Архимандрита Саввы (Мажуко): Как зовут твою прабабушку?

Не первый десяток лет я исповедую людей, и у меня как практикующего исповедника и священника есть свои привычки – например, незнакомых людей, которые приходят ко мне на Исповедь, я всегда спрашиваю: «Как зовут Вашу прабабушку?»

Это мой ритуальный вопрос, чтобы разговорить человека, помочь ему раскрыться, исповедоваться. Для меня это важный вопрос и, конечно же, не единственный.

Мы очень раздроблены, и я чувствую, как люди страдают от этого. Нас приучили мыслить себя личностями, существующими сами по себе, как атомы, которые находятся в каком-то бессмысленном кружении. Мы чувствуем себя одинокими в этом мире, хотя и окружены большим числом родственников, близких, друзей.

Почему этот вопрос – как зовут вашу прабабушку – важен? Не все могут на него ответить. Войны, которых было очень много в XX веке, разного рода социальные катаклизмы, эксперименты и многое другое рассыпали привычные родственные связи, прервали преемственность, естественную внутри семей.

У нашего народа своя трагическая история, которая и по сей день дает о себе знать. Например, безотцовщина глубокой раной проходит по нескольким поколениям спустя годы после больших войн. А в XX веке войн было несколько… Даст Бог, таких страшных войн больше никогда не будет.

Редкий человек знает, как звали его прабабушку, прадедушку, где они похоронены, из какого города родом их семья. Люди удивляются, почему я об этом спрашиваю. Спрашиваю потому, что христианская духовная жизнь – путь не только богопознания, но и самопознания. Если ты пришел на Исповедь, значит, встал на путь самопознания, покаяния, богопознания. Чтобы познать себя, нужно понять, что внутри тебя живет и происходит – я имею в виду в духовном смысле, в смысле исторической памяти.

Каждый ведь не сам по себе: в нас живут желания, нереализованные страсти, обиды и ранения, которые были в предшествующих поколениях: все национальности, вся кровь, смешанная из разных родов, семей, все семейные драмы находятся в каждом из нас...

Современная жизнь приучила нас к мысли, что существует семья и она состоит из мамы, папы, детей. В современное законодательство постоянно вносятся правки, бабушки и дедушки уже не родственники, которых нужно брать в расчет (например, в Белоруссии бабушка и дедушка не могут забрать ребенка из детского сада – они не совсем родственники): даже в правовом пространстве мы начали исповедовать нуклеарную семью (так это называется на каком-то неуклюжем наречии), представленную в очень немногочисленной версии: мама, папа и дети.

Именно поэтому возникает вопрос, особенно остро стоящий в западноевропейских странах или в Америке: если семья – это только мама, папа и дети, почему бы не признать однополые союзы семьей?

Чем нуклеарная семья отличается от подобного рода уродства, которое нам предлагается принимать за семью? Дело в том, что этот образ семьи сам по себе порочен, неправилен. Не только однополая семья (мы не можем даже решиться называть это семьей) какое-то уродство, но и представление о нуклеарной семье – это уродство, нечто противоестественное.

Семья – это не только папа, мама, дети. Семья – это еще бабушки, дедушки с обеих сторон, все тети, дяди: это большой род.

Мне кажется, что исчезновение чувства народа вымывается из нас именно потому, что мы сами мельчаем – делаем свои границы очень небольшими; есть моя квартирка, мой дом, только мои дети, супруги – и все. Может быть, еще каких-то близких родственников мы сюда включим, а дальше – каждый сам по себе.

Конечно, я утрирую: слава Богу, пока у нас до этого не дошло. Но мы к тому идем – мы разрываем живое тело семьи, рода, народа, мельчаем и теряем вкус к большим цифрам.

Исчезает даже представление, где собирается семья.

Очень важно, чтобы вся семья периодически собиралась. Я хорошо помню, как в детстве каждое воскресенье мы ходили к нашей прабабушке (она умерла в сто лет). Когда ее дом снесли, она жила в маленькой квартирке – и в воскресный день в эту квартирку набивалось столько людей: сходились сестры, братья моей бабушки, родственники с разных сторон, двоюродные и троюродные братья, сестры – их было так много… Когда прабабушка умерла, этот союз почему-то распался. Потом стали собираться у бабушки. Потом и бабушка упокоилась. А сейчас у всех есть мобильные телефоны, машины, – но очень трудно собрать людей.

Семья – это большой род, и у каждого из нас есть ответственность перед этим большим родом. Ответственность, связанная не с тем, что мы находимся в каком-то едином правовом поле, а в том, что все мы – один организм, в котором каждый поступок отдельного человека отражается на всем теле, на всем роде.

Почему старые люди так ликовали, когда кто-то из детей становился монахом или священником? Считалось, что к семейному древу, большому роду привилась одна святая веточка, от которой здоровая духовная жизнь пойдет дальше по всему этому большому организму. Потому что нет в этом смысле личного греха, нет личной добродетели (хотя, конечно, мы это говорим с некоторой долей условности) – наши грехи и добродетели, наши поступки отражаются на всей семье: мы все связаны невидимой кровеносной системой. Через наш большой род мы связаны с народом. Жизнь нашего народа едина и отражается в судьбе каждого человека.

Это нормальное естественное церковное представление о том, что такое семья: не какая-то нуклеарная ячейка, а большой род.

Очень часто человека постигают большие разочарования в духовной жизни именно потому, что он не учитывает эту простую истину, не вглядывается в свое прошлое, не изучает опыт своих предков. Он даже не знает имен, чтобы помолиться за своих далеких предков, чтобы их ранения и ошибки не отражались на нашей жизни и жизни наших детей, а наоборот, чтобы их молитва, их добродетели жили и проникали дальше в большое дерево нашего рода.

Записала:
Нина Кирсанова

Полную версию программы вы можете просмотреть или прослушать на сайте телеканала «Союз».

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475