Митрополит Феодосийский и Керченский Платон: Вера наша живет и процветает

Владыка, два с половиной года тому назад, в 2012 году, решением Священного Синода Вы были назначены управляющим новообразованной Феодосийской епархией. Как встретила Вас крымская земля? И с чего пришлось начинать?

– Для меня это было действительно историческое событие. Оно предвещало что-то новое и неизвестное. С молитвой я пошел на послушание на украинскую землю (тогда это была еще Украина) уже в новом качестве и приступил к своим обязанностям. Конечно, епархии тут не было. Вернее, эта часть благочиния входила в Симферопольскую и Крымскую епархию Владыки Лазаря. Было выделено два благочиния, которые и составили мою будущую епархию. Так как никакого помещения не было, я поселился пока здесь и обустраиваюсь самым необходимым. Самое сложное, конечно, найти контакт с нашими священнослужителями, уловить нить традиции, которая здесь существовала – и практическую, и молитвенную, чтобы, не нарушая, не ломая, не исправляя ничего в ненужную сторону, приступить к делу служения. Чтобы это было и на пользу Церкви, и в отраду нашим пасомым.

Владыка, давайте вернемся к Вашим истокам. Сразу после окончания школы Вы поступили послушником в Свято-Успенский Одесский монастырь. Что подвигло Вас на такой шаг, и давали ли Вы себе в то время отчет, насколько судьбоносным этот шаг может стать?

– Разумеется, нет. Я не представлял, что меня ожидает. Я смотрел на монастырь как на учреждение, которое, по сути дела, мне недоступно, поскольку я был еще школьником, только окончил десятый класс. Я не осознавал, как это будет. Меня не принимали в семинарию, потому что мне не было еще 18 лет. Поэтому для монастыря я был послушником, а для светской власти – рабочим, с надлежащим оформлением документов и зарплатой. Так началось мое знакомство с духовным миром. И хочу сказать, что это было самое отрадное время. Я видел таких мудрых старцев, был свидетелем таких ситуаций, о которых не напишут в книжках. Я видел людей, облаченных добродетелью, даже при существующем советском режиме, когда религия была, вы сами знаете, в другом положении. Они были удивительно независимыми, удивительно добрыми. Почти все они прошли «воспитательные курорты» советской власти, но злобы, озлобления в них не было и тени. Это были люди воистину не от мира сего. Так началось мое послушание. Это был Божий Промысл, потому что те навыки, которые я получил, хотя и не расцвели во мне, конечно, пышным цветом, но всегда возвращали меня к памяти о твердости веры и кротости тех старцев – и грамотных, и неграмотных, умудренных жизнью духовной и исповеднической.

Владыка, в Вашей жизни потом было четыре учебных заведения, где Вы получали образование: это Киевская и Одесская духовные семинарии, Ленинградская академия, а затем аспирантура при Московской духовной академии. Какой период был самым сложным?

– Конечно, самое трудное – написание кандидатской работы. Ведь учебный процесс не прерывался, и писать работу приходилось во внеурочное время.

А какой теме была посвящена Ваша научная работа?

– Исторический обзор взаимоотношений Русской и Римско-Католической Церквей. Это как раз то, во что мне пришлось окунуться в последующее время моего послушания.

Владыка, когда Вам исполнилось 30 лет, Вы приняли монашеский постриг с именем Платон. В честь какого священномученика? И кто Ваш Небесный покровитель?

– Имя мне давали не по моему желанию и разумению. Для меня это был своего рода сюрприз. Так всегда и получается, ведь монах отрешается от своей воли и предоставляет духовному отцу, который его постригает, свободу выбора имени. Мне почему-то дали имя Платон – в честь Студийского исповедника, который в IX веке подвизался в Студийском монастыре. Он знаменит своими подвигами, терпением, борьбой за почитание икон, а также тем, что у него был знаменитый племянник, Феодор Студит, оставивший заметный след в богословии нашей Церкви.

Имя в священном сане обязывает ко многому и о многом может рассказать. Какие качества исповедника Платона Студийского Вам наиболее близки?

– Его несгибаемость и стойкость в вере. Что бы ему ни грозило, что бы ему ни предлагали, он оставался верным своему богословскому воззрению и отстаивал это всей своей жизнью… Ему грозили и заключение, и пытки, и смерть, но он остался самим собой, и Церковь канонизировала его как стойкого подвижника и защитника основ Православия.

Владыка, а кто были Ваши родители? Может быть, Вы расскажете немного о своем детстве и о первом опыте воцерковления?

– Моя семья, мои родители ничем не отличались от других. Отец не имел отношения к Церкви, но не был и атеистом. Они с мамой венчались, но где-то в деревне, далеко. В 1943 году он погиб. Отец пережил Сталинградскую битву, эту несказанную мясорубку, и пришел освобождать Донбасс. Был здесь ранен. Его хотели отправить в госпиталь в Ташкент, поскольку сумма ранений у него была очень велика (отец уже лишился глаза), но он упросил, чтобы его оставили в прифронтовом госпитале, поскольку близко была семья. А в прифронтовых госпиталях оставляли только легкораненых. И вот через месяц его опять послали на передовую, и он погиб где-то в Донецкой области. Отец был разведчиком и все время жаловался маме: «Так тяжело, все время дают необстрелянных молодых бойцов, они неосторожны, и с рассветом возвращаются из десяти два-три человека». Папа был верующим, но верующим, как говорится, по общенародному понятию. Он был из тех людей, которых раскулачили в свое время. Его дядья, шесть человек, были раскулачены, поскольку имели земли, свое хозяйство и так далее. Поэтому в советское время отец был одним из лишенцев. Мама осталась одна с четырьмя детьми. Она всегда была верна Церкви. Закончила пятиклассное обучение при храме, великолепно пела в хоре, была воспитана на классике музыкальных шедевров. Они пели лучшие песнопения и Дегтярева, и Бортнянского. Потом мама с сожалением говорила, что сейчас и этого не поют, и этого – того, что они пели в молодости. Испытания войны закалили ее, и вот что удивительно – она никогда не отступала от заветов, Божиих заповедей! Наоборот, она, имея четверых детей, в то страшное время приняла еще двоих безродных скитающихся и говорила, что Господь, ради этих сирот, сбережет и ее детей. Так и вышло. Никто из нас не пострадал, хотя вокруг подстерегали всякие опасности. Мы собирали взрывчатку и играли с ней (мама все время была в отсутствии, поскольку надо было добывать хлеб, что-то обменивать из оставшейся одежды…). И тем не менее мама всегда оставалась верна христианскому учению. Эта уверенность, а также то, что слова ее никогда не расходились с делами, убеждали нас в ее правоте, в том, что именно Господь участвует в жизни семей, и особенно – обездоленных сирот, которые возлагают на Него надежду. Так, со временем старший брат пошел в семинарию (уже покойный Георгий), потом другой брат, Борис, стал протоиереем; и в заключение – я, самый меньший, теперь перед вами...

Владыка, фактически Вы были ребенком войны. Что запомнилось из того времени?

– Помню голод. Но я так не страдал, как страдала от этого моя мама, поскольку мы были сорванцами, ели все подряд – любую сливу, которая «плохо висит», мы пробовали на вкус. Ели много диких ягод, находили чай-молочай, «бабки», паслен, то есть то, про что сейчас не знают. Мы не унывали! Мы были сорванцами, учились кое-как, поскольку мама все время отсутствовала. Ну а потом уже поднялись маленько, стали понимать, что маме трудно, что нам надо все-таки учиться, иначе маму будут вызывать в школу и она будет расстраиваться, – обычная безотцовщина… Но в храм нас она водила! И первое впечатление от храма осталось у меня на всю жизнь. У нас там служили утреннюю и обедню в одно время. И вот, я помню, стою, и что удивительно, во-первых, впечатление такое, что я – в каком-то благодатном месте (мне этого, конечно, было не выразить тогда словами, только сейчас вспоминаю), а во-вторых, как будто я вижу одеяния священника не в первый раз, что я где-то это видел. Невольно вспоминается понятие в некоторых религиях о предсуществовании. Я ясно ощущал, что я это видел, я это знаю, мне все знакомо, просто я давно этого не видел, а вот сейчас – опять вижу. Потом я «ходил» пономарем, помогал священнику. В школе об этом знали, меня регулярно воспитывали, как и полагается, но тем не менее уважали, поскольку я был такой же, как они, за исключением идеологии.

Многие ответственные шаги в жизни человек, как правило, совершает благодаря советам или живому примеру своих учителей или наставников. Наверняка не обошлось без таковых и на Вашем пути.

– Да, Бог дал мне возможность встретиться с великолепными профессорами Ленинградской духовной академии. Это – те же исповедники, люди с величайшим опытом жизни христианина в безбожном мире. Они дали нам нечто такое, что мы помним, ценим и любим до сих пор. Каждый из них по-своему оригинален, каждый имеет свою историю жизни. Во время лекций они всегда находили минутку вернуться в свою прошлую жизнь и поделиться с нами впечатлениями своей молодости. Один из них вообще был интеллигент с большой буквы. Для него не существовало водораздела между Церковью и лучшим миром литературы, искусства и поэзии. Он с удовольствием водил нас в ленинградский Некрополь, где лежали выдающиеся мужи и жены, и рассказывал нам о них с такой ясностью, как будто вчера с ними разговаривал и встречался. Для нас это было, конечно, большим подспорьем. Все относились к нам так искренне, нежно, по-отцовски! Мы думали, что так будет всегда. Увы, нет.

Владыка, послужной список Вашего пастырского служения достаточно обширен. Долгий период времени Вы возглавляли Аргентинскую и Южноамериканскую епархию, потрудились управляющим в Уральском регионе, и всякий раз Вы вкладывали частичку своего сердца, своей души в окормляемый Вами приход. О каком месте Вашего служения Вы вспоминаете с большей ностальгией, что ли?

– В церковном отношении я, конечно же, вспоминаю Аргентину. 26 лет моей жизни остались там. Я похоронил там два или два с половиной поколения людей. Я жил их любовью к Родине. Там было три волны эмиграции. Первая волна – это люди из западных областей Украины и Белоруссии, когда эти территории были заняты Польшей (ведь граница доходила тогда до Ровно). Польское правительство было заинтересовано в избавлении от православного населения и в заселении территории поляками, для того чтобы полонизировать эти края и оставить за Польшей навсегда. Поэтому они начали большую кампанию по пропаганде эмиграции для местного населения – крестьян, не добывших себе грамоты, но мудрых по жизни хлеборобов, кормивших и нас, и Европу. Они говорили им: «Там пустует земля! Мы хотим помочь вам переселиться туда, где вы будете процветать. Там необъятные земли!» Они всячески стимулировали эти переходы: снижали цены на билеты, грузили корабли и переправляли людей бесплатно. Вот так они и пришли туда. Их особенность: при отсутствии классических знаний (или того, что мы называем образованностью) они были мудрыми хлеборобами и людьми глубокой веры. Первое, чем они сразу начинали заниматься после поселения, это строительство храма – из каких-то досок, из всего, что могли найти под рукой. Первая их забота – храм, потом уже все остальное. Чего не скажешь о последующих волнах эмиграции, в основном экономических, когда люди искали, где бы лучше устроиться, наладить коммерцию и так далее. А потом уже можно и в храм сходить, и то по необходимости: либо кого-нибудь крестить, либо отпеть. Так что разница есть.

Сейчас, конечно, многие уехали из Аргентины, поскольку кризис 2000 года показал, что эта страна далека от стабильности. Но те, кто остался, стараются хранить русский язык и славянский. У нас были даже некоторые конфликты. Молодежь начинала возмущаться: «Что вы нам служите по-славянски! Мы и русский-то толком не знаем! Служите нам по-испански. Мы заканчивали здесь колледжи, здесь выросли и не понимаем ваших служб». Поэтому приходилось мудро решать: если большинство в храме – старшее поколение, естественно, служили по-славянски. Потому что они говорили: «Мы – русские и хотели бы слышать богослужение на родном нам славянском языке». А молодые говорили: «А нам родной язык – испанский, мы здесь выросли, хотя и сохраняем Православие как религию». Но как бы там ни было, мы любили нашу Родину – Родину православную, не атеистическую. Мы ловили все, что удавалось услышать о нашем Отечестве. К сожалению, средства массовой информации любят смаковать, когда у нас происходят какие-то несчастья или из ряда вон выходящие события. Тогда заполонены все колонки! А если у нас прогресс, какие-нибудь великие открытия или какие-то чрезвычайные положительные события, тогда они как-то очень скупы на похвалу. Мы это знали и не обижались. Видимо, владельцы этих средств массовой информации имели свои симпатии и антипатии. Но удивительно то, что мы понимали – они не знают нашей страны! Те правители или промышленники, которые побывали у нас, в Москве и особенно в Ленинграде, диву давались: как это может быть? Информация, которой они владели, и реальность – на таком расстоянии между собой; ложь – и истина! Наши православные люди это понимали. У нас были регулярные паломнические поездки в Россию. Мы приезжали и в Киево-Печерскую, и в Троице-Сергиеву, и в Александро-Невскую лавры, ездили по святым местам, заезжали к родичам и вели разговоры. Мы радовались, что все-таки не все у нас потеряно и что вера наша живет и процветает.

Вернемся к сегодняшнему дню, к тому послушанию, которое Вы сейчас исполняете. Какие объекты Феодосийской епархии Вы сейчас курируете?

– Епархия состоит, как я уже сказал, из двух благочиний – Керченского и Феодосийского. И там, и там есть свои благочинные, которые остались от прежней администрации. Наша задача теперь как-то организовать и стабилизировать жизнь епархии.

Мы не имеем собственного здания, где могли бы разместить нашу епархию со всеми ее отделами. В настоящее время мы пробиваем возможность передачи нам здания, которое раньше принадлежало Русской Православной Церкви: если мы будем просить какое-то другое здание, то нам могут его дать или не дать, в зависимости от нужд и необходимости текущего момента, – а мы просим вернуть нам здание, бывшее в церковной собственности. И закон на нашей стороне – закон о реституции церковного имущества. Мы не претендуем на другое здание, находящееся на нашей же земле – там интернат для слабослышащих детей, и мы никогда не подымем голоса о том, чтобы нам передали это здание, а детей бы выгнали. Мы все это понимаем. Но если на нашей земле пустующее здание и оно постепенно разрушается, мы вправе просить: верните нам здание, мы будем его восстанавливать и потом сможем разместить там наши службы. Пока наш приход, все наши центры, воскресные школы находятся здесь, но это временно.

Мы сейчас находимся в епархиальном управлении?

– Это здание бывшего штаба воинской части. Вы видите – вокруг руины, как после войны. Это была танковая бригада или полк; он был расформирован еще в 90-е годы и переехал куда-то в другое место. Здесь все подверглось разрушению. Наша община добилась возвращения вот этого здания, которое еще не разрушили. Трудно было, но все-таки власти пошли нам навстречу и отдали это здание. Потом мы доводили его до ума – штукатурили, красили и так далее. Но ведь я – Феодосийский митрополит! Я должен быть в Феодосии. И титул мой все же митрополит Феодосийский и Керченский. Я уверен, что когда построят мост, Керчь будет процветать. Но это другая история, до того времени еще дожить надо.

Сейчас много говорят о плодотворном соработничестве государства, Церкви и общества по самым разным вопросам. Как складываются взаимоотношения с администрацией города, общественными организациями? Есть какие-то совместные проекты?

– Да, мы стараемся поддерживать добрые отношения с администрацией и Керчи, и Феодосии. Часто делаем совместные праздники, в организации которых участвуют и Церковь, и городские власти. Они оказывают техническое содействие, помогают с оборудованием. Существуют разные хоры, приезжают с лекциями… Мы участвуем и в патриотических мероприятиях. Здесь работают поисковые молодежные бригады; они нашли останки 15 –17 воинов, которых мы отпели, похоронили. Это тоже было совместное мероприятие. Второй раз уже мы отпевали вновь найденных воинов. Вместе отмечаем годовщины Эльтигенского десанта, который занимал Керчь, там полегло очень много солдат. Каждый год мы служим панихиды в Аджимушкайском ущелье. То есть контакты у нас самые нормальные, и хочется только пожелать, чтобы они и дальше развивались для взаимной пользы.

Владыка, в городе Керчь, в рамках фестиваля «Мир, спорт, дружба», организованного газетой «Аргументы недели», проходил Всероссийский слет волонтеров «Сможем вместе!». Для участия в фестивале в Крым приехали представители более ста благотворительных организаций страны, Вы благословили проведение этого форума и выступили на его открытии. А как лично Вы относитесь к подобного рода проектам?

– Я всей душой радуюсь, когда люди находят время и силы, чтобы делать добро своим ближним, когда сознание и совесть подсказывают им, что надо распространять христианскую заповедь: «возлюби ближнего твоего, как самого себя».

В наше суровое время известное значение приобретает потребительство, эгоизм, когда молодой человек или молодая особа с головой погружаются в мир борьбы за выживание. И это неудивительно. Ведь мы долгое время жили в философии борьбы за выживание, материалистического понимания мира – мира так называемого естественного отбора. Это понятие осталось и во многих процветает. Но много и таких, которые понимают, что мы – не бессознательный «вид», что у нас есть совесть и эта совесть нам подсказывает делать то, что эгоизм воспринимать не хочет.

Эгоизм говорит: нет, ты это брось, не трать время, тебе надо сделать для себя, своего продвижения, зарплаты, влияния, славы то-то и то-то; а эти были слабаками, слабаками и умрут! Вот эти люди – волонтеры – понимают: нет, так нельзя! Это мои собратья, которые по неизвестным мне причинам попали в горькую ситуацию. Меня Бог миловал, а вот они попали. И почему они попали? Богослов нам скажет, что Господь сделал их такими ради того, чтобы в нас пробудить и совесть, и доброту, и чувство сострадания. Чтобы мы стали лучше, взирая на их страдания. Волонтеры это понимают, хотя не все они воцерковлены, не все считают себя членами Церкви – голос совести говорит им, что надо делать так. Иначе мы не в полном смысле люди. Тогда мы действительно «вид», борющийся за выживание.

На самом деле совесть – это голос Божий. И если эту совесть в молодости не исковеркать, не покалечить, она всегда будет на страже наших добрых дел. А Бог будет видеть наши устремления и помогать нам. Еще апостолы говорили: «Народы (языки), не знающие закона, естеством законное творят». То есть делают доброе по зову души, без посул и всякого лицемерия. В наше время это знак того, что общество здорово, может и должно жить, что мы – люди с настоящим именем, не только по названию, но и по содержанию.

Спасибо, Владыка, за такую интересную, живую беседу. От имени многочисленной аудитории телеканала «Союз» я желаю Вам милости Божией в Вашем архипастырском служении, здоровья и долгих-долгих лет жизни!

– Спаси Господи! Я от души рад. Спасибо, что уделили время, чтобы посетить наш далекий край.

Расшифровка:
Наталья Коваль

Полную версию программы вы можете просмотреть или прослушать на сайте телеканала «Союз».

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475