Богу служить – это радость, больше которой нет ничего на этом свете!

С иеромонахом Нилом (Мишариным) я познакомился в келье своего будущего духовного отца, схиархимандрита Власия (Перегонцева). Это была моя первая встреча с настоящими живыми монахами, и она запомнилась мне на всю жизнь. До этого все монахи, которых я знал, жили только в книжках: оптинские старцы из книги братьев Кириевских «Оптина пустынь», схиигумен Савва из книги «Схиигумен Савва: жизнь и труды», преподобный Амфилохий Почаевский из одноименной книги, преподобный Серафим Вырицкий в одном из первых его жизнеописаний, а также святители Игнатий Брянчанинов и Феофан Затворник, с книгами которых я почти не расставался.

И вот ты едешь по совету священника, крестившего тебя, через всю страну к опытному духовнику, который поможет тебе разобраться в твоей жизни, и что ты видишь? Вместо изможденных постом и молитвой суровых немногословных аскетов, ты видишь двух улыбающихся источающих радость довольных батюшек, словно они только тебя и ждали. Отец Власий сидел на маленькой низкой табуреточке в углу под образами и разбирал гору писем, которыми был завален стол, а отец Нил на маленьком диванчике у стены. Отец Власий задавал мне какие-то обычные вопросы о родителях, о доме, об отце-настоятеле и нашем Покровском храме, где, как оказалось, отец Нил бывал, когда служил неподалеку от моего родного Камышлова в Талице. От их благодушия и улыбок робость куда-то пропала, и я стал рассказывать обо всем, что лежало на сердце, а там было много чего.

Начал с чудес: однажды зимой от холода у нас со стены штукатурка отвалилась, а под ней фрески стали выглядывать. Их по весне отмыли, а там – огромная фреска. И не какая-нибудь, а самого Архангела Михаила с огненным мечом! А еще старинная икона со святителем Тихоном Амафунтским и целителем Пантелеимоном в храм вернулась! Ее до революции так народ почитал, что специальную часовню для нее перед храмом поставили. Когда большевики храм разграбили, икона пропала. А потом ее один мужик из соседнего города на рыбалке из воды выловил, и тридцать лет дома хранил. И дольше бы хранил, только стал он видеть странные сны, где ему говорили, что эта икона из храма Покрова в Камышлове и ее туда надо поскорее вернуть. Сон повторился несколько раз, и мужик не выдержал, привез икону на престольный к нам в храм. Настоятель выходит из алтаря, а к нему незнакомый дядька подходит. Я вам икону привез! Какую еще икону? Вашу, из вашего храма! Посмотрели, и, правда, икона письма одного мастера, как и все остальные.

Батюшки слушали, улыбались, отец Нил, глядя на меня, смеялся как ребенок, и ножками на диване от радости болтал, отец Власий улыбался, и смотрел на меня поверх очков. Только было начал я о своих духовных подвигах им рассказывать, как оборвался на полуслове. Что-то вдруг коснулось моего сердца, и оно вмиг растаяло как воск. Я упал на колени перед иконами и слезы ручьем хлынули у меня из глаз. Ощущение непередаваемой бесконечной радости о Боге, Который неведомо коснулся моего сердца, до краев затопило все мое существо, сердце купалось в нем, млело и кричало: «Господи, слава Тебе!» Батюшки в келье прекрасно знали, что со мной произошло. Пока я говорил без умолку, они молились обо мне Богу, и по их молитвам Господь не замедлил. Разговоры окончились и слова стали не нужны. Какие могут быть разговоры, когда Бог с тобой? В это время остается только трепетать, благоговеть и плакать.

Батюшка Власий положил мою голову себе на колени, и с улыбкой гладил по волосам. Отец Нил молчал на диване и тихо улыбался. Святые на иконах тоже улыбались, и огонек в лампаде млел маленькой радостной звездочкой. И одна только мысль осталась с той встречи: Богу служить – это радость, больше которой нет ничего на этом свете!

На следующий день батюшка Нил повел меня к себе в келью, которая находилась тут же, на этаже, где жил отец Власий, только в самом углу. Заводит меня к себе, смотрит на стену, завешанную иконами, выбирает большую красивую с оптинскими старцами и говорит: «Вот тебе подарок от меня, Дионисий! Ты им молись, они тебя всему в жизни научат!»

Иеромонах Нил (в миру Петр Павлович Мишарин) родился 7 февраля 1935 года в селе Юшково Челябинской области. Незадолго до его рождения, отца по какому-то надуманному обвинению арестовали, и хотя через несколько месяцев все обвинения сняли и выпустили, сына он не увидел – умер от сердечного приступа возле ворот тюрьмы. Мать будущего духовника Боровского монастыря Сусанна одна воспитывала троих детей. Как вспоминал потом батюшка Нил, она была богобоязненной верующей женщиной, много молилась и во всем полагалась на волю Божию. Маленький Петр с детства полюбил молитву. Особенно мальчику нравилось молиться перед иконой Пресвятой Богородицы «Утоли моя печаль» и иконой преподобного Серафима Саровского, которого он полюбил больше всех святых. Впоследствии он рассказывал своим духовным чадам, что за его детскую молитву преподобный Серафим не оставлял его всю жизнь, указывал путь и помогал в трудную минуту. Отец Нил так об этом рассказывал: «Первый раз батюшка Серафим посетил нас с мамой, когда мне было четыре года». Второй раз преподобный указал юноше, что тот должен служить Богу. После этого тот твердо решил стать священником. Когда он уже был священником, то снова увидел преподобного Серафима в тонком сне. В этом сне батюшка Серафим вошел через дверь в неизвестный ему храм, а сам отец Петр полз за ним на коленях к алтарю. Спустя несколько лет он узнал эту дверь в храме Покрова Пресвятой Богородицы в Тобольске, где покоились мощи святителя Иоанна Тобольского чудотворца, возле которых батюшка прослужил несколько лет. Там отец Петр встретил своего будущего духовного отца, батюшку Власия (Перегонцева), с которым провел всю свою последующую жизнь.

Это было потом, а детство будущего иеромонаха было трудным. Мать поднимала троих детей одна, своего дома у них не было, жили «в людях». А потом началась Великая Отечественная война, о которой отец Нил говорил, как о великом народном горе.

Когда он окончил седьмой класс, поступил в ремесленное училище. Потом работал на заводе и служил в армии. Вернулся домой, устроился на работу, помогал матери, а по вечером учился: окончил вечернее отделение техникума. Учиться он любил, и потом всегда говорил своим духовным чадам, что «учение свет, а не учение – тьма».

Когда я рассказал про отца Нила нашим пожилым прихожанкам, которые пели у нас в Покровском на клиросе, они очень обрадовались и сказали, что хорошо его помнят, когда он еще служил в Тобольске и Кушве. Храмов тогда было мало, большинство были разграблены и закрыты, а в тех, что остались, народ друг друга хорошо знал. Для верующих бабушек в советское время было обычным делом съездить помолиться за четыреста километров к святителю Иоанну в Тобольск, или за триста пятьдесят к святому праведному Симеону в Меркушино. Еще матушки рассказали мне, что, как и отца Власия, отца Петра всюду гнали, не давали служить и строили против него всяческие козни. Что это были за козни в Советском атеистическом государстве, приходилось только догадываться. Но Господь никогда не оставляет своих служителей – в 1993 году отец Петр приехал в Пафнутьев Боровский монастырь за своим духовным отцом, архимандритом Власием, который с 1991 года и до сегодняшнего дня является духовником Боровской обители. Отец Петр недолго ходил в послушниках – 17 декабря этого же года он принял монашеский постриг с именем Нил, в честь преподобного Нила Столбенского.

Будучи уже опытным священником, под руководством духовника простосердечный и добродушный отец Нил возрастал духовно, научаясь от батюшки Власия послушанию и молитвенному деланию. В конце девяностых годов из-за резко ухудшившегося здоровья отец Власий собрался на Афон, где больше шести лет молился в затворе в Ватопедском монастыре, и оставил отца Нила духовником вместо себя. За его кроткий добрый нрав и духовную рассудительность братия батюшку Нила любила, а многочисленные паломники, приезжающие в Боровский монастырь за духовными советами и наставлениями, нашли в нем рассудительного и мудрого руководителя. Главными его делами были послушание и молитва. Он ничего не делал без благословения своего духовника, и любые послушания выполнял, не рассуждая, с детской доверчивостью.

С детства наученный молитве, под руководством отца Власия, он занимался умной Иисусовой молитвой, и хотя всячески скрывал от непосвященных о своих подвигах, сильно преуспел. Духовные чада вспоминали, что по его молитвам жизнь многих из них наладилась. После бесед с батюшкой Нилом, многие уезжали обновленные с легким сердцем. Иногда приезжая к нему в трудных жизненных обстоятельствах с неразрешимыми казалось бы, вопросами, «многие получали ответы и утешение уже на пороге его кельи, даже не успев рассказать о своих проблемах».

Опытно познавший милость Божию, преобразующую смиренное кающееся сердце, простой и любвеобильный батюшка часто любил повторять, что «человек может полностью излечиться покаянием» и больше всего на свете не терпел осуждения и нелюбви к ближним. Особенно он предостерегал от осуждения лиц духовного звания: «Священника осуждать – сыпать угли на свою голову». Как можно не любить человека, который носит в себе бессмертный образ Божий? Для него это было как светопреставление. Видя человеческое горе и страшные последствия греха, он плакал как ребенок над закосневшими грешниками и умолял Бога об их исправлении. Он места себе не находил, пока Господь явно не касался сердца человека, пришедшего к нему. Его простые безыскусные слова действовали лучше тысяч умных книг и порой буквально вытаскивали озлобившегося отчаявшегося человека с того света. Как относиться к ближним, батюшка Нил говорил: «Тяготы друг друга носите – и тем спасетесь». «Будьте как дети» – часто повторял он.

Мне посчастливилось на себе познать силу этих сердцем пережитых им слов. Как у него, я ни у кого больше так не исповедовался. Исповедь у батюшки Нила была чем-то особенным. Сначала как обычно, ты бодро по бумажке грехи перечислял, и уже было собирался голову на Евангелие положить, чтобы он тебе грехи отпустил, как он начинал задавать какие-то вроде бы незначительные вопросы, потом еще и еще. Ты отвечал на один, потом на второй, слово за слово, и вдруг ниточка из этих вопросов приводила к каким-то давним и очень неприятным делам, про которые ты давно уже позабыл, а сейчас вдруг вспомнил, и сердце от них заныло, заболело как больной зуб. Ты смотришь в его большие доверчивые как у ребенка глаза и открывал ему все как на духу, о чем никому на свете бы не рассказал, потому что по-другому под этим детским доверчивым взглядом не мог. Помню, однажды коротко стриженные скучающие ребята с золотыми цепями, больше чем у священников, ходили по храму, глядели на всех с высока и разглядывали фрески на потолке. В это время батюшка Нил вышел из алтаря, увидал их: «А ну ребята, идите сюда!» Те плечами пожали, переглядываются, но подошли. Когда я через час снова в храм зашел, один сидел в углу на лавке, наклонив голову, и от стыда покрасневшие глаза от всех прятал, а другой стоял у аналоя на коленях и рыдал в три ручья. Отец Нил вздыхал над ним, гладит по плечу и приговаривал: «Ничего, ничего! Все еще можно исправить!»

Когда я из монастыря уезжал, он бросил все свои дела и немедленно пошел меня провожать. Повел в трапезную, взял там свежевыпеченный огромный каравай, какие тогда в монастыре пекли, завернул в полотенце и мне протягивает: «Это тебе на дорогу!» «Да, что вы батюшка? Куда мне столько?» «Так ведь ты на поезде поедешь – а там люди, вот и будешь всю дорогу людей монастырским хлебом угощать! Он у нас знаешь, какой вкусный – с молитвой!» И смеется как ребенок. Дошел со мной до мостика через Истерьму, остановился, обнял, благословил: «Ты нас не забывай, Дионисий, приезжай!» Я поднимался в гору, а он стоял и махал мне на прощание снизу рукой.

Как своего верного слугу Господь до конца жизни одарил его скорбями – часто терпя несправедливость и злобу от людей, кроткий и любвеобильный батюшка умер за стенами своего любимого Пафнутьева монастыря, не повидав своего любимого старца, который молился за него в затворе на Святой горе. Когда здоровье отца Нила, подорванное долгими бдениями и постами, резко ухудшилось, потребовалась срочная операция. Как потом вспоминали, уезжая, он всех в монастыре навестил, у всех смиренно испросил прощения, раздал на память иконы и разные подарки, а потом поехал в больницу. Говорят, что прощался с какой-то невыразимой печалью в своих по-детски светлых лучистых глазах. Тогда на это никто не обратил внимания, а потом вспомнили, что был он как-то по-особенному в этот день собран, спокоен и тих.

Там, в больнице, Господь призвал его душу. Когда батюшку Нила привезли в монастырь на погребение, в этот день, а потом на девятый, двадцатый и сороковой в главном монастырском храме Рождества Пресвятой Богородицы чудотворная икона «Иверская» мироточила.

Денис Ахалашвили

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475