Священник Владимир Флавьянов: Молитва, которую мы произносим, но не понимаем

Разговор сегодня – о том, как мы молимся и как надо молиться. Первый вопрос, который я хочу задать: когда Вы впервые столкнулись в своей духовной практике с тем, что такое молитва и как нужно молиться?

– Наверное, как и каждый христианин: когда мы впервые в молитве получим просимое. Это чудо, и на этом чуде строится наша вера. Дальше мы начинаем углублять молитву и начинаем понимать, что, оказывается, практически никто из нас не умеет молиться, то есть это удел святых. Но, раз в жизни получив просимое, даже и ненужное, (когда Господь, как хороший папа, говорит: «На тебе, сынок или доченька, так уж и быть, ты Меня уговорил)», мы на этом чуде строим наш первый опыт веры. И дальше его, конечно, надо углублять. А очень часто мы молимся – и нам кажется, что Бог нас не слышит. Но это только кажется: Он как раз проверяет, какова сила нашей молитвы и что мы в нее вкладываем.

Самая известная молитва, которую мы произносим буквально каждый день (и не один раз), а во время Литургии даже поем ее все вместе, – «Отче наш». Казалось бы, в ней все понятно, но давайте попробуем разобрать эту молитву. Почему мы обращаемся к Богу «Отче»? И почему Он «наш»?

– Ведь и к батюшке тоже обращаются «отче» – это ласкательное слово, это обращение действительно ласкает слух (мы называем маму не просто «мать», а говорим «мама, мамочка, мамулечка»). Здесь Господь вводит нас в определенное состояние ласковости – мы обращаемся не к богу-громовержцу, который раздает пинки и подзатыльники, а понимаем, что Бог есть любовь, и мы обращаемся к Любви через любовь, используя именно этот термин.

Почему мы говорим «наш»? Наверное, в своей молитве логичнее было бы сказать: «Отче мой»?

– Мы все – дети Божии. В огромной семье каждый ребенок воспринимает родителей как своих, и это правильно. Но когда мы находимся в одной огромной семье, мы должны понимать, что родители любят нас всех, и любят одинаково. Если один ребенок согрешает, то обычно папа наказывает всех, и это правильно. Здесь мы должны сразу правильно понимать, что Отче – наш, и если один человек как-то согрешает, то мы всей страной за это и расплачиваемся.

Следующие слова: «Иже еси на небесех». Их знает каждый православный, но что они означают? Может быть, имеет смысл сказать проще?

– Я думаю, Христос сказал так, что проще уже некуда, и изменять это не только нет смысла, но будет и неправильно. Другое дело, что мы уже далеки от славянского языка и у нас совсем другое мышление. 2 000 лет назад, когда Христос давал эту молитву, Он говорил, используя архетипы и словесные конструкции, которые понимали тогдашние люди: они прекрасно понимали, что Бог – на Небе, не на земле. Этой молитвой сквозь все века и сквозь все тысячелетия Христос еще раз подчеркивает, что мы обращаемся к Богу, Который на Небесах. Причем мы же знаем, что туда уже и космонавты летали. Но, оказывается, Небеса – это не небо и не облака. Небесами называется совсем другое пространство – это другой мир. Эта молитва дана на все тысячелетия – независимо от того, какими галактиками мы будем оперировать.

Понятно, что Небеса – не просто атмосфера.

– Это не наш мир, не наши законы и не наше понимание и даже не наша любовь: наша любовь – человеческая, а мы говорим о Боге. У Бога – Своя любовь, Он любит нас иначе.

Далее: «Да святится имя Твое».

– Когда мы говорим о Боге, мы должны понимать, что Бог неизменен: Он есть Свет, Истина, Жизнь – и это всегда было и будет. Но мы как бы от Него просим: «Да святится имя Твое». «Да» используется, чтобы действие произошло – «да будет так». Получается, мы себя в данном случае ставим перед Богом и говорим, чтобы Его имя святилось именно в нас – в наших действиях, поступках, словах, мыслях.

То есть «да святится имя Твое» применительно именно к моему духу, к моей духовной жизни?

– Я бы даже еще больше добавил. Например, если я попал в тюрьму, то я опозорил своего отца: я могу прославить своего отца или опозорить его. Если я говорю, например, папе или маме: «Да святится имя твое», – значит, я должен вести себя так, чтобы им не было стыдно за меня.

Получается, действительно в молитве есть такие слова, которые мы произносим, но можем не понимать их смысла. Следующая фраза: «Да будет воля Твоя». Поясните, пожалуйста, сокровенный ее смысл...

– Мы рождены по образу и подобию Бога и обладаем той же волей, что и Сам Господь Бог. И Он не вмешивается в нашу волю. Мы замечаем, что сами творим свою собственную волю. Но хотя бы благодаря этой молитве мы должны задуматься, где мы должны затормозить: если не будет Божией воли, а будет только одна моя, то что тогда пенять на свою судьбу? Судьба – это суд Божий. Если я хочу подвинуть свою волю и вместо нее поставить именно волю Божию, тогда начинается Промысл Божий. Бог хочет для меня все самое лучшее, но я-то ведь не хочу, оказывается, – я хочу по своей воле жить. Поэтому я уже должен себя ограничить. Но это монашеский подвиг – в монастырях именно так и происходит, и то не всегда получается, они всю жизнь этому учатся – отказываться не от воли, а от своей воли: воля никуда не девается – это наша природа, и мы не должны уничтожать эту природу. Другое дело, что мы ее сублимируем, переводим в другую плоскость: монах, например, отказывается от своей воли, но совершает волю игумена.

В семье происходит то же – если я взял молитвослов помолиться, а в это время маленький ребенок подбежал ко мне и говорит: «Папа, мне срочно надо...», я должен отложить молитвослов и совершить его волю, и в этом будет моя любовь, мое христианство.

Мы должны понимать, что воля может быть только совместная. Как, например, 2 или 3 лошади в одной упряжке тащат телегу – это не лебедь, рак и щука, когда все тянут в разные стороны... Мы должны двигаться в одном направлении – моя воля должна совпадать с волей Божией, а воля Божия должна совпадать с моей. Но так ли это на самом деле?

В молитве «Царю Небесный», произнося «Прииди и вселися в ны, и очисти ны от всякия скверны», мы просим Господа прийти и вселиться в нас, но, может быть, не отдаем себе отчета, что просим? Говоря «да будет воля Твоя», мы тоже должны отдавать себе отчет, что просим. Если представить, что воля Божия действительно будет во мне, как мне жить в плотском состоянии духа, чтобы примирить себя и волю Божию?

– Это, может быть, нам, взрослым грешникам, сложно: у маленьких детей, еще не испорченных нашим зловредным воспитанием, все очень просто, и у них как раз воля полностью совпадает и с волей Божией. Не зря Христос говорил: «Истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное». У детей есть простота – они не умеют завидовать, не умеют обижаться, не помнят зла: если ребенка наказали, то через 5 секунд он опять улыбается и счастлив. Дети не могут счастье променять на что-то: они счастливы.

Следующие слова: «Яко на небеси и на земли».

– Мы знаем, что на Небе – в том мире, где Бог – воля Божия выполняется всеми ангелами беспрекословно. И мы просим, чтобы Его воля была не только там, но и здесь: здесь мы царствуем, мы пытаемся жить своей волей, и это приводит к конфликтам, вплоть до войны, поэтому если не будет воли Божией, мы просто друг друга поубиваем.

Может быть, я ошибаюсь, но здесь есть еще один момент: мы знаем, что Господь никогда не сотворит зла – Бог есть любовь. И, прося Его воли как на небе, так и на земле, мы просим присутствия Его воли здесь.

– Кстати, этот контекст «да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли» я часто использую на отпевании, когда напоминаю людям: «Земля еси и в землю отыдеши». Земля бывает разная – есть земля безводная, пустынная, песчаная, сколько ее ни поливай, на ней ничего не вырастет, а бывает земля плодородная, но ее надо возделывать (и чем больше гумусный слой, тем больше сорняков).

Так вот: чем богаче, талантливее (и так далее) я себя считаю, тем больше у меня грехов. Стало быть, я прошу, чтобы воля Божия во мне действительно совершалась. Если я все-таки «цивилизованный, культурный, духовно богатый, одаренный», то тем более должен просить у Бога помощи со всем этим справиться: душа огромна – это не 10 соток, и в ней гораздо больше сорняков.

Далее следуют совсем непонятные слова: «Хлеб наш насущный даждь нам днесь». Я понимаю, что здесь можно говорить о хлебе как о пище: «Дай нам сегодня пропитание» – в некоторых конфессиях я именно это и слышал: «Дай мне пропитание на сей день». Так ли это?

– И это тоже имеется в виду: разумеется, человек создан так, чтобы в том числе и питаться. Мы просим удовлетворять наши желания, но если эти желания не против воли Божией; поэтому мы сначала в молитве попросили, чтобы совершалась воля Божия, а потом уже добавляем, что хотим удовлетворения наших желаний. Мы не можем состояться как люди, если не будем реализовывать потенциал, который Бог заложил в нас.

Есть ли здесь момент упования, чтобы Господь нам дал возможность причаститься?

– Конечно. В первую очередь – это Причастие, благодать даров Духа Святого, которые мы получаем и в Причастии, и в других таинствах (например, в таинстве Соборования). Просто любой приход в церковь – это уже попытка приобрести благодать Божию: даже если я не был на Причастии, но был на службе. Даже если где-то на улице я встретился с батюшкой, решил остановиться и поговорить – это уже поиск благодати Божией: я ищу насыщения своих духовных желаний, хочу реализовать свои духовные желания.

Все это вмещается в слова «хлеб наш насущный даждь нам днесь». Но почему мы просим только на сегодня?

– Но ведь мы не знаем, сколько проживем, – это во-первых. Во-вторых, вспомним разговор Христа с самарянкой: Он ей говорил именно о дарах Духа Святого, что человек сам станет их источником. И если мы действительно начинаем правильно причащаться и имеем этот благодатный Хлеб, то мы становимся источником благодати уже для других: если я отражаю свет Божий, то становлюсь светильником – Господь меня зажег, и от моего света уже другие могут зажигаться, как свечки от лампадки: кто-то должен зажечь лампадку, а дальше можно от нее зажигать свечи.

Следующие слова я попрошу подробнее пояснить – честно говоря, я над этой фразой думаю каждый раз, когда молюсь: «И не введи нас во искушение».

– Очень сложное прошение. С одной стороны, если бы не было искуса, испытания, то не было бы и опыта. С другой стороны, у Адама была эта возможность – не согрешая, приобретать опыт: он мог взрослеть, становиться мудрым, приобретать благодать даров Духа Святого, не согрешая при этом, но он пошел по другому пути, по которому мы сегодня идем.

В древности люди не могли не грешить. Но, учитывая, что Христос пришел и открыл Новый Завет, сегодня мы можем не грешить, и Христос именно показал путь, когда можно не грешить. Мы знаем тому примеры: Богородица, Иоанн Креститель и много святых, которые действительно не грешили и которых никто не мог ни в чем упрекнуть. Другое дело, что они никогда не называли себя святыми – они называли себя грешными и видели свою греховность, видимую только им. Господь, придя на землю, открывает новый мир и новые возможности, то есть мы можем жить в благодати и не грешить.

Но Господь ведь не может искусить, не может ввести в искушение? Он посылает нам столько испытаний, сколько мы можем вытерпеть...

– Мне кажется, что мы сами себя накручиваем и чаще всего лезем туда, в чем меньше всего разбираемся. Мы боимся слова «наказание», а ведь в нем – наказ. Тебе папа дал какой-то наказ: если будешь в этой заповеди – будешь благословен здесь, на земле. То есть наказ (наказание) – это не плохое слово, а хорошее, мы в наказе должны пребывать. Когда я чего-то не знаю, но туда лезу, – сам себя наказываю: меня не Бог наказывает – я сам наказываюсь своим своеволием, самочинием, своим греховным навыком я сам себя мучаю.

Не менее сложно: «Но избави нас от лукавого»…

– Действительно, мы не должны уделять лукавому много времени – мы должны гораздо больше внимания уделять Богу, ангелам, святым, но никак не бесам.

Но факт остается фактом: в молитве мы упоминаем лукавого, то есть констатируем, что зло лукаво и оно нас перехитрит. У дьявола нет склероза – он абсолютно все знает: все книги, все фильмы, всю музыку, абсолютно все, что только было создано на земле человеком. Соответственно, мы его развиваем – и он знает, как достичь нашего сознания, подсознания и как его изменить. Удивительно, что мы до сих пор живы вообще на земле и даже можем творить свою волю, оказывается. Насколько велика милость Божия, которая нас оберегает от лукавого! Мы просим – и Господь нас оберегает и позволяет нашей воле совершаться.

Зло лукаво: это обман, фантик, пустышка, но мы, как маленькие и наивные дети, очень часто обманываемся – причем я добавил бы даже, что мы сами становимся лукавыми; в молитве мы просим, чтобы Господь избавлял нас не только от каких-то лукавых людей, но и от нас самих, лукавых – мы и сами себя обманываем, подставляем под удары судьбы своей глупостью, наивностью.

Теперь, кода мы будем произносить молитву «Отче наш» с этим знанием, молитва станет для нас действительно живым источником, который поможет.

– Да, подспорьем.

Еще один вопрос, напрямую связанный с молитвой. Мы много слышим, что церковнославянский язык непонятен очень многим людям – я специально говорю для будущих прихожан, которые могут прийти к вере, но оправдывают себя непониманием языка богослужения.

– Я прокомментировал бы это немножко другой историей. Как-то в Израиле с одним священником мы сопровождали группу. Он был из Франции. Я спросил его, где он познакомился с матушкой. Он сказал, что в Австралии. Я его спросил, знают ли они русский язык, и он ответил: «Ни я, ни матушка не знаем, но в семье мы разговариваем по-славянски, по-русски». Возьмем этот случай: муж и жена – иностранцы друг для друга и говорят на каком-то третьем языке, учатся понимать друг друга. Когда жена учит язык мужа или муж учит язык жены – это понятно. Но когда люди переходят на третий язык – это немножко другое общение: каждый напрягается и думает. В любом случае в каждом языке есть свои языковые конструкции, которых нет в другом языке, и что-то мы недосказываем, но мы это прекрасно понимаем; и у нас нет обвинения. Например, когда муж заставляет жену: «Говори на моем языке», жена может его обвинить: «Твой язык примитивный, но ты меня заставил, и я подчиняюсь». И наоборот. Но когда мы переходим на язык, которого оба не знаем, обвинять друг друга бесполезно.

Славянский – язык наших предков. Это удивительный язык, в котором нет ни одного ругательства. Если в русском языке 33 буквы алфавита, то в церковнославянском, по-моему, 45. А в древнеславянском, по-моему, даже 56 – еще больше: насколько большим богатством обладали наши предки. И мы говорим, что мы их умнее. На каком основании, если наш язык примитивнее?

Еще вопрос: можно ли молиться своими словами? Может быть, молитва Господу своими словами еще дороже, чем использование чужих молитв?

– Главный момент: чужих молитв не бывает – они все свои. Молитва «Отче наш», которую дал Христос, тоже своя. Конечно, соглашусь с вами, мы можем молиться своими молитвами, даже сами их придумывать. Ведь молитв, которые мы сейчас читаем в молитвословах, в I веке, например, не было, когда жили Макарий Египетский, Василий Великий, – но мы знаем их как людей святых, используем их молитвенный опыт и делаем их молитвы своими. Потом появились молитвы Иоанна Кронштадтского, Оптинских старцев и так далее. Это все наши молитвы, не чужие.

Благословите, пожалуйста, наших телезрителей.

– Господь да внемлет всем нашим молитвам по всем нашим просьбам и ходатайствам. Мы будем Ему очень благодарны. И слава Богу за все!

Записала:
Нина Кирсанова

Полную версию программы вы можете просмотреть или прослушать на сайте телеканала «Союз».

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475