Священник Константин Корепанов: Осуждение

Тема нашей передачи – «Осуждение». Что делать, когда осуждение не дает человеку жить? И что это такое – привычка, болезнь? Почему оно сопровождает нас на протяжении всей жизни? Что написано об этом в Священных книгах? Почему об этом говорили апостолы в своих посланиях? Что говорят об этом святые отцы?

– Осуждение, с одной стороны, – это неотъемлемое свойство падшего человека. То есть человек пал, и последствием этого является то, что он неизбежно начинает свысока относиться ко всякому другому человеку. Любовь, которая была в сердце, ибо там был Бог, ушла. Человек потерял Бога – он умер. Смерть, в изначальном смысле слова, – это ведь не только и не столько умирание физического тела, разложение человеческого тела, сколько отрыв души от источника жизни – это тление души, ее разложение.

Только Бог есть любовь, и только с Богом и в Боге человек способен любить. Потеряв Бога, он теряет способность любить. Потеряв способность любить, он, естественно, стал воспринимать всякого человека как чужого. И это провоцирует осуждение, то есть: «Я вправе судить все, что происходит вокруг меня! Я не чувствую Творца в этом мире, я не чувствую близости и родства с людьми в этом мире. Мне все здесь не нравится, и как ведут себя люди, мне не нравится, и я их сужу!».

Осуждение – это знак опустошенности от любви человеческого сердца, тление души; тлеющая душа – вот что такое осуждение изначально. Но культура человеческая – духовная, духовно-нравственная, обычная – воспитывала на протяжении столетий, даже тысячелетий способность человека не поддаваться осуждению. Или хотя бы просто быть осторожнее и отвечать за свои слова – ведь могут услышать, могут передать, могут наказать!.. И человека, знавшего, что за слова придется отвечать – и в этой временной жизни, и в вечной, – это, безусловно, сдерживало. А в наше время осуждение, как обычное тление души, было умножено еще и тлением разума: человек просто потерялся – как это говорится, «царя в голове» у него нет, и он перестал осторожничать со словами, как бы распустил себя – позволяет себе судить кого угодно, сознавая, что за это ему ничего не будет. И такая привычка постоянно судить людей приобретается с детства!

Я вырос в немного другой среде. И сегодня я об этом говорю современным детям: «Любой мальчишка (не знаю про девчонок) тогда отвечал за свои слова. Действительно отвечал: если ты сказал, что ты это можешь, то должен показать, что ты это можешь! Если ты дал слово, ты должен подтвердить его, иначе тебя все мальчишки в округе просто будут презирать за то, что ты не сдержал свое слово». Если ты, допустим, обидел кого-то – сказал, что вот там, парень из соседней квартиры, или с соседней улицы, или из соседнего города такой-сякой, этот парень обязательно узнает. Он придет к тебе и спросит: «Ты сказал про меня это? Докажи!». И эти обстоятельства рождали в нас, мальчишках, осознание того, что за свои слова придется отвечать, и мы выросли в среде, где слов старались на ветер не бросать: не то чтобы кто-то за них накажет, но сама среда создавала условия, что за слова придется отвечать.

И поэтому я могу понять, что было в более древние эпохи, когда отклик за сказанное слово действительно приходил – человек понимал, что лучше языком-то и не болтать. А наше расхристанное время, когда человек может позволить себе все, и никогда никто за слова отвечать не будет, эту поврежденность как бы усилило – как динамик, усилитель, резонатор. И это привело к тому, что мы к осуждению привыкли – мы иначе не знаем как общаться: нам кажется, что не осуждать в принципе нельзя, что по-другому невозможно.

Я пытаюсь, допустим, сказать своим сверстникам или молодым людям, что было время, когда мы тоже осуждали, но не так сильно. Мы сдерживали свои эмоции, чувства, и тем не менее наше общение не прекращалось. А люди сейчас представить себе не могут этого. И когда они собираются вместе, то начинают осуждать – они находят предмет своей насмешки, своего сарказма и начинают судить другого, и это тема для разговора.

И когда им говоришь: «А вот можно без осуждения?» – они удивляются: «А что тогда делать-то?». Я говорю: «Ну, знаете, вот мы с друзьями собирались вместе регулярно, чуть не каждый вечер, начиная с 8-го класса, нас было несколько человек, и мы никого не осуждали!». Я искренне вспоминал, было ли в нашем общении осуждение кого-либо? И не мог вспомнить (может, и было, но я упорно этого не мог вспомнить) – я помню, как мы общались, о чем мы говорили, но там не было осуждения… Значит, реально так общаться – просто это искусство, это определенный уровень обычной человеческой культуры, и это именно та ситуация, когда человек привык, что за слова приходится отвечать. Именно это состояние мы потеряли.

Вы уже сказали, что склонность к осуждению развивается с детства. А с возрастом этот грех усиливается? И если да, то где он укореняется – в голове, в сердце?

– Осуждение, как и всякая привычка, укореняется с детства. Случайно приобретенный навык становится привычкой, а привычка становится второй натурой всякого человека. И человек просто по-другому не мыслит себя.

По идее, за это, как и за все воспитание, отвечают родители – ребенка надо с детства приучать, как сказал один мой знакомый священник, к элементарным вещам: нельзя ребенку осудить старшего, нельзя осудить учителя, нельзя осудить руководителя. Но у нас именно этим и занимаются люди. Скажем, любой человек моего поколения понимает, что немыслимо было в детстве прийти домой и сказать: «Мой учитель сделал сегодня такое и такое, он такой нехороший, он посмел поставить мне тройку». Это было невозможно – нас так воспитывали; но если нас так воспитывали, значит, можно воспитывать так и сейчас? Но сейчас, выслушивая жалобы наших детей на учителей, мы как раз и потакаем их привычке осуждать.

А в сущности, как может ребенок судить об учителе? Это же несопоставимые категории – у ребенка просто нет для этого никаких оснований: кто он такой, чтобы судить об учителе? Но сегодня ребенок, не имея возможности оценить свои собственные поступки, уже дает оценку деятельности учителя или любого взрослого человека. А мы поддерживаем его, не осознавая, разумеется, этого. Мы, таким образом, хотим защитить своего ребенка – нам так кажется. И этим поощряем его.

А ребенок начинает постоянно осуждать всех, кого встречает в жизни. По сути дела, что он делает? Он, не умея оценить самого себя, не умея провести суд над самим собой, чему должен учиться христианин, начинает судить всех вокруг, давать окружающим оценку, будучи еще в состоянии полной некомпетентности в любом вопросе, в каком бы он посмел оценить. И к юношескому возрасту для него осуждение становится просто нормальной вещью. А как иначе-то? Он привык с детства давать оценку людям старше себя...

Понятно, что с возрастом это становится не просто привычкой, но и приобретает глобальные размеры. Человек судит не только власть – не только церковную или государственную, он судит кого угодно – философов, святых, Христа, Бога; он привыкает судить всех – и именно из-за этой вседозволенности вырастает гадкое свойство, когда современный человек осуждает все! И часто люди (приходят, например, взрослые люди, даже моего поколения) спрашивают: «А почему Бог, скажем, сделал вот это и вот это? А почему Он не спасает вот этих людей?».

«А почему Он допустил?»

– Да! «Почему Он допустил?» – это нелепая постановка вопроса. Ты Кого призываешь к ответу, от Кого требуешь отчета? Человек даже не понимает: он буквально требует от Бога ответа: «Я имею право спросить у Бога! Пусть Он мне даст отчет, почему Он сделал то-то и то-то, что мне упорно не нравится, и я не вижу в этом смысла и еще чего-то!». Просто соискатель какой-то! Это как у Достоевского: «Тварь я дрожащая или право имею?».

Такое совопросничество, состязательность даже, по отношению к самой Высшей инстанции бытия (как бы человек Его ни воспринимал, но Бог всегда в этой парадигме бытия будет Высшей инстанцией) показательно: даже Богу человек постоянно ставит в упрек и требует у Него отчета, – что уж говорить про государственную власть, про начальника на работе или в фирме, губернатора или священника? Он всех судит – он Бога судит; а все это выросло из привычки давать оценку вещам, людям, событиям, в которых он был некомпетентен. Любой отец должен был сказать ребенку: «А кто тебе дал право судить взрослого человека?».

Вопрос от телезрителя Евгения Александровича из Белгорода: «К осуждению относятся пересуды и сплетни. В России процветают семечки, лавочки, чесание языком откуда это пошло, у нас что – времени много, заняться нечем?».

– Я, конечно, не специалист по разным бытовым вещам, но, помню, читал книгу в свое время, и оттуда мне запомнился такой пример. Это были 1920-е годы – автор описывает реальность не то Москвы, не то Петербурга (словом, столичного города), и его, как интеллигентного человека, потрясло огромное количество людей, постоянно собирающихся на улице, что-то обсуждающих и грызущих семечки; это поразило его потому, что раньше такого не было, ведь человек, грызущий семечки, – это человек праздный: ему нечего делать – у него есть возможность стоять, грызть семечки, о чем-то говорить… Это именно праздность, и праздность самого плоского пошиба, и автора это поразило – он осознал, какой огромный, в его восприятии, сдвиг произошел в общественной жизни Москвы или Петербурга (я просто не помню – словом, в атмосфере столичного города): такого люди раньше просто не могли себе позволить. Человек, грызущий семечки на рынке или на базаре, – это заведомо праздный человек, которому больше делать просто нечего, а тут большая часть народу только этим и занимается. Появилась праздность...

Как говорили святые отцы, праздность – мать всех пороков. И праздность надо было как-то использовать – надо же было чем-то заполнять общение. Люди недостаточно образованные, чтобы говорить о серьезных вещах, недостаточно культурные, перестали понимать, о чем нужно молчать, о чем лучше не говорить – это все ушло, и ил, поднятый со дна (о котором поется: «Кто был ничем, тот станет всем»), эти люди заполонили улицы городов и ввели привычку праздного времяпрепровождения за обсуждением других людей. Что же еще больше-то было обсуждать? Понятно, что это просто некая зарисовка, а если бы мы, скажем, взялись за серьезный анализ… Не могу сказать, что я в этом компетентен, но мне представляется, что ключевую роль в том, чтобы подвигнуть человека к осуждению, сыграли средства массовой информации (чем же им еще заниматься), когда они появились (это совпадает примерно с концом XIX – началом XX века, а массовое чтение газет, когда их стали читать не только образованные, но и большинство людей, это ХХ век – время, когда отступила неграмотность и у людей появилась возможность читать газеты). Понятно, что газеты стали провоцировать на обсуждение лиц и событий тех, кто в этом некомпетентны.

Я не могу сказать, что имею академическое образование, – я имею высшее образование, но поскольку в нем не было школы академичности, мне всегда этого недостает. И когда я встречаюсь с настоящими представителями академической школы, академической науки, то меня поражает – до сих пор поражает – такой факт. Если я подойду, скажем, к специалисту по истории, к доктору исторических наук, и спрошу него: «Дорогой человек! Вот у меня вопрос – расскажи-ка мне, пожалуйста, что было в эпоху Пугачева? Там что-то мне непонятно, и у меня есть вопрос», то он мне ответит: «Извини, отец Константин: я в этом вопросе некомпетентен – обратись к такому-то ученому, кто специально посвятил свою жизнь изучению эпохи Пугачева, он скажет». Он – доктор наук, но изучает другую эпоху и поэтому высказывать суждения о той эпохе, которая не стала сферой его научных интересов, не посмеет: вот эта культура была раньше массовой, по крайней мере для значительного количества людей (не только гостей светских салонов, как раз наоборот). Крестьяне, рабочие понимали: «Как можно судить о том, в чем ты не разбираешься?». И они не судили – они были верующими, доверяли Богу и думали: «Людям виднее, они знают, что делают, – наше дело терпеть, исполнять то, что мы должны. Я не должен судить другого человека». Понятно, что это не столько Евангельская традиция, потому что ее мало кто знал на Руси, а именно традиция проповеди Слова Божия, проповеди по святым отцам – общение со старцами, святыми отцами, духоносными наставниками приводило людей к тому, что они понимали: «Зачем судить человека, которого ты не знаешь, на месте которого ты не находишься? Бог ему Судья!».

Вопрос телезрительницы Анны из Саранска: «Стараюсь не осуждать, но какие-то оценки действиям людей – не человеку, но его действиям – я даю. И стараешься зла не помнить, но обида вроде бы есть, живет. В молитве “Отче наш” говорится: “И остави нам долги наша, как и мы оставляем должником нашим…”. Значит, нам надо исключить, не вспоминать былое? Но ведь оценки мы людям все-таки даем...».

– Я понял вопрос. Вы коснулись очень серьезной темы. Часто люди говорят (реже спрашивают), что они, мол, не в осуждение что-то говорят, а в рассуждение. Если осуждение совершенно запрещено, в первую очередь Священным Писанием, то рассуждение и Богом благословляется: «Будьте мудры, как змии, и просты, как голуби» – исвятые отцы, начиная с Антония Великого, называют рассуждение величайшей из добродетелей. Но важно понимать (а обычно понимать это у человека, увы, не получается), что мы можем и должны давать оценку поступкам другого человека. Жить в нравственном релятивизме («мне в принципе без разницы – каждый делает, что хочет!») будет совершенно и безнравственно, и уж точно не по-христиански.

Оценку действиям человека мы должны давать, особенно это важно в моменте и самовоспитания, и воспитания детей. Мы должны говорить: «Вот этот поступок – плохой, а этот поступок – хороший, вот тут человек поступил правильно, а тут неправильно». У нас должно быть четкое представление, какой поступок правильный, а какой неправильный и как мы должны были бы поступить – чисто теоретически, представить эту разницу несложно. Мы имеем право оценивать поступки, но не имеем права судить людей: мы не знаем, почему человек совершил этот поступок, что его привело к этому, какое у него настроение, какие у него мотивы, цели. Ничего этого мы не знаем, но знаем, что сам поступок плохой и так поступать нельзя. Но человека судить при этом нельзя.

Это чисто теоретическое разделение, оно умозрительно очень точное и очень конкретное: «Действия человека оценивать можно – судить человека нельзя». Но когда мы не теоретизируем, а практически пытаемся осуществить это в жизни, сделать этого не можем: мы люди грешные, и грех в том и проявляется, что мы всегда соотносим поступок человека с ним самим. И, пытаясь судить о поступках, мы всегда судим человека. Это наша падшесть, это наша испорченность, в этом и проявляется тление нашей души.

Поэтому вслед за заповедью не судите или о том, чтобы рассудить, надо исполнять и следующую заповедь: «Молитесь за обижающих вас, творящих вам напасти», или просто за людей. Человек должен молиться за другого, когда тот, например, совершил неприглядный поступок: когда мне не просто не нравится этот поступок, а меня задело, мне неприятно, меня обидело, раздражило (иногда просто даже завело), я должен сначала помолиться.

И в момент молитвы (если человек умеет молиться и он действительно обратился к Богу), в Боге, в Его благодати у него появляется вот это четкое различение. Он понимает, с одной стороны, что поступок нехороший и так поступать нельзя, и понимает, с другой стороны, что человек – это просто человек и за него нужно помолиться. Да, он сделал ошибку – может, он злодей, бывает и такое, но чаще всего это именно ошибка, неведение: человек не знает, что творит, он просто не понимает всех последствий своих действий. И когда я молюсь за этого человека, мне его жалко, я сохраняю к нему и доверие, и симпатию, и любовь и, молясь за него, прошу, чтобы Господь вразумил его. Но при этом понимаю, что так поступать нельзя.

Я не знаю другого способа – только в молитвенной практике это возможно, чисто рационально падший разум развести эти два явления не может, он всегда смешивает, сливает в одно поступки и человека. Только ум, пребывающий именно в молитве, приобретает навык различать действие и лицо и оценивать действие, не судя при этом человека.

И я как священник всегда говорю об этом людям, приходящим на Исповедь: у всех одна и та же проблема – все нормальные, адекватные люди приходят и каются, плачут, что не могут победить страсть осуждения. И всем таковым я говорю: «Единственный способ – молитесь за человека, которого вам хочется осудить. Вам не нравится его поступок, но осуждаете вы его. Начинаете за него молиться – поступок по-прежнему не нравится, но к человеку рождается любовь». (Окончание в следующем номере)

Полную версию программы вы можете просмотреть или прослушать на сайте телеканала «Союз».

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475