Протоиерей Сергий Вогулкин: Духовность

Окончание. Начало в №31 (928) 2017

Юлия Александровна, раз мы заговорили о сердце, к Вам вопрос. Что психология понимает под сердцем?

Юлия ТОКАРЕВА: – В психологии сердце, как таковое, не разбирается. Если мы говорим о сердечности, то прежде всего мы говорим об эмоциональности, доброжелательности, доброте, то есть наборе определенных эмоциональных реакций или характеристик человека, которые, как правило, связаны с сердечностью, то есть с чем-то хорошим. Поэтому я здесь вижу сходство с определенными православными духовными трактатами и не противоречу Вам, отец Сергий.

о. СЕРГИЙ: – Ни в коей мере: наоборот, это как бы одна из частей понимания сердца, но с точки зрения, как человек проявляет свое сердце, через что он проявляет свое сердце. В Православии понятие «сердце» очень непростое, в нем сосредоточение всего человека, то есть самое главное в человеке. Его взгляды, мысли, поступки, которые он готов совершить,– это и есть сердце. Поэтому, когда мы говорим о сердечном человеке, то говорим о человеке, открытом для всех, смотрящем на мир открытыми глазами, с любовью, достигшем максимальной степени своей сердечности – недаром же говорят «сердечный человек».

Но, понимаете, есть опасность для такого человека. Недаром есть мнение, что душа человека не внутри, а снаружи. Душа – это некая оболочка, облекающая человека. И чем человек душевнее, тем ему больнее. Если ему наносится рана – ему очень больно: душа у него снаружи, он выпустил ее из себя, она его тянет к людям, она соединяет его с другими людьми именно через сердце. Он как бы свое сердце отдает людям: вот оно, возьмите его. А люди бывают всякие. И те раны, что ему наносятся, – это очень больно.

Дело в том, что духовность, стремление к духовности является в человеке одним из врожденных качеств. И если в течение жизни человек вдруг открылся, а ему сделали больно, он свою душу запирает обратно внутрь себя, он закрывается, он создает некую капсулу вокруг себя. Вот почему рациональный подход к жизни, мирской подход создает человека индивидуалиста, одинокого человека.

Если же человек поднимается в духовности, он никогда не будет одинок, будучи открыт для людей, для контакта, готов взаимодействовать с другими, с Богом. Он никогда не будет один. Вот в чем основное преимущество, так скажем, основное достоинство человека – не быть одному. Если ты один, значит, у тебя с душой что-то не так, значит ты недостаточно достиг высоты открытия своего. Я так понимаю.

Юлия Александровна, объясните, пожалуйста, – у меня возникли вопросы. С одной стороны, сердечным человеком, человеком с большим сердцем быть хорошо. Но мы получаем иногда не совсем те реакции, которых ждем от мира, закрываемся. Что говорит психология? Во-первых, происходит так ли это на самом деле? И, во-вторых, когда другой вариант, о чем сказал отец Сергий, – как быть готовым к этим реакциям, быть открытым всегда, несмотря на сложности?

Юлия ТОКАРЕВА: – Вообще, немножко по-другому понимается в психологии открытость человека и зрелость. Например, если мы говорим о человеке зрелом, общаясь с которым чувствуешь, что это действительно человек духовный… Если он такой, то огромную часть своей жизни посвящает тому, что, отдавая, не ориентирован на определенную реакцию людей, которые (выражусь чуть грубовато) «не того уровня духовности», то есть пока еще не готовы дать ту реакцию, которая была бы ему приятна, воспринималась как-то безболезненно. Я бы сказала, что да, это его в чем-то, может быть, огорчает, разочаровывает, но не ломает: «Да, наверное, это неприятно, но не настолько больно, чтобы прекратить дальше любить и отдавать себя».

Метафора, которую сказал отец Сергий, что человек «прячется», здесь могла бы выглядеть так, что, отдавая сейчас людям, которые рядом, и не видя, что им это действительно нужно, человек, может быть, просто ограничивает себя в открытых проявлениях, но не замыкается и не закрывается. И, наверное, для зрелого, духовного человека реакция других, которая не отвечает его ожиданиям, – это не боль или болезненность, а определенное понимание того, что они еще только на пути, на том же самом пути, на котором он уже достиг зрелости, духовности: ничего страшного, всему свое время, у каждого свой путь и свой опыт нахождения зрелости, самодостаточности и так далее.

То есть, если брать психологию, определенное отношение другого у открытого, чувствительного вызывают болезненные реакции, я связала бы с тем, что если человек зрелый, то это не будет ломать и убивать его.

о. СЕРГИЙ: – Вообще говоря, сейчас мы, к великому сожалению, редко встречаем таких открытых, душевных людей. В чем причина?

Дело в том, что люди живут совершенно другими критериями: они живут потребностями. Недаром сейчас говорят, что у нас общество потребителей. А в потреблении жить довольно легко, то есть твоя задача – что-то получить и потребить: твоя задача, твоя цель в жизни – потребить как можно больше, получить как можно больше, жить лучше. Это ведь очень просто. В принципе, жить лучше хочет любое животное. Но о духовности мы можем говорить только в отношении человека – никакое другое животное не обладает духовностью. Поэтому сейчас, к сожалению, очень многие живут потребностями на сегодня, на завтра – и все. И при чем тут духовность? Это так все просто. Тем более, что потребности можно легко удовлетворить – вокруг нас все предлагают, телевизор включишь – опять удовлетворяют твои потребности. Куда бы ты ни обратил взгляд – все для твоих потребностей.

А нравственность? А критерии? Жизнь по законам нравственности – не просто в наш век так прожить, и поэтому мы встречаем небольшое количество таких людей. И то, что люди все-таки тянутся к религии, приходят в храмы, говорит о том, что еще не все потеряно: в людях живет желание гармонии, желание обрести свой троический образ внутри себя, желание роста. Вот это обнадеживает, что, может быть, все-таки мы выйдем из состояния чисто потребительского.

Мы говорили об ученых-психологах. Мне бы, конечно, хотелось поговорить об ученых-биологах и медиках. Это ведь тоже очень интересная тема – как они смотрят на это? Знаете, настоящий ученый в любом своем исследовании доходит до определенной точки: вот он начал как рационалист – расчленил, посмотрел, выявил какой-то факт. А дальше? И тут наступает момент истины – он увидел, как это красиво. И он задает себе вопрос: а кто это сделал красивым? Вот, собственно говоря, критерий научности – увидеть в этом красоту. Недаром практически все великие ученые и прошлого, и недавнего прошлого, и настоящего рано или поздно приходят к вере: они понимают, что то, что они изучают, само появилось, из ничего – невозможно. И они, рано или поздно, приходят к вере, в них появляется духовность, любовь к тому, что они нашли, понимание красоты всего этого. И вот тогда действительно совершается настоящая наука – наука во имя людей, во имя жизни, во имя человечества. И, конечно, такой ученый не станет ее использовать для злых целей, понимая, что это нарушение красоты.

И в медицине, в биологии тоже эта проблема очень большая: как подходить к человеку? Можно, конечно, его расчленить на части: один лечит ухо, другой лечит глаз, третий лечит легкие, четвертый – печень. А человека нет: каждый видит в нем определенный кусок, а в целом человека не видят.

Иллюстрация к этому: сейчас вводится понятие «пациент». Кто такой пациент? Если вы откроете справочник, найдете там очень интересную вещь: пациент – это человек или другое живое существо, которое получает медицинскую помощь. Представляете? То есть пациентом может быть собака, теленок, лошадь. И совсем необязательно, что пациент – это больной. Пациент – это страдающий, например, от своего «неправильного» носа. Он пришел и сказал: «Исправьте мне нос, пожалуйста». Он – пациент, и мы, медики, обязаны исправлять ему нос: иметь красивый нос – это его потребность, и мы обязаны удовлетворять ее. Понимаете, какая интересная вещь получается? Мы должны делать операцию, чтобы исправить человеку нос.

Я всегда учил своих студентов: операция делается только по абсолютным показаниям, когда без этого нельзя, когда жизнь человека под угрозой. А чем его жизни угрожает нос? Чем нос угрожает его душевным, духовным качествам? Да, он не очень красив, но ведь прежде всего мы смотрим на душу человека – она должна быть красивой. Поэтому, когда говорят: «Пришел пациент», это какой-то даже не официальный, а чисто чиновничий взгляд: «Пришел пациент», «мы оказали помощь пациенту», – хотя, может быть, он совершенно здоров.

Ведь совершенно другое дело – больной: мы понимаем, что это человек страдающий, и мы понимаем, что ему надо оказать немедленную помощь. Мы уже заранее его любим, ведь к нам пришел человек. А так мы не знаем, пока не увидим, кто к нам пришел: человек или иное живое существо – пока мы не увидим, мы о пациенте не знаем ничего, но когда говорят: «Привезли больного», это же совершенно другое дело: я ночами дежурил по так называемой неотложке, и когда приходит сестра и говорит: «Доктор, там привезли больного» – все, ты сразу срываешься с места, бежишь к нему, ты понимаешь, что ему нужна, может быть, экстренная помощь.

«Привезли пациента» – о чем это? А мы не знаем, о чем это. К сожалению, этот чиновничий дух нередко проникает в медицину. И мы видим таких врачей, которые с этой точки зрения подходят к человеку.

Юлия Александровна, чуть-чуть добавите? Я думаю, Вам есть, о чем рассказать. Особенно, когда люди обращаются с болезнями и им лечат какое-то конкретное последствие, в принципе забывая о человеке в целом.

Юлия ТОКАРЕВА: – Так складывается, что, действительно, чаще всего мы, работая с чем-либо, берем те техники, те подходы, которыми обладаем, которые знаем и, наверное, они будут выглядеть фрагментарно. Я согласна с отцом Сергием, что наука чаще всего начинается с того, что это есть определенный фрагмент чего-то или, как любое исследование, начинается с гипотезы: у нас есть гипотеза, которую мы, просто как гипотезу, должны доказать или опровергнуть. А что за этой гипотезой, на ком мы решили сейчас все это проверять – человек это, животное, или еще что-то – у нас есть версия, мы будем ее проверять. Соглашусь, бывает так, что это негуманно, но так складывается научная практика.

Если мы возьмем более гармоничную модель, то есть увидим человека в целом и начинаем работать, представляя, как наша какая-то технология, модель скажется на нем как на личности, то спрогнозировать это (например, мне, как психологу) крайне трудно. Например, я всегда в человека верю, и когда приходит ко мне клиент и мы с ним обсуждаем то, что его волнует, то я, как специалист с двадцатилетним стажем, представляю, как та проблема, о которой он говорил, в результате решилась бы. Я моделирую его умения, то, что он из себя представляет, на то решение, которое могло бы получиться. Но бывает так, что, когда он приходит в следующий раз, он отказывается от этого пути, и я понимаю, что это другой человек, у него совсем иной потенциал и, например, то, что я представляю о нем в целом, не совсем сейчас осуществимо. Тогда я действую поэтапно, и от работы мой клиент может отказаться на любом этапе. И мне так становится проще. То есть тогда он говорит: «Спасибо, дальше я сам. Я понял, про что. Я осознаю, что заложенное начало гораздо конструктивнее, жизнь моя при подобном поведении будет счастливее. Все, спасибо, я пошел». То есть, можно сказать, я не взяла личность как таковую, я не рассталась с человеком, когда он максимально достиг того, чего хотел, – какого-то личностного роста, совершенства, и так далее. Это по поводу расчленения – так приходится работать.

Если говорить о словах «больной», «пациент», есть в науке определенный семантический эффект, то, как мы назвали, как мы сказали, – как в мультфильме «Приключения капитана Врунгеля»: «Как корабль назовете, так он и поплывет». Поэтому, если взять версию, как правильно называть, конечно, замечательно было бы, чтобы во все названия вещей был заложен конструктивный потенциал, чтобы мы, называя, уже выстраивали более здоровую перспективу или, например, настрой у врача, когда он слышит именно такую формулировку. Я за то, чтобы вещи были названы своими именами и слово помогало в осуществлении какой-либо деятельности.

о. СЕРГИЙ: – Я сейчас подумал, что это с точки зрения врача мы говорим о фразе «пришел пациент». А как с точки зрения самого пациента, когда ему говорят: «Пациент, заходите»? Пациент понимает, что, наверное, ему за это придется платить. Больной-то понимает, что сейчас все кинутся ему помогать, – а пациент понимает, что ему оказывают услугу, и, наверное, это не просто так, наверное, с него что-нибудь возьмут. Ладно, Бог с этим со всем.

Мы договорились, что духовность – это хорошо, мне так кажется. А вот как ее воспитать? Понимаете, мы говорим о взрослых людях, а откуда они такие берутся – духовные, бездуховные? Наверное, это все-таки закладывается в детстве. Знаете, я недаром говорил, что человек замыкается сам в себе. Посмотрите, с чего начинается семья? Семья начинается с родителей – с отца и матери. И у меня такое впечатление, что отец и мать сейчас находятся в некой оболочке, в кожуре.

Посмотрите, ведь никто не венчается – венчаются сейчас чрезвычайно редко. А это значит, что они не доверяют друг другу – даже отец и мать не доверяют друг другу. Тогда спрашивается: а как их дети могут доверять другим людям, если родители друг другу не доверяют? Ведь мы же говорили, что передать можно только то, что имеешь. Если ты имеешь открытость, если ты имеешь любовь, прежде всего, конечно, к своему супругу, и готов соединиться с ним на всю эту жизнь и на жизнь последующую, то это ты и передашь своим детям.

А если ты смотришь на супруга, как «сегодня он есть, а завтра он, может, уйдет, а может, и я посмотрю-посмотрю, да уйду от него», то как же дети могут воспитываться в духовности? Как они могут проникнуться любовью, если настоящей любви нет среди родителей? Вот что страшно. И если мы хотим иметь духовное поколение, если мы хотим, чтобы наши дети стали творцами и людьми, открытыми для других, понимающими других, любящими этот мир, мы должны начать, конечно, с себя. Начинается с родителей: мы должны научить этому молодежь. Мы должны сделать так, чтобы они, во-первых, полюбили друг друга, а во-вторых, научили своих детей любви к другим людям, к миру и Богу, естественно: красота мира говорит о силе Бога.

Человек стал необыкновенно силен: он владеет машинами, энергией, он может сделать с природой все, что угодно. Но вспомните русских богатырей: какой силой они обладали! Но они же и какой добротой обладали! Какой любовью они обладали! И вот если бы человеческая сила была соединена с любовью, это была бы по-настоящему мощь человеческая. И тогда все кругом расцвело бы. И мир бы переменился. Вот если бы к этому возможно было прийти... Но будем стараться. Будем молиться.

Записала:
Елена Кузоро

Полную версию программы вы можете просмотреть или прослушать на сайте телеканала «Союз».

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475