Священник Константин Корепанов: Призывая на помощь Бога, сокрушенный и смиренный человек просит: «Помилуй меня»

Продолжение. Начало в №№ 31, 34 (2020 г.) – №№ 23, 25–29, 31–35 (2021 г.)

Продолжаем читать 2-й том «Добротолюбия», Слово о трезвении преподобного Исихия. Говоря о способах трезвения, прочитаем подряд несколько коротеньких абзацев, где они пунктирно намечены.

Начинаем с 14-го абзаца: «Итак один способ (прием) трезвения есть: смотреть неотступно за мечтанием, или за прилогом; ибо без мечтания сатана не может устраивать помыслы и представлять их уму к его прельщению обманом. Другой – иметь сердце глубоко всегда молчащим и от всякого помысла безмолвствующим, и молиться. Иной – непрестанно в смирении призывать на помощь Господа Иисуса Христа. Иной еще способ – иметь в душе непрестанное памятование о смерти.

Все сии делания, возлюбленный, подобно привратникам, возбраняют вход худым помышлениям. О том же, что должно лишь к небу взирать (занимать всегда ум созерцанием вещей Небесных), ни во что вменяя землю (и все земное), – что также есть один из действенных способов трезвения, как и прочие, – об этом я с помощью Бога, дающего слово, изложу обстоятельнее в другом месте».

Здесь кратко перечисляется несколько способов (методов, приемов) трезвения. Первый, на мой взгляд, самый интересный и в определенном смысле может быть непонятным. Преподобный Исихий первым способом называет «смотреть неотступно за мечтанием, или за прилогом».

Кто немного знаком с мыслями русских святых отцов Игнатия и Феофана о молитве, тот знает, что такое прилог; в конце концов, сейчас это хрестоматийная вещь: кто хоть сколько-нибудь интересовался вопросами умного делания или молитвенной практики в русском или афонском Православии, тот знает, что прилог – это некая самая первая соблазняющая, увлекающая, подвигающая, искушающая нас во грех мысль (это более или менее понятно).

Но, по мысли преподобного Исихия, прилог и мечтание – это одно и то же: они как-то поставлены в ряд – «смотреть неотступно за мечтанием, или за прилогом; ибо без мечтания сатана не может устраивать помыслы и представлять их уму к его прельщению обманом».

Не мечтание и прилог одно и то же, а именно состояние ума, пребывание его в мечтании и возможность врагу давать нам некий прилог – вещи взаимосвязанные, с точки зрения преподобного Исихия. И это интересно.

Святитель Феофан, святитель Игнатий говорят о парении ума. На основании этого и других прочитанных текстов – что это такое: мечтание, или парение ума? Это не богословское размышление: оно не связано с размышлением об исполнении воли Божией, о каком-то месте Священного Писания, с обращенностью к какому-нибудь догмату – к тому, что можно было бы назвать сосредоточенным богомыслием. Это не решение, выполнение реальной, практической насущной задачи (не так важно, какой: это могут быть социальные задачи (скажем, помыть пол) или производственные – написать отчет, выстругать деталь).

Понятно, что христиане не только размышляют о природе Искупления, о тайнах молитвы и непонятных местах Священного Писания: они работают, делают уроки с детьми, учатся, пишут разные отчеты, диссертации, статьи, моют, шьют и много чего другого делают – все это требует привлечения нашего сознания, нашего ума.

Хорошо, если бы это было связано с молитвой, но может быть и не связано с молитвой.

В любом случае это некое сосредоточенное действие: ты погружен в реальное дело. Например, сочиняешь отчет – это напряженная, активная деятельность ума: ты думаешь, что делаешь. Конечно, можно во время какой-нибудь легкой производственной задачи отвлекаться умом – делать ее, что называется, автоматически. Такое возможно при определенной легкости работы или при достижении профессионализма, и тогда парение ума, мечтание и мечтательность тоже могут прийти. Но в целом, пока человек выполняет реальную работу, решает реальную практическую задачу, он прикован к реальности и вниманием погружен в этот предмет – ум у него занят, но может от этого и оторваться.

Когда ум отрывается от решения реальной задачи (я подчеркиваю это снова – реальной практической или богословской, социальной, семейной, психологической, молитвенной задачи), он ничем не связан с реальностью. Он просто о чем-то думает, мечтает, что-то вспоминает, соображает, считает, планирует, просчитывает, но никак с реальностью сего, насущного, дня и времени это не связано. Это в любом случае будет праздность ума, суетность ума, то есть ум по существу своему ничем не занят.

Это не надо путать с тем, что бывает у молодых людей, подростков, даже у детей позднего школьного возраста, когда они мечтают в некоем художественном, публицистическом смысле слова – о том, чего бы они хотели добиться. Конечно, это тоже может быть праздностью ума (и часто бывает), но не всегда.

Есть мечта, которая оказывается духовной (или хотя бы, как минимум, душевной) работой, и ум не празден в этот момент – он решает реальную насущную задачу. Но здесь мечта соединена с волей: человек мечтает о чем-то и делает все для достижения того, к чему стремится. Мечта тут – только образ его цели: для внешних она может восприниматься как мечта – сам же он к ней усиленно стремится. И именно то, что к достижению картинки, представляемой в собственном сознании, он употребляет волевые усилия, и делает это реальным действием: ум решает реальную задачу, хотя посторонним и кажется, что он погружен в какую-то нереальность.

На самом деле это реально, если в этом участвует воля: он не только мечтает, но и делает.

Например, человек мечтает стать миллионером – и идет и моет машины. Он не собирается вечно мыть машины, но знает, что с чего-то надо начать, моет машины, экономит средства, чтобы в будущем разбогатеть. Вот эта напряженность усилия, мечта помогают ему претерпевать трудности, неудовольствие клиентов, возмущение, какой-то обман, сырость, голод, холод. Он на самом деле пребывает в напряженном состоянии, а не в расслабленном: он стремится к цели – это другой образ, и мы про него говорить не будем.

А когда воля к этому не подключается, когда у человека просто праздность, мечтательность или суетность ума (просто какие-то картинки, образы, обрывки мыслей, цитат – и это никак не перекликается с реальной плоскостью), это именно то состояние, когда ум становится уязвим: не замечает прилоги врага, не замечает, как враг и мир всеивают в него помыслы, которые его разрушают, губят, убивают.

Чтобы не быть в таком состоянии, ум всегда должен быть собранным, обращенным внутрь, и должен отражать самого себя – проверять, насколько он бодр: «Ты чем сейчас занят? Ты о чем сейчас думаешь? Какова работа, которую ты сейчас делаешь? Что ты сейчас делаешь? Чем ты занят?» – всегда отражение своей собственной деятельности, внимание к самому себе. Примерно так ты проверяешь, стоит ли ум на страже входа в твое сердце, или ловит где-то бабочек на лугу, или считает ворон.

Мы постоянно контролируем напряженность сердца.

Именно к этому Христос постоянно призывает Своих учеников: бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение: дух бодр, плоть же немощна – ум всегда должен быть бодр, никогда не быть расслаблен, никогда не должен быть суетным, праздным: он всегда, как сторож, должен нести охрану у дверей сердца. Как только он становится праздным, пускается в рассматривание чего-то, не имеющего отношения к решению реальных задач, проникает прилог, заползает в сердце и начинает свою разрушительную работу.

Второй способ, о котором говорит преподобный Исихий, – когда сердце молчит и молится (что, конечно, хорошо). Собственно, по преимуществу этим и занимались преподобные отцы.

Но если нам не быть праздными умом, не фантазировать ни о чем, а просто трезво все взвешивать, то понятно: реально этим могут заниматься только люди особенные – даже среди монашества особенные.

Могут и в миру такие быть, но они – люди особенные: те, кто не смотрит телевизор, не лазает в интернете, не болтает, не ходит в гости к родственникам, по магазинам, не общается с коллегами – они всегда пребывают в молчании в буквальном смысле этого слова. Обычно они живут одни, почти не сообщаясь с окружающим миром, и делают это не по ненависти к этому миру, не по озлобленности, не по плохому настроению, а по внутренней собранности.

Например, отец митрополита Антония Сурожского так оканчивал свою жизнь: он считал себя виновным за все происшедшее в России и возложил на себя покаянный труд. Он оставил семью на бытовом уровне, на социальном – нет. Он пошел работать, снял себе крошечную каморку, почти бесплатную, в самом непотребном месте, работал очень тяжело физически, всегда молча, хотя знал много языков, но отговаривался русским и ни с кем не общался. До этого он был достаточно высокого уровня чиновник в посольстве, но пошел просто работать, ни с кем не общаясь, ни с кем не разговаривая. Все заработанные деньги отправлял семье, а сам после работы приходил в эту каморку и молился там, а утром снова шел на работу. Это был очень глубокий покаянный труд.

Сейчас и в миру есть такие люди, но это специфическое – не для каждого человека. Если с вами под одной крышей живет семья, если вы ходите на работу, у вас маленькие дети, муж, это для вас действие недоступное: надо трезво смотреть на вещи. Может, когда-нибудь это случится, но не сейчас.

Третий способ трезвения. Тоже речь идет о молитве – о молитве Иисусовой. Мы о ней уже говорили: буквально непрестанно в смирении призывать на помощь Господа Иисуса Христа. Но чем это отличается от второго способа?

Главное здесь – не молчание, главное здесь – сокрушение. Призывая на помощь Бога, сокрушенный и смиренный человек просит: «Помилуй меня». Здесь именно смирение и сокрушение – сокрушение как основа смирения.

Мы сейчас понимаем смирение совершенно неправильно.

Вот взял я четки и произношу молитву Иисусову – просто как некий текст, набор слов: просто произношу и произношу, как большинство современных людей и понимают молитву.

При этом часто после какого-то количества молитв человек может сорваться, накричать, раздражиться, осудить кого-то, потом снова пускается в произношение молитвенных слов. Но на самом деле, может быть, это имеет отношение к чему-нибудь, но к трезвению как к внутреннему деланию не имеет. Человек должен призывать на помощь Господа в смирении – и Господь, видя смиренное сердце человека, отзовется и придет. А Его приход, обусловленный смирением, будет приходом света, который как бы обнаруживает все замыслы и прилоги врага, показывает все коварство и замыслы наших врагов, и в то же время силой Божией эти прилоги, эти вражьи нападения отражаются. Но главное – не просто произносить молитву, а произносить в сокрушении, смирении.

А это обеспечивается только тем, что человек понимает, знает, ведает свои грехи. Люди мало об этом задумываются, но сама конструкция Иисусовой молитвы («Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуя мя, грешного») дает представление, что я, произнося эти молитвы, считаю себя грешным. Я понимаю, что мне нужна Его милость – я не просто твержу «помилуй мя» как некую мантру, как некое слово: это же сердечная молитва, а не только произнесение слов.

Я чувствую потребность в милости Божией, ощущая себя грешным: чтобы эта молитва достигла своей цели, чтобы Бог был со мной, миловал меня, защищал меня, я должен ощущать свою греховность – и ощущать необходимость, важность, насущность для меня в этот конкретный момент времени милости Божией. Я должен ощутить милость Божию, всем своим сердцем почувствовать ее. И нужна только такая молитва, которая именно переживается как призывание Христа в насущной нужде: я – грешник, мне нужна милость.

Я не просто констатирую свой грех – я именно проживаю состояние, о котором сказано в 50 псалме: грех мой предо мною есть выну – я всегда вижу грех, я всегда переживаю свой грех.

Мы уже вспоминали в прошлые разы, насколько важны слова апостола Петра на эту тему. Именно сердечная память о своем грехе (не рассудочная, не протокольная память), когда мы помним и трепещем за свой грех, когда у нас у каждого есть свой петух, в ответ на пение которого мы начинаем плакать. Если у нас есть этот плач, то этот способ для нас: призывание имени Иисуса, упование на милость Его.

И тогда мы постоянно пребываем в милости Его, в благодати Его, которая и дает нам свет, показывающий козни врага, и просто-напросто от них защищает.

Последний способ, о котором он говорит, – память о смерти. По сути, то же самое. Человек должен помнить, что он предстанет на суд перед Богом. Стало быть, опять-таки, будет держать ответ перед Богом за свои дела. Это нечто похожее на то, про что написал Силуан Афонский: держи свой ум во аде и не отчаивайся – опять-таки некая модель (схема, установка), которая помогает что-то пережить.

Если нам завтра придет повестка в прокуратуру, в суд и мы не знаем – почему, мы испереживаемся, ни о чем другом думать не сможем (хотя, быть может, и не сознаем за собой ничего): сам этот вызов соберет нас и приведет в сокрушение. «Да откуда я знаю, кто там и что написал? Может, я что-то сделал. Может, и не помню. Может, даже и не знал, а оказалось, что-то нарушил!» – мы в трепете и страхе, ибо придется отвечать.

Мысль такая же: зная, что нас ждет встреча со Христом, Который будет судить нас за то, что мы сделали (доброе или злое, любили или нет), мы приходим в трепет. Если это просто мысль, которая в трепет нас не приводит, если в ней нет представления, что Бог есть любовь, то, конечно, она не может нас оживотворить, но для многих людей она тоже подходит.

Записала:
Инна Корепанова

Полную версию программы вы можете просмотреть или прослушать на сайте телеканала «Союз».

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475