Протоиерей Вячеслав Харинов: Господь знает их имена

Протоиерей Вячеслав Харинов, настоятель храма Иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость» (на Шпалерной улице): – Всюду, где я служил, старался узнавать историю служивших до меня. И так уж получалось, везде находил истории, заканчивающиеся тридцать седьмым годом, репрессиями в отношении духовенства.

Мне довелось реставрировать Успенский храм села Лезье-Сологубовка, где, естественно, я занялся изучением судеб моих предшественников и нашел историю отца Александра Вишнякова, сына священнослужителя нашего храма. Отцы передавали сыновьям приход, сыновья, выросшие в приходе, хорошо знали прихожан – для деревенского духовенства обычная история. Я нашел дочь моего предшественника отца Александра Вишнякова, нашел последнюю прихожанку отца Александра – Веру Ивановну, она стала моей прихожанкой. И узнал историю о том, как отцу Александру уже где-то в тридцать втором году запретили служить в храме. Крестил на дому, иногда причащал, совершал требы, молебны, но частным образом. А жил в маленьком домике, недалеко от церкви со своей семьей.

4 ноября 1937 года у домика остановился «воронок» местного отделения милиции, и отца Александра увезли в неизвестном направлении. Буквально через пару дней, 7 ноября – в праздник – дочь Нина шла по парку во Мге (это 6 километров от деревни Лезье) и встретила мужика на подводе. Тот пристально посмотрел на нее и спросил: «А ты не поповская дочь?». «Поповская», – сказала она. «Ну, я твоего батьку встретил в милиции, меня за пьянку посадили. Встретил его в камере. Ты бы ему хоть кружку принесла и ложку, у него ж ничего нет». Нина Александровна бегом побежала из Мги в Лезье, схватила все, что сказал этот мужчина (кружку, ложку, полотенце, самый минимум), и так же бегом 6 километров назад во Мгу в отделение милиции, где ей равнодушно сказали: «Да не надо твоему батьке ничего, он уже далеко отсюда».

Уже впоследствии она узнала, что 14 декабря 1937 года ее отец был расстрелян.

Нина Александровна вместе со своей семьей была репрессирована, их отправили в Сибирь – посадили на пароход, по Каме спустили неизвестно куда, высадили в тайге, и там, на лесоповале, они еле-еле выжили. Страх перед машиной репрессии, перед гулаговской системой, НКВД у нее был всю жизнь. Только за два года до смерти она сообщила своим сыновьям, что они – внуки репрессированного священника.

Мы искали фотографии отца Александра в делах с отцом Нестором (Кумышом), тогда он еще был Владислав Кумыш (впоследствии принял монашество). Из отца Александра выбили какие-то показания, он где-то подписи свои поставил, нет возможности его канонизировать.

По воспоминаниям, это был совершенно незлобивый, кроткий, очень улыбчивый, веселый и радушный человек, хорошо знавший музыку. У него был хороший хор. Именно там пела Вера Ивановна, моя прихожанка, когда была девочкой. Отец Александр ей явился во сне и сказал: «Вот, Верочка, я все передал ему!» – и показал на меня.

В 2003 году я восстанавливал Успенский храм, он был полностью руинирован. И вот день освящения храма.У меня три епископа в гостях, огромное количество народа приехало из города. Гости из Германии, других стран. И вдруг меня вызывают из алтаря. Я выхожу, меня ждет невысокая женщина, а я на амвоне (я сам не маленький), стою и смотрю на нее сверху вниз. И она мне говорит: «А Вы знаете, что до Вас здесь служил отец Александр Вишняков?». Господи, ну конечно, знаю, потому что я искал его, узнал историю, нашел его дочь. Я говорю: «Да, конечно, я знаю!». – «А Вы знаете, что я его внучатая племянница?». Я отвечаю: «Вот этого я никак не мог предположить. Здравствуйте, я очень рад Вас видеть и познакомиться». – «А Вы знаете, что в нашей семье очень долго хранилась ряса отца Александра? И мы отдали ее в один ленинградский собор, но там сказали, что старая ряса никому не интересна, никому не нужна, и нам ее вернули. Держите, она теперь Ваша!». И она вытащила свернутую рясу, а для меня до сих пор загадка, как ряса попала мне в руки. У меня было ощущение, что она поплыла в воздухе, потому что женщина была невысокого роста и стояла низко, а я на амвоне. Это был какой-то момент потери сознания. Я очнулся только, когда ряса оказалась у меня в руках, и понял, что это благословение моего предшественника отца Александра. И я подумал, что если будет у меня когда-нибудь музей, посвященный новомученикам и тому поколению священнослужителей, которые выживали в исключительно сложных условиях советского времени, то я обязательно помещу в музей эту рясу – единственный предмет, оставшийся от священника.

Вот эта ряса перед вами. Он ее износил, это, возможно, праздничная, пасхальная ряса, она необычная по цвету, наверное, была малиновая, сейчас выцвела. И вот теперь она в нашем музее.

У креста на рясе своя история, и тоже очень интересная. Пришел в гости мой хороший знакомый, пастор немецкой евангелической церкви, и, ознакомившись с экспозицией, сказал: «У меня есть для Вас необычный экспонат». В следующий свой приезд он привез мне этот крест и сказал, что у него был учитель – католический священник и этому священнику пришлось принимать предсмертную Исповедь русского православного священника, который скончался у него на руках. Это было где-то в Германии. А после смерти обнаружил у него на груди огромный верижный крест. И католический священник снял этот крест на память об этом русском священнике, имя которого он нам не передал. А потом этот крест перешел его ученику – моему другу. И тот уже привез его мне.

Это своеобразная весточка о нашем безвестном батюшке, который скончался в эмиграции, в глубоком одиночестве, больной, оставленный всеми, но Господь знает его имя. (Продолжение следует)

Расшифровка:
Людмила Моисеева

Полную версию программы вы можете просмотреть или прослушать на сайте телеканала «Союз».

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475