерусские распевы, у них гласы одни и те же, они не меняются. Бывает большая или меньшая распевность. У нас если пост, мы обязательно должны петь минорные гласы – надо же погрустить. Даже греки, которые к нам приезжают, говорят: «Почему у вас в России все плачут?» По пению так и понятно. Очень часто слышно, как будто все плачут. В греческом пении (а я год прожила в Греции) даже в Страстную седмицу (казалось бы, самую грустную) виден свет Воскресения. Это просто невероятно, удивительно. Во всем виден свет. Это совершенно другой взгляд на все происходящее. Мы не видим страсти. Мы видим, что впереди нас ждет Воскресение. А это, наверное, важнее, чем страсти (хотя, мы их не умаляем). Когда ты видишь свет, тебе легче идти к этому свету.

Александра, хочу поговорить о Вашем служении. Вы регент сестринского хора Марфо-Мариинской обители милосердия. Расскажите, пожалуйста, об этой работе. Вы не так давно пришли туда регентствовать, около года назад, да?

– На самом деле я там больше была регентом, просто был перерыв – довольно долгая поездка в Грецию. Я стала там регентствовать в конце четвертого года своего обучения в университете. Весь пятый курс работала там, а потом мне надо было уехать в Грецию. Сейчас вернулась, меня опять взяли на работу, и уже второй год, получается, я там.

Под Вашим руководством сколько сейчас певчих?

– Там не так много певчих бывает – от трех до шести-семи человек. Больше нам пока и не нужно. Просто в сестринский хор иногда вливаются мирские девочки (студентки университета помогают нам).

Как Вы подбираете репертуар?

– Чаще всего поется обиход. И я, конечно же, опираюсь на опыт обучения в университете, смотрю, что поют у нас, и стараюсь придерживаться традиций.

Мы с Вами уже немного затронули эту тему. Скажите, как настраиваться перед службой певчим? Есть ли какой-то ритуал?

– Нет. Какой ритуал?

Я имею в виду, чтобы не превращать службу в технический процесс, чтобы понимать, что ты находишься на службе, что ты ее часть.

– Когда захожу в храм, уже точно понимаю, что я на службе. У меня нет никаких вопросов, на службе я или нет. А как можно иначе? У меня на самом деле никогда такого не было, что я прям как не на службе. Для меня служение Богу – это и моя работа, и моя жизнь. Хочешь – не хочешь, ты туда приходишь.

Я никогда не была прихожанкой. Когда я пришла к вере, то на клирос взошла сразу же. Я вообще ничего еще не знала: ни «Господи, помилуй», ни «Аминь». Меня поставили на клирос и сказали: «Пой». Я говорю: «А что петь-то надо?» (четырнадцать лет мне было). Это было еще в Петрозаводске. Там был один человек, он говорит: «Ну, пой „Господи, помилуй”». И мы с ним начали учить «Господи, помилуй». Так я и стала потихоньку учиться, очень много учила на слух.

На самом деле сейчас мне очень это помогает, потому что могу подбирать какие-то партии. Это очень здорово. Но я прихожанкой была только тогда, когда у меня просто не было возможности петь на клиросе в какой-то момент или я приходила в другие храмы, где так просто не встанешь на клирос. Клирос – это моя жизнь.

Вы очень светлый, энергичный и жизнерадостный человек. Я был приятно удивлен, что Вы активно пользуетесь и интернетом, и смартфоном, много путешествуете. А еще Вы говорите, что сострадать нужно, но жалеть нельзя. Где проходит эта тонкая грань?

– Я очень часто встречаюсь с тем, что и подписчики, и друзья начинают меня жалеть. Сострадание – это когда ты со-страдаешь человеку и в то же время воспринимаешь его как равного себе. Я так чувствую. В России считают, что инвалид – это человек с ограниченными возможностями, а в других странах говорят, что это человек с повышенными потребностями. Это немного разные вещи: когда твои возможности ограничиваются, или когда просто нужны какие-то особые условия для того, чтобы реализоваться.

То же самое жалость и сострадание. Человек, когда тебя жалеет, трясется над тобой, боится за тебя, начинает тебя жалеть и ничего не дает делать. Нет, можно сострадать и при этом давать нормально жить. На самом деле люди с повышенными потребностями могут нормально жить. Есть прекрасные незрячие математики, химики, массажисты, музыканты. Есть неходячие люди, которые столько всего делают. Есть разные группы инвалидности, и среди них есть прекраснейшие ученые, поэты – кого только нет.

Если человека жалеть, из него ничего не выйдет. Я уже поднимала этот вопрос на своем канале и говорила: если вы ребенку с повышенными потребностями не даете возможности саморазвития, самостоятельности, он никогда не научится самостоятельно жить. Это действительно так. А это очень важно.

Инвалидность – своего рода тюрьма, из которой нужно вырваться каким-то образом. Если ты просто сидишь дома и ничего не делаешь, то так в тюрьме и останешься. А если ты стараешься благодаря тем, кто тебя окружает, благодаря твоей семье, которая тебя поддерживает… Они не оставляют тебя дома и не делают все за тебя как за маленького ребенка всю жизнь, они дают тебе возможность развиваться. Это не значит, что тебя бросают на произвол судьбы. Близкие рядом, но они помогают тебе идти по этой жизни, подсказывают, чему можно научиться.

Я сейчас живу одна, готовлю себе, сама себя обслуживаю, хожу на работу сама, езжу на метро. Все это благодаря моим родным. Если бы мне мои родные не дали такой возможности, не отпустили бы меня в Курск, где я училась… Я сама их переупрямила и сказала: я уеду. Они могли бы меня не отпустить. И там я училась, и тут, в Москве, я тоже многому научилась. А по-другому никак.

Если бы я не уехала, так бы и сидела все время дома. Нет, надо жить и радоваться жизни, и других радовать. И учить других жить, если есть возможность. Не тем, что ты будешь ходить и говорить, какой ты молодец, а просто своим примером.

Александра, спасибо Вам большое за Ваш пример. Перефразируя Вашу цитату, мы будем больше уделять внимания Вашей персоне. Радуйте нас своим творчеством, пением, чистым голосом.

Записали:
Анна Купцова
и Елена Кузоро

Полную версию программы вы можете просмотреть или прослушать на сайте телеканала «Союз»:
https://tv-soyuz.ru/Kanon-Rukovoditel-sestrinskogo-hora-Marfo-Mariinskoy-obiteli-Aleksandra-Egorova-Chast-1
https://tv-soyuz.ru/Kanon-Rukovoditel-sestrinskogo-hora-Marfo-Mariinskoy-obiteli-Aleksandra-Egorova-Chast-2

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475