Священник Константин Корепанов: Рано или поздно я начинаю думать: «Почему так происходит? Почему я хочу исполнять волю Божию, но не исполняю?»

Продолжение. Начало в №31 (1072), №34 (1075) 2020 – №20 (1109) 2021

Мы читаем наставления святого преподобного Иоанна Кассиана Римлянина, продолжаем слово о молитве. Напомню небольшой отрывок: «Ибо что прежде молитвенного часа восприняла в себя душа наша, то необходимо приходит нам на мысль и во время молитвы, бывая вносимо туда рукой воспоминания. Почему какими желаем быть во время молитвы, такими должны мы себя уготовать прежде времени молитвы; и чего не желали бы мы видеть теснящимся в нас, когда молимся, то поспешим прежде того изгнать из сокровенностей сердца нашего, да возможем исполнить Апостольскую заповедь: «непрестанно молитеся»».

Оказывается, нужно приготовить себя к молитве. Приготовлением становится весь наш хлопотно-попечительный день.

Мы говорили в прошлый раз, что все здание молитвы, весь молитвенный столп строится на фундаменте смирения – это необходимое условие. Но есть еще и другие.

Прежде всего это те вера и упование, с какими мы проживаем целый день. Вера зиждется на том, что я выхожу в горнило каждого дня ведомый Богом: Он меня не оставляет, обо мне заботится, промышляет – я знаю, что Бог ведет меня за руку, ждет меня, ищет меня, помогает мне, заботится обо мне. И я с детской доверчивостью влагаю свою руку в Его и иду туда, куда Он меня ведет.

В этом смысле я готов сказать «аминь» любым обстоятельствам и любым людям, входящим в мою жизнь: они входят в нее по воле Божией, чтобы от чего-то меня предостеречь, чему-то меня научить, чтобы лишний раз, быть может, наставить меня на молитву и упование – вера и упование очень тесно связаны и в конечном счете приводят меня к послушанию. Я слушаюсь Бога в течение дня, я внимаю Ему, я постоянно как бы готов принять случающиеся обстоятельства и встречающихся людей как то, что посылает мне Бог. И всякое слово, исходящее из уст начальников, коллег, каких-то людей, может быть, «случайно» оказавшихся в моей жизни, я готов слушать: я пытаюсь услышать, что Бог хочет мне сказать событиями и обстоятельствами сего дня.

Если я это делаю искренне, собраться во время молитвы мне несложно. Если действительно воспринимаю все как посылаемое Им, тогда у меня есть желание исполнить Его волю. В этом и состоит смысл упования на Бога – чтобы исполнить Его волю. Когда я готов к этому действию, когда готов послушаться и исполнить Его волю, тогда я принимаю того, кого нужно, и когда нужно. Я говорю тогда, когда надо, и молчу, когда надо. И тогда я принимаю именно те решения, которых и ждет от меня Бог, потому что желанием моего сердца является исполнение Его воли.

Все наши проблемы на молитве связаны главным образом именно с этим: когда мы не слушаемся Бога и делаем что-то по своей воле, сердце наше сразу начинает нас осуждать – оно сразу реагирует тревогой, сокрушением, стыдом, неспокойствием, смущением, немирностью, напряженностью. Сердце реагирует и свидетельствует нам, что мы что-то сделали не так.

На это указывает апостол Иоанн Богослов: если сердце наше осуждает нас, то кольми паче Бог, потому что Бог больше сердца нашего и знает все.

Возлюбленные! если сердце наше не осуждает нас, то мы имеем дерзновение к Богу: сердце – как бы инструмент, барометр, компас, индикатор того, что с нами происходит. Если, вставая с постели рано утром, осеняя себя крестным знамением, мы готовы сегодня исполнять Его волю, постепенно наше сердце становится таким индикатором: оно начинает нам свидетельствовать, исполнили ли мы то, что хотели.

Вот я искренне хочу исполнить волю Божию. Ко мне пришел сосед. Естественно, раз я хочу исполнить волю Божию, я мысленно напрягаюсь: что я должен сделать, принимая решение не как мне взбредет в голову, а как Бог от меня хочет? Поскольку я соседа терпеть не могу, увидев только его физиономию на пороге, я говорю: «Пошел вон! Ты меня достал своими ночными попойками!» – и закрываю дверь. Но поскольку утром я встал с желанием творить волю Божию, сердце мое сразу среагирует: «Ты же хотел волю Божию творить… Разве так это делается?» – «А что он пришел?» И начинается медленная борьба. Я не могу, но сердце мне говорит, что я не прав. Ум оправдывает себя, но сердце-то мне свидетельствует: «Ты не прав!». – «А как я должен был поступить?». Начинаю размышлять, молиться, искать, как должен был поступить. Вот с этого начинается процесс.

Конечно, сразу это не получится. Но потом произойдут еще события – кто-то позвонит, надо поехать на работу, где-то с каким-то водителем мысленно поругался: он не так едет. В итоге я прихожу к концу дня с измученным, смутившимся сердцем… Да, я могу в тоске и отчаянии сказать «Да надоело мне все… Какая ужасная жизнь!», накрыться одеялом и лечь спать. Это тоже временный выход из кризиса: он не решает кризиса, но он как-то гасит волны недоумения, неудовольствия и ропота – так лучше, чем сидеть унывать или раздразнивать свои чувства.

Но рано или поздно я начинаю думать: почему так происходит? Почему я хочу исполнять волю Божию, но не исполняю?

И тогда – рано или поздно – у меня происходят изменения: я начинаю учиться на собственных ошибках. И с 5-го, 10-го, 28-го раза, когда ко мне позвонит сосед утром рано, я ему скажу: «Ладно, вот возьми», – и даю ему то, что он у меня просит. Это было трудно, я мучился несколько дней (может, несколько месяцев) прежде чем сумел это сказать, но я это сказал.

Сердце не взбрыкивает, не вздрагивает, не встает, как скачущий и ржущий от радости конь, оно устало, измучено, но оно мне говорит: «Ты сделал как надо, вот только улыбнулся бы еще, совсем бы хорошо было – он ведь брат твой». Когда-нибудь и улыбнусь, но сердце мне свидетельствует, что я сделал как надо. Правда, из этих 28-ми случаев, которые за день еще произойдут, я только один сумел исполнить, но я понимаю, как мне сердце подсказывает, что я сделал что-то не то.

А поскольку я по-прежнему упорно хочу исполнять волю Божию, вновь и вновь стараюсь это сделать, и сердце мне вновь и вновь говорит, что я сделал неправильно.

И постепенно молитва моя начинается с того, что, перебирая события дня, я точно (по сердцу, как по индикатору) считываю всякий раз, когда поступил по своей воле. И я начинаю оплакивать эти моменты – начинаю плакать в самом прямом, вещественном смысле этого слова: прошу у Бога прощения, что опять сделал не как Он хотел, а как я хотел, что я по-прежнему Его не люблю, по-прежнему исполняю свою волю, очень люблю себя, дорожу собой, берегу себя, жалею себя – и все в таком же духе. И начинается молитва: ибо эта молитва свидетельствует мне, что сегодня мои грехи прощены. И я, хотя и измученный, но мирный, иду отдыхать.

Проходит не один год, и постепенно сердце человека настолько изменяется, что он в течение дня, может быть, дважды делает не то, что хотел от него Господь. Но эти разы очень болезненно проявляются в его сердце – онораньше, совершая 20 нарушений, так не страдало, как теперь от одного или двух за день…

Это не значит, что человек стал святым – безгрешным. Нет. Бог в конкретной ситуации хотел, чтобы он сделал так, – а он смалодушничал, струсил, он погордился, человекоугодничал, ожесточился. И сознание, что ты опять сделал не то, что хочет Бог, пронзает такой болью, что человек плачет глубже и сильнее, прежде чем примириться с Богом.

Не так это все легко дается, но именно сердце становится тем барометром, индикатором, который показывает мне, что не так. И так человек постепенно приобретает опыт, который является конструктором его личной молитвы.

И третье необходимо, чтобы молитва состоялась: это как бы особенная тема – она о том же, что человек не соблюдает волю Божию, и все-таки она особенная.

Человек осуждает другого... Осудив, мы теряем вообще всякое дерзновение на молитве, ведь осудив другого человека и обращая к Богу свое сердце и лицо, мы встречаем грозного Судью: «А ты кто такой? Ты знаешь свои грехи? Я тебе их сейчас напомню».

Мы теряем возможность не то что дерзновения – не можем даже слово выдохнуть молитвенное: «прочитать молитву» не проблема, а помолиться – проблема, ибо ты не видишь склонившегося над тобой Лика Бога – ты встречаешь медное небо, куда можно только швырять словами, а помолиться (сделать так, чтобы сердце твое стало престолом Божиим, чтобы ты сам превратился в Небо, чтобы тебя облагоухала Божественная благодать Святого Духа, силой Которого ты восклицаешь «авва, Отче») не получится у тебя – ты осудил, и теперь сам находишься под судом.

Тот, кто судит другого регулярно и никак на это не реагирует, вообще не молится: он не может молиться – он может только по книге или наизусть «читать молитвы». Как угодно отчитать это может, а помолиться – нет: он осудил другого человека, и Бог судит его. Как он может теперь молиться?

Если человек искренне старается исполнить волю Божию, опыт как раз учит его, что осуждение – самая ужасная вещь: оно полностью разрушает столп молитвы. И человек постепенно приобретает способность не судить, ведь он понимает: «Если я сейчас другого осужу, помолиться уже не смогу – вступить в общение с Богом не смогу. Не буду я его судить».

Конечно, когда все-таки прорывается осуждение, человек начинает молитву с того, что не только просит о прощении этого греха, но молится о даровании любви к этому человеку, понимая, что, если он при всем желании не судить все-таки осудил другого, значит любви к этому другому у него нет. А это страшнейший, смертельный грех – по крайней мере для человека, который хочет молиться и знает, что такое молитва (и не потому, что это прописано – хотя это прописано, – а потому, что он знает, как нелюбовь убивает сам корень молитвы): невозможна молитва, если ты не хочешь любить другого человека.

206-й абзац: «Какой знак услышания молитвы? – Когда во время молитвы не смущает нас никакое сомнение, и ничто надежды нашего прошения не низлагает нечаянием, если в самом излиянии молитвы чувствуем, что мы получили то, чего просили, то да не сомневаемся, что молитвы действительно услышаны. Ибо настолько молящийся удостоится услышан быть и получить просимое, насколько будет верить, что Бог на него взирает и может исполнить его прошение. Ибо непреложно изречение нашего Господа: «вся, елика аще молящеся просите, веруйте, яко приемлете: и будет вам» (Мк. 11, 24). При сем Слово Божие указывает немало причин, способствующих услышанию молитвы. Так бывает услышана молитва, когда двое соглашаются молиться (Мф. 18, 19), – или когда кто молится с верою, хотя бы сия вера равнялась зерну горчичному (Мф. 17, 20), – или когда кто неотступно молится (Лк. 11, 8), – или когда с молитвою соединяют милостыню (Сир. 29, 15), – и другие дела милосердия (Пс. 58, 6–9). Видите, сколькими способами снискивается благодать услышания молитвы; потому никто не падай в нечаяние при испрошении себе спасительных благ. Ибо положим, что у тебя не достанет многого из того, чрез что услышивается молитва, но неужели не можешь ты иметь неотступности в молитве, которая в руках всякого желающего? Ради ее одной Господь обещал дать все, что будет прошено. Потому без колебания неверием будем неотступны в молитве, и получим просимое. Так обетовал Господь: «просите, и дастся вам, ищите и обрящете, толцыте и отверзется вам» (Лк. 11, 9, 10). Но всякий молящийся должен знать, что он наверное не будет услышан, когда будет сомневаться в услышании».

Заключение этого слова особенно ярко и категорично: если человек сомневается, что будет услышан Богом, то, вне всякого сомнения, услышан он не будет.

Человек ищет знака, спрашивает, какой получит знак, что его молитва будет услышана – какое-то свидетельство должно быть, что молитва его принята, услышана.

В этом абзаце Иоанн Кассиан говорит об особенной молитве – не о молитве вообще. Сидит человек, творит Иисусову молитву: 100, 200, 300, полторы тысячи раз читает ее. Он просто молится – по большому счету, ни на что не претендует, просто возносит молитву к Богу или просто произносит слова молитвы; мы на этом не акцентируем внимание – речь идет о том, когда человек особенно о чем-то молится – о каких-то вещественных потребностях (например хлеба у него нет) или душевных вещах (скажем, утешения у него нет, старца или духовника нет, друга нет, с кем бы поделиться сомнениями о своей духовной жизни), или о каких-то духовных вещах – о даровании смирения, терпения или исцеления от болезни. Иоанн Кассиан в данном случае говорит именно об особенной молитве, когда человек просит что-либо.

И первое, самое важное, чтобы понять, услышана молитва или нет, – это внутреннее удостоверение: когда сердце свидетельствует, что молитва принята (не свет с иконы, не радостный Лик Христа, не потоки света, льющиеся с иконы, не знамение свыше, не отблески солнца, не лучи света, не что-то внешнее – все это путь к прелести). Лишь состояние нашего сердца может говорить нам об этом.

Сердце чувствует, что Бог видит все наше существо во всей его глубине, и Он милостиво склоняется к нашему прошению, и сомнение в его приклоненности, отчаяние о том, что Он нас не слышит, уходит. И когда вследствие нашей молитвы сомнения уходят, мы ощущаем Бога – внимающего нам, слушающего нас.

Тогда всякое сомнение в этом пропадает – и отчаяние уходит. Вот это и есть внутреннее сердечное удостоверение, что Бог услышал и принял нашу молитву.

Записала:
Инна Корепанова

Полную версию программы вы можете просмотреть или прослушать на сайте телеканала «Союз».

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475