Иеромонах Симеон (Мазаев): Бог Сам вочеловечился нашего ради спасения

Отец Симеон, мы попробуем ответить на те вопросы о вере, которые часто задают как наши телезрители, так и многие люди, интересующиеся, а порой и критикующие нашу Православную веру.

– Все по заповеди апостола, который говорил: «Всем вопрошающим о вашей вере давайте ответ с кротостью и упованием».

Вопрос: «Почему Бог осудил Адама на смерть за столь небольшой проступок: не послушался, взял и съел яблоко? Неужели это было причиной того, чтобы осуждать на смерть Адама и Еву и весь род человеческий?».

– Небольшое уточнение: в древнееврейском оригинале Ветхого Завета не сказано, что это было именно яблоко, а просто некий плод. И плод какого дерева – непонятно.

Как раз этим вопросом можно проиллюстрировать разницу между осмыслением Евангельского сюжета и схожих сюжетов в язычестве. Почему человек вообще умирает? Священное Писание говорит так: возмездие за грех – смерть. А как же тогда Божия Матерь? Ведь Она не сделала личного греха. За что Ее подверг смерти собственный Сын?

Второе недоумение, здесь возникающее и продолжающее этот вопрос: «В каком смысле вы празднуете победу Христа над смертью?». Ведь люди после Воскресения Христа умирать не перестали – как умирали до, так умирают после. И действительно, некоторым парадоксом выглядит, когда священник на Пасху (а люди умирают и на Пасху) произносит Пасхальное слово Иоанна Златоуста: «Смерть, где твое жало? Ад, где твоя победа?» – а рядом, в соседнем приделе, стоит гроб с покойником, которого будут отпевать наутро. В этом смысле вопрошание священника выглядит несколько комично... Действительно, если Господь победил смерть, то почему она осталась? Почему бы ее вообще не упразднить?

Хотя во всех молитвословиях об этом говорится: «... и упраздни смерть».

– Да, «смертию смерть поправ», «упразднил имущего державу смерти», то есть дьявола, и так далее.

В каком смысле мы говорим о победе над смертью? Был такой великий учитель Церкви – святитель Григорий Нисский. У него есть потрясающий образ – кувшин. Иногда, говоря о смерти, его так и называют «кувшин Григория Нисского». Он говорит: представьте себе большой красивый кувшин, дорогой, расписанный – любимая вещь хозяина. А завистник, враг хозяина, прокрался ночью в дом, пока все спали, и влил в этот кувшин расплавленный свинец. Свинец к утру застыл, и выковырять его оттуда нет никакой возможности – кувшин испорчен. Что делать? Хозяин, не желая расставаться с кувшином, поднимает его и разбивает о камень. Кусочки разлетаются, отделяется свинцовая болванка, и хозяин, будучи сведущим в скудельном ремесле, бережно собирает эти кусочки, обмазывает их глиной, соединяет, вновь обжигает, расписывает и восстанавливает кувшин в первозданной чистоте. Вот этот кувшин, говорит Григорий Нис-ский, – душа человека. К чувственной стороне человеческой души примешалось зло, причем так тонко, что даже провести какую-то демаркацию, отделив зло от души, невозможно.

Древнегреческий философ Зенон Элейский прославился как мастер апорий (от др.-греч. ἀπορία – трудность: «порос» – по-гречески «выход», «а» – отрицательная частица. Апория – это некоторая безвыходная ситуация для разума). Например, была такая апория «Куча»: если я буду кидать на стол одно зернышко за другим, в какой-то момент обнаружится, что я бросаю зерна не просто на стол, а в кучу. А сколько зерен образуют кучу? Невозможно сказать. Из той же серии апория «Лысый»: в какой момент у человека появляется лысина? Сколько волос должно выпасть? Они все время выпадают, но это некритично, а в какой-то момент образуется лысина. Каким числом выпавших волос исчисляется лысина? Тоже невозможно провести границу и сказать, что столько-то волос выпало – еще не лысина, а один лишний – и уже образуется лысина. Так же и с человеческой душой: невозможно провести демаркационную линию, где заканчиваются наши добродетели, дары Божии, наши таланты и начинается их противоположность.

Ведь даже народная мудрость говорит, что наши недостатки есть продолжение наших достоинств, и ничего больше. Скажем, если человек – монах, строг в вере, строг к себе, если он любит закон, каноны, правила, он делается каким-то сухим и занудливым. Может стать горделивым. Это человек, с которым невозможно общаться. И, наоборот, те из нас, кто любит людей, странноприимны, как правило, страдают отсутствием элементарной монашеской дисциплины.

В нашей Московской духовной академии есть музей, который берет начало с собрания личных вещей Патриарха Алексия I (Симанского). Среди них есть интересный посох. Патриарх Алексий (Симанский) был человеком очень ответственным, дотошным, из тех, кто все делает на совесть, не оставляет дело на полдороге и входит во все детали. То есть небрежение у него отсутствовало вообще, всякое дело он делал от души и доводил до совершенства – такой перфекционист. В частности, это отражалось дурным свойством его характера: он постоянно спрашивал у своих иподиаконов: «Который час?» – даже во время богослужения. И когда он окончательно их замучил, они скинулись и подарили ему посох, в набалдашнике которого были скрытые часы – фирмы то ли «Слава», то ли «Полет», чтобы Патриарх мог прямо во время богослужения заглянуть и получить ответ на свой вопрос, не мучая своих помощников.

У Достоевского одна из любимых идей – мотив у любого действия человека, даже ничтожного, не один. Нельзя однозначно ответить на вопрос, почему человек так поступил. Это всегда целый букет мотивов, и самое интересное, что святые побуждения переплетены, даже неразделимо срощены с какими-то эгоистичными, корыстными мыслишками. В «Идиоте», например, есть эпизод, когда князь Мышкин беседует с поручиком Келлером. Поручик Келлер – это бретер, дуэлянт, пьяница, бабник, такой «поручик Ржевский» из анекдота. Изначально он стоит в оппозиции к князю Мышкину, но в какой-то момент жизнь их сводит, они сидят на даче, беседуют – и становятся близкими друзьями. Келлер исповедуется перед князем Мышкиным. Ведь дело в том, что наши грехи, даже какое-то осуждение ближнего, ставят между людьми и между человеком и Богом очень серьезный психологический барьер. Поэтому, когда человек исповедуется, он ломает эти психологические барьеры, в первую очередь для себя самого, и приобретает себе друга в лице Божьем или в лице ближнего своего. И вот Келлер с чистой душой открывает практически все и кается перед князем Мышкиным во всех интригах, когда он злоумышлял против князя. И они оба радуются, оба во вдохновении и радости смеются друг другу. Между ними возникло теплое дружеское чувство.

Внезапно Келлер задумывается и говорит: «А знаете, князь, я ведь не все про себя рассказал: я еще гаже, чем думал о себе. Вот мы сейчас сидим, радуемся, у меня сердце прыгает от радости, что в Вашем лице я обрел такого замечательного друга, что покончил с прошлым, со всеми этими интригами. И, как паразит, вместе с этой радостью в ум, на сердце пришла мысль: «А ведь князь-то богат... А не занять ли у него денег теперь-то, после исповеди-то?». И князь отвечает: «О, у меня так постоянно происходит. Это у Вас две мысли сошлись».

Это одна из излюбленных идей Достоевского – даже самый святой поступок мотивирован целым букетом, когда под цветами всегда есть какая-то змея, какая-то гаденькая, корыстная, пошлая, похотливая мыслишка.

Или другой персонаж романа – Тоцкий. Как он познакомился с Настасьей Филипповной? Он проезжал вечером по Петербургу и увидел горящий доходный дом. Подозвав полицмейстера, узнал, что за дом горит. Выяснилось, что есть девочка 12–13 лет, Настасья Филипповна, и этот доходный дом – все, что у нее осталось от отца. Она благородного происхождения, но сирота. Дом давал ей какие-то средства для жизни, и вот он сгорел, она осталась не только без средств для жизни, но и без дома. Тоцкий решает ее взять к себе – благородный поступок. Она живет у него на содержании год или два, а потом он растлевает ее и делает своей наложницей. Где эта граница, когда он впервые взглянул на нее с вожделением? Никто не может сказать.

Зло настолько тонко примешалось к чувственной стороне человеческой души, что человека охватили страсти. Как, например, у человека с язвой желудка так сильно болит живот, что его уже ничто не радует. Бесполезно предлагать ему кругосветное путешествие высшим классом, посмотреть мир: какие угодно предлагайте ему радости – весь мир ему не нужен, он думает только о своей болезни, не может радоваться. Так же и душа, пораженная злом, как желудок язвой, не может быть счастливой. А Господь ничего не делает наполовину, Он творит совершенные вещи. И, задумав сотворить человека, Он задумал сотворить его счастливым. Именно поэтому Он разбивает кувшин...

Можно привести и другую аналогию: Он убивает зло в человеке вместе с самим человеком. Конечно, я не медик, но, насколько могу судить, именно так лечится рак химиотерапией. Химия убивает человеческие клетки – и больные, и здоровые, и надежда врачей состоит в том, что здоровые клетки окажутся чуть-чуть более жизнеспособными, чуть-чуть более выносливыми, чем больные. Можно, убив больные клетки, сохранить несколько здоровых, и потом человек реабилитируется и вернется к жизни уже без зла. Здесь Бог каждого из нас, зараженного раком души, опухолью зла, проводит через смерть как через фильтр. Он нас «разбивает», уничтожает вместе с нашим злом в расчете на то, что добро в душе человека окажется сильнее и из него можно будет восстановить человека в первозданной чистоте.

Поэтому через смерть должны пройти все. Даже Божия Матерь, Которая не сделала личного греха, все равно была заражена первородным грехом, этим злом, которое примешалось к чувственной стороне человеческой души, и поэтому, как и любимый кувшин хозяина, Она тоже должна была быть разбита. Священное Писание знает имена тех, кто живым был восхищен на Небо, но традиция однозначно говорит о них, что в последние времена они тоже должны будут пройти через этот фильтр смерти, чтобы отсечь от себя всякое зло.

А как избавиться от смерти? Есть ли какое-то средство от нее?

– Этот вопрос задает человек всякой религии. Религия, по сути, представляет собой ответ на этот вопрос, ответ, в той или иной степени осмысленный. Христианство уникально в этом смысле, потому что рассказывает о том, как Слово стало плотью. Ни одна другая религия не говорит о том, что Бог Сам вочеловечился нашего ради спасения.

Здесь можно по-разному богословствовать и объяснять замысел Бога о нашем спасении, но лично мне ближе традиция восточных отцов, которые используют не наукообразный аппарат богословия, а для изъяснения таинственных вещей прибегают к метафорам, художественным образам. Мое любимое сравнение – Христос, Который уподобляется врачу.

Древний, средневековый врач – это не тот терапевт или хирург, которых мы видим сегодня в наших поликлиниках и больницах. Представьте себе молодого врача, приходящего в охваченный чумой город,– люди умирают как мухи, не успевают хоронить друг друга. И вот этот врач приходит, испытывает в своей лаборатории какое-то озарение, ему кажется, он понял причину болезни и знает, как ее исцелить, – он изобретает лекарство. Проблема в том, что он не может опробовать его на других пациентах: есть принцип «не навреди», не усугуби страдания больного. И очень часто древние врачи (чем они отличаются от многих современных) испытывали лекарство не на пациентах, а на самих себе.

Но как испытать лекарство, если сам врач здоров? Нужно заразиться. И вот этот врач добровольно, не имея к этому совершенно никакого принуждения, идет и заражает себя болезнью своего пациента – обмазывается его выделениями либо надевает на себя одежду, пропитанную потом больного, в поздние времена – переливает себе его кровь. Заразившись, врач разделяет со своими пациентами все тяготы и скорби болезни – это температура, ломота, бессонница, тоскливое, тяжелое состояние духа, которое сопровождает тяжелые болезни, горячка, рвота и так далее. И когда болезнь достигает последней стадии, он возвращается в свою лабораторию и принимает свои порошочки.

Очень часто эти врачи умирали: если их расчет оказывался неверен, они до конца разделяли участь своих пациентов. Кто интересуется историей медицины, может найти массу примеров, вплоть до нашего времени.

Но бывало, что расчет врача оказывался верен – он выздоравливал сам, и его кровь уже становилась лекарством: она содержала нужные антитела против смертельного вируса. Тогда он брал у пациентов больную кровь, а возвращал им свою и исцелял их от этой болезни.

Почему этот образ очень точен? Потому что он показывает суть Боговоплощения. В январе мы празднуем Рождество Христово. Действительно, для пациентов радость, что кто-то занялся ими, кто-то заразил себя смертельной болезнью, то есть человек настроен серьезно, а не просто сказать пару утешительных благоглупостей вслед умирающему. Человек сам разделил со мной, болящим, мою участь. Это радостно.

Но, наверное, для Бога это было очень серьезное испытание, потому что Господь абсолютен и, как Абсолют, ни в чем не имеет никакой нужды. Всякая боль возникает из нужды, а внутри Его есть все, что могло бы понадобиться, даже теоретически. И вот Он открывает Себя в таинстве Боговоплощения страданию и смерти. Он испытывает так же, как все мы, человеки плоть носящие, холод, голод, жажду, боль от ударов плеткой. Он испытывает разочарование в людях, предательство близкого человека, Своего ученика. В конце концов Он мучительно, страшно умирает на Кресте. Цицерон пишет, что это самая мучительная казнь, которую изобрело больное человеческое воображение: человек на кресте умирает от удушья. И вот Бог умирает, Его истерзанное тело три дня находится во гробе.

Но в этом человеке есть еще Божественное начало, которое умереть не может. В течение этих трех дней оно, как закваска, брошенная в тесто, исцеляет, преображает все человеческое – избитое, болезненное, смертное. И Христос Воскресает. Таким образом, победив смерть в Себе Самом, в Своем существе, Он, подавая нам Свою Плоть и Кровь, содержащую уже лекарство от смерти, исцеляет каждого человека.

Такой простой художественный образ врача очень хорошо, на мой взгляд, передает догматический смысл Евангелия: что сделал Бог и как Он это сделал для спасения человека.

Люди, любящие критиковать нашу Церковь, часто спрашивают: «Что вы делаете в храме, зачем вам это нужно? Для чего священник проводит целое «мероприятие» (так они называют Литургию, Евхаристию), сам пьет вино и ест хлеб и дает их другим?».

– Это интересный вопрос. Христос Воскрес, потому что в Нем было Божественное, бессмертное начало, которое умереть не может. И оно не просто воскресило человека, но и преобразило человеческую природу, довело ее до совершенства. Обратите внимание: в Евангелии люди, первыми встречающие Иисуса, почему-то Его упорно не узнают. Мария думает, что это садовник. Лука и Клеопа на дороге в Эммаус тоже никак не могут узнать Его, только потом понимают, что это был Господь: не горело ли в нас сердце наше, когда Он говорил нам на дороге и когда изъяснял нам Писание?. Марии сказана таинственная фраза: «Не прикасайся ко Мне, ибо Я еще не восшел к Отцу Моему». Это совершенно непонятная, таинственная вещь. Все равно что мы приоткрыли дверь в какую-то лабораторию, где нам, в принципе, ничего не понятно и лучше вообще туда не входить, слишком сложные там происходят процессы.

«Христос Воскрес, потому что Он Богочеловек. Я могу за Него искренне порадоваться, но мне-то что? Ведь я-то просто человек, во мне нет этой Божественной закваски, нет бессмертного начала. Что мою душу воскресит и преобразит и доведет до совершенства после моей смерти?». И вот здесь начинается самое интересное – Господь утверждает таинство Евхаристии, таинство Причастия.

Помните знаменитую фреску Леонардо да Винчи, которая изображает Тайную Вечерю (не только, конечно, она)? Когда Христу приносят обыкновенный хлеб и чистое виноградное вино, Он благословляет, преломляет, раздает Своим ученикам и говорит: «Приимите, ядите, сие есть Тело Мое, еже за вы ломимое во оставление грехов». Благословляет чашу, раздает всем по глоточку и говорит: «Пийте от нея вси, сия есть Кровь Моя Нового Завета, яже за вы и за многие изливаемая во оставление грехов». И дальше заповедует: «Сие творите в Мое воспоминание». С тех пор две тысячи лет Церковь, по сути, существует ради этой главной цели: чтобы каждый человек, приходящий в мир, – как бы далеко он ни отстоял географически и по времени от Тайной Вечери, в которой участвовали апостолы, – мог быть ее участником.

Каждый день в Москве во всех сорока сороков московских церквей совершается Литургия, точно так же священник поставляет на престол обыкновенный хлеб, обыкновенное виноградное вино, и суть совершаемых им молитв очень проста: «Господи, как тогда, две тысячи лет тому назад, Ты пришел, благословил и превратил этот хлеб и это вино в Свои Тело и Кровь, так и с этим хлебом и этим вином сделай ради тех, которые не поленились, пришли этим утром на Литургию, для того чтобы наследовать Твое Воскресение и Твои Божественные энергии, преображающие, исцеляющие и вдохновляющие человека». И в какой-то момент это происходит, хотя физические свойства хлеба и вина сохраняются.

Тут, кстати говоря, многие впадают в недоумение: в каком смысле мы говорим, что хлеб и вино становятся хлебом и кровью Христовыми? В фигуральном? Нет. В самом настоящем. Это никакая не метафора. Но ведь Тело – это плоть, мясо, а Кровь – это кровь, никак не вино. Как соединить две эти вещи? Когда-то, может быть, это было сложно, но сейчас, в эпоху компьютерной грамотности, можно найти компьютерный образ, который позволяет нам уяснить это. Дело в том, что мы привычно думаем, что если вещь нематериальна, то она недейственна. Хотя это не так.

Это можно легко показать на примере компьютерной программы – это вещь не материальная, но оказывающая вполне реальное действие в материальном мире. Например, мой компьютер подхватил вирус, блокирующий все программы, и я не могу нормально работать на этом компьютере. Что мне делать? Я покупаю пустой пластиковый диск, иду в лабораторию на Ленинградке, говорю: «Касперский, помоги». Он берет у меня этот диск, вставляет его в компьютер, что-то с ним делает и возвращает. Физические свойства этого диска изменились? Нет. Как был круглый, пластиковый, так и остался. Вес, цвет, все физические свойства, весь химический состав – все то же самое. Но это теперь больше, чем кусок пластика. Это великая ценность для меня, ибо на нем записана программа. Я вставляю этот диск в свой компьютер, программа срабатывает и оказывает вполне реальное действие – компьютер теперь работает нормально. Такую аналогию можно использовать, чтобы понять (насколько можно), что происходит во время таинства Евхаристии.

Физические свойства хлеба и вина сохраняются, а свойства метафизические (страшное, может быть, скажу слово – информационные) меняются. Эта частичка действительно становится материальным носителем Божественных энергий, той «программы», что исцеляет наше человеческое естество и делает его способным воскресать на третий день после смерти.

Это очень важно: мало человека просто подвергнуть смерти, чтобы отделить от чувственной стороны его души зло. Ведь что произошло с тремя мертвыми, которых воскресил Иисус? Знаменитый четверодневный Лазарь ведь снова умер через какое-то время – почему так получилось? Господь разве оказался бессилен? Смерть все-таки взяла свое? Нет. Дело в том, что первое воскресение было «показательным выступлением», если хотите. Господь сделал это с единственной целью – продемонстрировать окружающим Свою власть над смертью. Но ведь Лазарь воскрес в том же болезненном, греховном состоянии, в котором и умер – ничего, в принципе, не произошло; развивая аналогию Григория Нисского, скажем: мы опять слепили кувшин вокруг этой свинцовой болванки, которая мешала нам его использовать. Поэтому фильтром, осаждающим зло человеческой души, оказывается не сама смерть, а воскресение через Господа нашего Иисуса Христа, через Его Плоть и Кровь. Сам Бог, Его Божественные энергии становятся тем фильтром, через который зло и не может проникнуть. Больше для него каких-то физических, материальных преград нет, оно может паразитировать на чем угодно.

Поэтому смерть – лишь подготовительный этап к воскресению. Именно Воскресение, Плоть и Кровь Господа нашего Иисуса Христа делают человека совершенным, лишенным всякого зла. Человека, способного жить счастливо в вечности. Именно поэтому Господь и говорит: «Я дверь овцам, и нет никакой другой двери». Поэтому Он произносит жесткие слова: «Кто не будет есть Мою Плоть и пить Мою Кровь, не войдет в Царство Небесное».

Пример Лазаря показывает, что Господь может Своей силой воскресить человека, но горе этому человеку, ибо он воскрес опять в своих болезнях, болячках и своем зле – воскрес неочищенным, не преображенным, не способным радоваться жизни в совершенной радости.

Это философское осмысление Евангельского сюжета в рамках христианского Предания, святоотеческой мысли показывает нам, что Евангельский рассказ о Боге, Который стал Человеком, умер и Воскрес, – совсем не то же самое, что языческие рассказы об умирающих и воскресающих или рождающихся от непорочной девы богах.

Записала:
Ксения Сосновская

Полную версию программы вы можете просмотреть или прослушать на сайте телеканала «Союз».

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475